Внутри находились два эспера. Водитель был мертв, из его груди торчал большой осколок металла. Другой, адепт, жалобно стонал, скорчившись над внеземными приборами. Лицо его было залито кровью. Макензи отбросил труп, сорвал с него мантию, схватил искривленную металлическую трубку и выбрался наружу.

Шпейер все еще был в неповрежденной машине, продолжая стрелять в тех, кто пытался приблизиться к ней. Макензи по наружной лестничке взобрался на крышу искалеченного броневика и выпрямился. Он размахивал голубой мантией в одной руке и оружием, значения которого не понимал, в другой.

— Эй, сынки! Давай сюда! — Он старался перекричать ветер с моря. — Мы все за вас сделали. Может, вам и завтрак в постель подать?

Пуля просвистела мимо его уха. И это все. Большинство врагов, конных и пеших, стояли застыв.

Затем послышался зов трубы. Отряд заклинателей торжествующе засвистел, застучали тамтамы. Крайняя линия пехоты «непосед» начала двигаться по направлению к полковнику. За ней последовали другие. К ним присоединилась кавалерия, солдат за солдатом, подразделение за подразделением, с обоих флангов. С окутанных дымом холмов сбегали люди.

Макензи снова спрыгнул на песок и забрался в свой броневик.

— Поехали обратно, — сказал он Шпейеру. — Нам надо закончить битву.

— Заткнитесь! — сказал Том Даньелиз.

Философ Вудуорт уставился на него. Туман спустился на лес, скрыв местность и бригаду, — серое небытие, сквозь которое смутно доносились звуки: ржание лошадей, людские голоса, движение колес, но все это было бесконечно далеко и казалось почти нереальным. Воздух был холодным, и одежда не согревала.

— Сэр! — запротестовал майор Лескарболт. Глаза его на изможденном лице расширились.

— Я осмеливаюсь сказать высокопоставленному эсперу, чтобы он не лез в дело, в котором ни бельмеса не смыслит, — сказал Даньелиз. — Пришло время, чтобы кто-нибудь ему это сказал.

Вудуорт вновь обрел равновесие.

— Все, что я сказал, сынок, это что надо собрать наших адептов и ударить в центр бродскитов. — Что в этом такого? — Голос его звучал укоризненно.

Даньелиз сжал кулаки.

— Ничего, — сказал он, если не считать, что вы причините еще больше бед, чем уже причинили.

— Всего один — два небольших отхода, — возразил Лескарболт. — Они отогнали вас на запад, но мы повернем их сюда, к заливу.

— С тем результатом, — резко оборвал Даньелиз, — что их главные силы пойдут в наступление и разделят нас надвое. От эсперов могла быть какая-то польза, пока… а теперь мятежники знают, что эсперам необходим транспорт для перевозки их оружия и что их тоже можно убить. Артиллерия займет свои позиции, или отдельные отряды сделают вылазки, нападут и скроются, или противник будет просто обходить места, где есть такая опасность. У нас не хватит адептов!

— Именно поэтому я предложил собрать их в единый, достаточно большой кулак, — сказал Вудуорт.

— И чересчур громоздкий, чтобы от него могла быть какая-нибудь польза, — ответил Даньелиз. Ему было противно думать, что Орден всю жизнь морочил его; да, сознавал он, именно в этом настоящая горечь, а не в том факте, что адепты не смогли одолеть мятежников, не сломили их духа; оказалось, адепты — просто чье-то орудие, чьи-то мягкие лапы, позволившие сделать и самих эсперов, и всех окружающих жертвами обмана.

Ему отчаянно захотелось вернуться к Лауре, а пока еще не было надежды увидеть ее. Лаура и ребенок — последняя истинная реальность, оставшаяся ему в этом туманном мире. Он взял себя в руки и более спокойно сказал:

— Адепты, сколько бы их там ни осталось, будут, конечно, полезны в защите Сан-Франциско. Армия может сражаться в открытом поле тем или иным способом, но ваше… ваше оружие может отогнать врага от городских стен. Вот где я думаю использовать ваших адептов.

Возможно, это было лучшее из всего, что он мог сделать. О северной половине армии лоялистов ничего пока не было известно. Без сомнения, она с большими потерями отошла к столице. Радио продолжало вещать, перемешивая дружеские и вражеские вести. Он должен был что-нибудь предпринять: либо отойти на юг, либо пробиваться к городу. Последнее выглядело разумнее. Он не думал, что Лаура повлияла на этот выбор.

— Я сам не адепт, — сказал Вудуорт. — Я не могу передать им свои мысли на расстоянии.

— Вы хотите сказать, что не можете воспользоваться вашим эквивалентом радио, — грубо заметил Даньелиз. — Ну, в вашем распоряжении имеется адепт. Поручите ему эту передачу.

Вудуорта передернуло.

— Я надеюсь, — сказал он, — я надеюсь, вы понимаете, что случившееся было неожиданностью и для меня.

— О да, конечно, философ, — непрошенно вмешался Лескарболт.

Вудуорт сглотнул.

— Я все еще придерживаюсь Стези и Ордена, — резко сказал он. — Больше ничего сделать я не могу. Или вы считаете иначе? Великий Провидец обещал дать полное объяснение, когда все закончится. — Он покачал головой. — О'кей, сынок, я постараюсь в меру моих сил помочь.

Определенное сочувствие тронуло Даньелиза, когда голубая мантия скрылась в тумане. Он был излишне суров с философом.

Его отряд медленно продвигался вперед. Сам он был со второй бригадой, остальные были рассеяны по полуострову, там, где мятежники настигли их. Он надеялся, что и адепты, тоже разбросанные, присоединятся к нему на марше при переходе через Сан-Бруно и в чем-то помогут. Но большинство его людей были деморализованы и готовы сдаться при первой же встрече с мятежниками.

Он ехал поблизости от головной части колонны по грязной дороге, извивающейся через холмы. Шлем его был немыслимо тяжел. Лошадь под ним спотыкалась, измученная маршем, — сколько дней он уже длится? — контрмаршем, боями, стычками, недостатком еды, а то и полным отсутствием ее, жарой и холодом, и страхом, и этой пустыней. Бедное животное, надо будет хорошенько позаботиться о нем, когда они доберутся до города. И все эти бедные животные, которые тащатся позади, все они так измучены маршем и боями, что глаза их смыкаются от усталости.

В Сан-Франциско будет достаточно возможностей для отдыха. Там мы будем неприступны, там у нас будут стены, и пушки, и Машины эсперов на берегу, и море, которое даст нам еду и защиту. Мы сможем восстановить силы, перегруппировать войска, получить свежее подкрепление из Вашингтона и с юга по воде. Война еще не проиграна… Господь поможет нам.

Хотел бы я знать, сбудется ли это.

А позднее Джимбо Макензи будет приходить к нам, садиться у камина и травить байки обо всем, что с нами было? Или разговаривать о чем-нибудь другом? Если ничего этого не будет, цен за победу окажется слишком велика.

Хотя, может быть, не слишком велика за знания, которые мы получили. Инопланетяне на нашей земле… Кто еще мог смастерить это оружие? Адепты все расскажут, даже если мне самому придется пытать их. Однако Даньелиз помнил истории, которые рассказывались в рыбачьих хижинах, когда он был мальчишкой; вечерами, когда наступала тьма и в головах стариков возникали страшные образы. Перед той погубившей все живое войной существовали легенды о звездах, и эти легенды сохранились. Он не знал, сможет ли когда-нибудь без содрогания снова смотреть в ночное небо.

О, этот чертов туман…

Послышался стук копыт. Даньелиз схватился за оружие. Но всадник оказался одним из его собственных разведчиков, поднявшим руку в салюте.

— Сэр, впереди, милях в десяти от нас, вражеский отряд. Большой отряд.

Значит, сейчас нам навяжут бой.

— Похоже, что они знают о нас?

— Нет, сэр. Они движутся на восток вдоль хребта.

— Вероятно, рассчитывают занять развалины Кандл-Парка, — пробормотал Даньелиз. Он так устал, что ничего уже не испытывал. — Хороший опорный пункт. Отлично, капрал. — Он повернулся к Лескарболту и отдал распоряжения.

Бригада рассыпалась. Выслали дозоры. Стали поступать донесения. Даньелиз наметил план, который должен был сработать. Он не намеревался затевать решающий бой, он хотел только заставить противника отойти и вселить в него некоторую растерянность. Ему нужно было сберечь как можно больше людей для защиты города и последующего контрнаступления.