Батарея И.Т. Радожицкого преследовала противника по Смоленской дороге от Вязьмы до Дорогобужа. Он писал, что было захвачено много военнопленных, которых отправили в тыл под казачьим конвоем, но офицеров среди них было еще очень мало. Дорога была усеяна большим количеством мертвых и умиравших людей. Вид французских солдат, нередко поедавших полусырое конское мясо, вызывал у русских войск глубокое отвращение. И.Т. Радожицкий вспоминал одну особенно ужасную сцену: французский солдат насмерть замерз, пытаясь вырезать печень у павшей лошади. Русские солдаты отнюдь не питали любви к своему врагу, но несмотря на это, при виде столь страшных картин они исполнялись чувством жалости. Сами русские, не говоря уже об их лошадях, тоже находились в непростом положении. Радожицкий писал, что нигде нельзя было достать сена, у его батареи закончились запасы овса, и измученные животные выживали за счет скудных подачек соломы, которые им удавалось урвать. У его солдат по крайней мере были меховые тулупы и валенки, розданные его батарее в Тарутинском лагере еще до начала кампании, но им было нечего есть, кроме сухарей и очень жидкой овсяной каши. Все большее число больных и истощенных людей выбывало из рядов батареи И.Т. Радожицкого и к тому времени, когда 11 ноября она свернула с дороги и присоединилась к основным силам армии Кутузова, очень немногие роты насчитывали более восьмидесяти человек. Тем не менее благодаря победе они находились в превосходном моральном состоянии[455].
Сам Наполеон прибыл в Смоленск 9 ноября и покинул его пять дней спустя. В отступавших солдат город вселял надежду на то, что там они будут сыты, пребывая в тепле и безопасности. При других обстоятельствах это могло бы быть именно так. На складах в Смоленске продовольствие имелось в изобилии, и незадолго до прибытия наполеоновской армии в городе располагался свежий 30-тысячный корпус маршала К. Виктора. Однако наступление П.X. Витгенштейна заставило Виктора выдвинуться на подмогу Л. Гувьон Сен-Сиру и Н.Ш. Удино, и в городе остался лишь незначительный гарнизон, слишком слабый для того, чтобы защитить продовольственные склады или водворить порядок среди прибывавших из Москвы толп отчаявшихся солдат. Еще за день до прибытия основных сил Великой армии старший офицер комиссариата в Смоленске предсказывал катастрофу. Мародеры уже предпринимали попытки штурма складов, а войск, чтобы их остановить, почти не было. Впоследствии он писал, что входившие в город «полки» больше напоминали заключенных или сумасшедших и растеряли последние остатки дисциплины. Гвардия взяла больше, чем ей полагалось, тогда как прибывшие последними получили жалкие крохи. Среди этого хаоса еда, которой могло хватить на неделю, была съедена за день. Склады с едой и спиртными напитками брали штурмом и предавали разграблению, а их охрана оказывалась в меньшинстве и часто дезертировала в массовом порядке[456].
12 ноября авангард Наполеона покинул Смоленск и начал отступление на запад. Непосредственная задача наполеоновской армии состояла в том, чтобы переправиться через Днепр в районе Орши. Недостаток кавалерии у французского императора не позволял ему вести разведку, а это означало, что он не знал месторасположения Кутузова. На самом деле тот факт, что Наполеон задержался в Смоленске, имел большое значение, так как это позволило основным силам русской армии сократить дистанцию и обойти город с юга. К 12 ноября Кутузов имел возможность разместить всю свою армию поперек дороги, которая вела к Орше, и заставить Наполеона с боем пробиваться к Днепру. Большинство генералов страстно желали, чтобы Кутузов сделал именно это. В их числе был К.Ф. Толь, позже сказавший, что, если бы Кутузов действовал таким образом, большая часть неприятельской армии была бы уничтожена, хотя нет сомнений в том, что самому Наполеону в окружении отборной охраны все равно удалось бы улизнуть[457].
Кутузов, однако, оставался верен своей системе и предоставлял Наполеону «золотой мост». Он отказывался вводить в бой большую часть своей армии, во всяком случае до тех пор, пока не убедится в том, что на его пути больше не стояли Наполеон и его гвардия. Последнее, чего он желал, было разрушение костяка русской армии в сражении не на жизнь, а на смерть, которое, несомненно, стала бы вести французская гвардия для того, чтобы спасти своего императора и саму себя. Настороженность Кутузова неизбежно сказывалась на его подчиненных. В.И. Левенштерн вспоминал, как барон Ф.К. Корф, командовавший большей частью главных кавалерийских сил армии, приводил слова Кутузова о «золотом мосте» в качестве довода, объясняя почему он не позволял своему корпусу более тесно сойтись с французами. М.А. Милорадович выражался более прямо. Его подчиненный, Е. Вюртембергский был взбешен, получив приказ позволить противнику уйти, тем более что он уже получал аналогичный приказ под Вязьмой. Милорадович ответил, что «фельдмаршал запретил нам ввязываться в бой». И добавил: «Взгляд старика таков: если мы доведем неприятеля до отчаяния, это будет стоить нам ненужной крови: но если мы позволим ему бежать и окажем ему достойное сопровождение, он сам себя уничтожит за несколько дней. Вы знаете: люди не могут питаться одним воздухом, снег не самое уютное место для бивуака, а без лошадей французы не смогут везти еду, снаряжение и пушки»[458].
Стратегия М.И. Кутузова — ключ к пониманию того, что произошло в сражении под Красным 15–18 ноября. В действительности это было скорее не сражение, а последовательная серия стычек, происходивших по мере того как корпуса Наполеона один за другим проходили мимо русских, стоявших на том самом месте, где тремя месяцами ранее отряд Д.П. Неверовского сдерживал наступление И. Мюрата. Наполеон высылал свои корпуса из Смоленска с интервалом в один день, что могло бы иметь серьезные последствия, если бы Кутузов приложил серьезные усилия к тому, чтобы помешать отступлению. Вместо этого русский главнокомандующий с удовлетворением наблюдал за тем, как французская гвардия и остатки польского и вестфальского корпусов проходили мимо него по дороге от Смоленска до Орши. К вечеру 15 ноября они дошли до села Красное. За ними следовали корпуса Э. Богарне и Л.Н. Даву: если Кутузов и подумывал о том, чтобы вмешаться и блокировать им отступление, он отказался от этого, когда Наполеон пригрозил, что вернется им на подмогу с частью гвардейцев. Поэтому и Богарне, и Даву удалось бежать, правда, лишь после того, как они потеряли множество людей и почти весь остававшийся у них обоз и пушки, пробиваясь по дороге и пересеченной местности под огнем пехоты и артиллерии М.А. Милорадовича, кавалерия которого преследовала французов. Большая часть французских старших и штабных офицеров выжили, но в качестве боевых подразделений корпуса Богарне и Даву после сражения под Красным более не существовали.
Лишь арьергард М. Нея Наполеон был вынужден предоставить самому себе. Ней вышел из Смоленска 17 ноября, имея под своим началом около 15 тыс. человек, из которых почти половина еще была в строю и готова к бою. К тому моменту корпус Милорадовича расположился поперек дороги ближе к западу. После того как несколько отчаянных попыток прорваться через линии русских 18 ноября провалились, корпус Нея распался, подавляющая часть его личного состава была убита или взята в плен. Благодаря отважному и вдохновенному руководству Нея костяк корпуса в составе 800 человек смог скрыться от русских в лесу, они переправились через Днепр и 20 ноября присоединились к Наполеону в Орше[459].
Как только наполеоновская армия миновала Кутузова и переправилась через Днепр в районе Орши, основные силы русской армии больше не принимали активного участия в боях в ходе кампании 1812 г. Даже если бы Кутузов и захотел догнать Наполеона, он не смог бы развить ту же скорость, что и отступавшие французы без риска навредить своей армии. Старый фельдмаршал был чрезвычайно рад такому положению вещей. Он рассматривал «сражение» под Красным как свой триумф и доказательство правильности выбранной им стратегии. В руки русских попали более 20 тыс. солдат противника и 200 пушек, еще 10 тыс. французов были убиты при минимальных потерях среди войск Кутузова. Капитан лейб-гвардии Семеновского полка П.П. Пущин добавлял, что после того, как Кутузов во всеуслышание объявил о количестве захваченных орудий, штандартов и пленных, не было «ничего, что могло бы сравниться со всеобщей радостью, которая овладела нами и от которой мы прослезились. Могучее “ура” раздалось и растрогало нашего старого генерала»[460].
