Чена прикусила губу.

— Господи, как же это все началось?.. Поиск закончен? — обратилась она к компьютеру.

— Да, — раздался голос машины. — Данные о случаях каннибализма среди людей довольно скудны. На всех известных нам до сих пор планетах он запрещен, хотя ранее иногда считался возможным, если для поддержания жизни не существовало никаких других способов. Встречались очень ограниченные формы того, что можно назвать церемониальным каннибализмом. Например, на Лохланне среди фалкенов существовал обычай выпивать незначительное количество крови друг друга при произнесении клятвы братства…

— Все это сейчас неважно, — напряженно проговорила Чена. — Нас интересует, что произошло на этой планете. Что это, дегенерация? Или атавизм? Есть ли данные о Земле?

— Очень фрагментарные. Во-первых, многое было утеряно во время Долгой Ночи. Кроме того, последние примитивные общества исчезли там до того, как начались межпланетные путешествия. Но все же остались кое-какие сведения, собранные древними историками и учеными.

Каннибализм обычно был составной частью обрядов, связанных с принесением человека в жертву богам. Как правило, их оставляли несъеденными. Но изредка попадались религии, где тела жертв или отдельные части их съедались либо людьми, принадлежащими к избранному классу, либо всеми членами сообщества — например, в Мексике ацтеки за год приносили в жертву своим богам около тысячи человек. А следовательно, они вынуждены были вести войны, что, в свою очередь, в конце концов помогло европейским завоевателям найти союзников среди других слаборазвитых народов. В основном пленников убивали, а их сердца отдавали идолам. Но известен по крайней мере один культ, где тела убитых распределялись среди церковнослужителей.

Каннибализм служил также некой магической формой. Съедая кого-то, вы, по их понятиям, приобретали тем самым его достоинства. Это лежало в основе каннибализма в Африке и Полинезии. Современные исследователи сообщают, что подобные блюда поедались с наслаждением, что, впрочем, легко понять, особенно для бедных протеином ареалов.

Единственный факт неритуального каннибализма мы встретили у индейцев, живших на Карибских островах в Америке. Они ели мясо человека, поскольку им нравился его вкус. Там предпочитали есть детей и для рождения потомства специально брали в плен женщин. Мальчиков-рабов кастрировали, чтобы их мясо стало мягче и нежнее. Вследствие сильного отвращения и полного неприятия подобной практики европейцы истребили жителей Карибов до последнего человека.

На этом закончился отчет компьютера об имеющейся информации. Чена скривилась:

— Пожалуй, я понимаю европейцев.

Эвелит время от времени удивленно поднимала вверх брови, но при этом ее лицо по-прежнему казалось застывшей маской:

— Ты ведь считаешь себя объективным исследователем?

— Да, считаю. Но существует еще такая вещь, как экспертная оценка. И потом, они убили Данли.

— Не они. Один из них. И я его найду.

— Но он — продукт этой культуры, такой же больной, как и вся раса, — Чена вздохнула, пытаясь говорить спокойно. — Очевидно, что в основе этой болезни лежит какой-то ритуал. Думаю, что первоначально все шло из Локона. Практически всегда более развитые народы оказывают некое культурное воздействие на всех остальных. А здесь, на острове? Естественно, что ни одно племя не избежало подобной инфекции. Позднее локонезцы развили и рационализировали этот обычай, а у дикарей он остался в неприкрыто жестоком виде. Но и у тех и у других жизнь основана на человеческих жертвах.

— А можно отучить их от этого? — спросила Эвелит почти без всякого интереса.

— Да. Со временем. Теоретически. А практически… в общем, я знаю довольно много о том, что происходило на Земле и не только там, когда более высокоразвитые народы пытались реформировать примитивные сообщества. Разрушалась полностью вся структура. И это неизбежно.

Подумай, что произойдет, если мы скажем аборигенам, что они должны отказаться от этого обычая. Они нас просто слушать не станут. И не могут услышать. Они должны иметь внуков. И знают, что мальчик не станет мужчиной, если не съест определенные части мужского тела. Нам придется завоевывать их, большую часть убить, остальных взять в плен. Глупо. А когда подрастет следующее поколение мальчиков и они все-таки станут мужчинами без этой магической пищи, что тогда? Представь, какое чувство отчаяния и полнейшей деморализации охватит их! Ведь это потеря традиции, лежащей в самой сердцевине каждой личности. Пожалуй, гуманнее было бы до основания разбомбить этот остров.

Чена покачала головой.

— Нет, — резко продолжила она. — Действовать можно только постепенно. Послать миссионеров. Через несколько поколений их проповеди и собственный пример должны подействовать… Но, к сожалению, сейчас мы не можем позволить себе таких усилий. Слишком долгий путь. И слишком много в Галактике миров, гораздо более достойных той небольшой помощи, какую мы можем оказать. Я склоняюсь к мысли, что надо пока оставить эту планету.

Прежде чем задать вопрос, Эвелит пристально посмотрела на Чену:

— Но не влияет ли на решение твоя собственная реакция на происшедшее?

— Да, — согласилась Чена. — Я, действительно, не могу преодолеть отвращения. И ты знаешь, я пользуюсь определенным влиянием. Так что, если Совет все-таки попытается набрать миссионеров, то вряд ли ему это удастся. — Она покачала головой. — Ты сама, Эвелит…

— Мои эмоции не имеют значения. Только долг. Спасибо за помощь.

Эвелит развернулась на каблуках и с военной выправкой вышла из комнаты.

Эвелит Сэрн на мгновение замерла перед небольшим строением, их с Данли домом. Таблетки перестали действовать. Искусственная защита разрушилась. Эвелит боялась войти. Солнце стояло низко, и все здание казалось наполненным тенями. Издалека слышались шаги, голоса, незнакомая мелодия флейты. Становилось холодно. Эвелит дрожала. Дом был слишком пуст.

Кто-то приближался. Эвелит с первого взгляда узнала Олоабет Мандейн из Новой Америки. Уж лучше собраться с силами и войти внутрь, чем слушать ее глупые утешения. Эвелит с трудом преодолела последние три ступеньки и закрыла за собой дверь.

Данли никогда больше не придет сюда. Ни-ког-да.

Но все в комнате напоминало о нем. Кресло, в котором он любил сидеть с потертым томиков стихов. Эвелит не понимала их и потому поддразнивала его. Стол. Здесь он произносил тосты в ее честь, целовал. Шкаф, где висит его одежда. Поношенные шлепанцы. Кровать. Все, на чем останавливался ее взгляд, кричало о Данли. Эвелит быстро прошла в лабораторию и задернула занавес, отделявший жилые комнаты. Заскрежетали кольца, задевая за трос. В сумерках этот звук наводил ужас.

Тяжело дыша, она закрыла глаза, сжала кулаки. Я не размякну, нет. Ты всегда говорил, что любишь меня за силу — среди прочих очаровательных качеств, добавлял ты подмигивая, — и я не дам пропасть ничему из того, что ты любил.

— Я должна торопиться, — сказала она ребенку Данли. — Командование экспедиции согласно с Ченой, и скоро мы отправимся домой. У нас осталось мало времени, чтобы отомстить за твоего отца.

Господи, что я делаю, — открыв глаза, в отчаянии подумала Эвелит. Разговариваю с мертвым мужем и неродившимся ребенком!?

Она включила свет и подошла к компьютеру. Он ничем не отличался от остальных. Но на нем работал Данли. Каждая царапина на поверхности этого ящика притягивала ее взгляд. Точно так же Эвелит не могла спокойно пройти мимо микроскопа мужа, его хроматографа и анализатора хромосомного состава биологических препаратов… Хорошо бы выпить чего-нибудь покрепче, но сейчас нужна ясная голова. Эвелит села за компьютер и приказала:

— Включайся!

Загорелась желтая лампочка. Эвелит потерла подбородок, подбирая слова.

— Нужно найти дикаря, — проговорила она наконец, — который убил одного из членов нашей экспедиции, забрал несколько килограммов его мяса и крови и скрылся затем в джунглях. Убийство произошло около шестидесяти часов тому назад. Как его отыскать?