К началу кампании русские располагали трехдневным запасом продовольствия, помимо этого в полковых телегах имелся семидневный запас сухарей, являвшихся основным продуктом питания русских полков на марше. Это было ровно столько, сколько того требовали правила, и Кутузов настойчиво следил за тем, чтобы эти правила целиком и полностью соблюдались. Крупные дополнительные запасы продовольствия находились в армейском обозе, шедшем позади маршировавших русских колонн. 17 октября главный офицер снабжения армии рапортовал о том, что у него имеется достаточно сухарей, чтобы прокормить 120 тыс. человек в течение двадцати дней (т. е. до 6 ноября) и 20 тыс. четвертей овса для лошадей[448].

Задолго до начала осенней кампании Кутузов попытался создать крупный передвижной магазин (склад), который должен был обеспечивать армию во время наступления. 27 сентября двенадцати генерал-губернаторам был разослан приказ о формировании передвижных магазинов и немедленной отсылки их в расположение армии, причем в приказе особо подчеркивалось, что решающее значение имеет «исключительная скорость». Каждый магазин должен был состоять из 408 двуконных телег, в каждой из которых в равном количестве имелись сухари и крупа для солдат и овес для лошадей. Предполагалось, что губернские дворяне предоставят большую часть продовольствия и телег, равно как и «надзирателей», отвечавших за комплектование магазина и его перемещения. Губернаторы прошли через неизбежную процедуру созыва предводителей дворянства. Согласно отправленному в ставку рапорту одного из них, «без тесного взаимодействия с предводителями дворянства нельзя добиться никакого толку»[449].

За редким исключением предводители делали все от них зависевшее, а дворяне добровольно предоставляли необходимые продовольствие и транспорт, но против них играло время и расстояние. Наполеон должен был бы остаться в Москве по меньшей мере еще на месяц, чтобы передвижные магазины из столь отдаленных мест как Пенза, Симбирск и Саратов смогли подоспеть к осенней кампании. В действительности, однако, осенняя кампания началась еще до прибытия передвижных магазинов из не столь отдаленных губерний. Первая половина Рязанского передвижного магазина, например, выдвинулась 29 октября, а Тамбовского передвижного магазина — 7 ноября. Даже этим передвижным магазинам предстояло пройти долгий путь до воссоединения с армией. Более того, вскоре они обнаружили, что идут по следам армии, за ее многочисленным артиллерийским обозом и через территории, опустошенные прошедшими здесь ранее людьми и лошадьми. Вскоре шедшие в продовольственном обозе люди и лошади начинали есть перевозимые запасы продовольствия, чтобы самим не умереть с голоду. Задержка в отправлении продовольственных обозов во многом произошла также из-за того, что Кутузов приказал наместникам близлежащих губерний произвести реквизиции зимней одежды в пользу армии[450].

В принципе передвижные магазины должны были следовать по таким маршрутам, которые пересекались бы с линией наступления колонн М.И. Кутузова. Русский главнокомандующий действительно отдал генерал-интенданту объединенных Первой и Второй армий В.С. Ланскому приказ чтобы тот отправил — через южные районы Смоленской губернии — все имевшиеся в Туле запасы к линии марша русской армии. Если предположить, что операциями снабжения руководили бы М.Б. Барклай де Толли и Е.Ф. Канкрин, а не М.И. Кутузов, П.П. Коновницын и В.С. Ланской, возможно, мероприятия были бы проведены лучшим образом, но сама задача была не из простых. Вплоть до последней недели октября никто не знал, по какому маршруту будет отступать Наполеон, а Кутузов — его преследовать. Отправленные в неверном направлении передвижные магазины могли попасть в руки противника. С начала осенней кампании армии ни дня не провели на одном месте. В сочетании с необходимостью преодоления немалых дистанций, отсутствием современных средств связи и полной неподготовленностью надзирателей из числа дворян, направлявших движение передвижных магазинов, это делало координацию действий армии и колонн снабжения чрезвычайно трудной задачей[451].

К 5 ноября Кутузов был вынужден признать, что «при скором движении армии для преследования бегущего неприятеля не подоспевают транспорты с заготовленным и вслед за армиею идущим провиантом, и потому армия начинает терпеть в провианте недостаток». В результате он издал подробные приказания относительно того, где и в каком объеме разрешалось производить реквизиции у местного населения; те же, кто окажется не в состоянии наладить сотрудничество с последним, рисковали предстать перед военно-полевым судом. Проблема, однако, заключалась в том, что, подойдя близко к Смоленску к середине ноября, армия оказалась на территории, опустошенной войной и ранее уже занятой противником: часть местного населения ушла в леса, многие крестьянские хозяйства подверглись разграблению, равно как и не было здесь благожелательно настроенных представителей местной власти, которые могли бы помочь со сбором продовольствия. Когда войска Кутузова достигли окраин Смоленска, в их рядах впервые за все время кампании начался голод[452].

Единственное крупное столкновение между регулярными частями русской армии и отступавшей армией Наполеона произошло 3 ноября под Вязьмой. Различные корпуса наполеоновской армии растянулись вдоль Смоленской дороги более чем на пятьдесят километров. Поэтому М.А. Милорадович попытался отрезать французский арьергард под командованием маршала Л.Н. Даву. Эта попытка окончилась неудачей, прежде всего потому, что Милорадович был связан по рукам и ногам осторожными приказаниями Кутузова, а сам фельдмаршал отказался выдвинуть основные силы армии ему на подмогу. Корпуса Э. Богарне, Ю.А. Понятовского и М. Нея были достаточно близки, чтобы прийти Даву на выручку, а все вместе они имели значительный численный перевес над силами Милорадовича. Поэтому большей части корпуса Даву удалось уйти, но поскольку день завершился тем, что русские ворвались в Вязьму и прогнали противника с поля боя, русские солдаты однозначно ощущали себя победителями, что благоприятно сказывалось на их боевом духе.

Сражение под Вязьмой показало, что во многих частях наполеоновской армии еще оставалось немало боевого задора, но оно также выявило тот факт, что армия в целом постепенно слабела. Впервые за всю кампанию 1812 г. столкновение между пехотой Кутузова и Наполеона вызвало гораздо более тяжелые потери в рядах французов, чем русских. Батарея поручика И.Т. Радожицкого входила в состав отряда Милорадовича и принимала участие в бою под Вязьмой. Он писал: «Преимущество нашего оружия было очевидно: неприятель почти вовсе не имел кавалерии, и артиллерия его противу прежнего действовало слабо и неудачно <…> Мы точно торжествовали славную для нас победу, причем уже видели свое превосходство над страшным неприятелем». Е. Вюртембергский писал, что в любой момент после сражения под Вязьмой решительный удар всей русской армии уничтожил бы силы Наполеона. Но Кутузов предпочитал, чтобы свою работу делала зима, которая дала о себе знать через три дня после сражения[453].

Впоследствии сам Наполеон и некоторые из его почитателей гораздо охотнее возлагали вину за уничтожение французской армии на необычайно холодную зиму. Все это по большей части чепуха. По-настоящему необычайно и невыносимо холодной зима стала только в декабре — после того, как большая часть французской армии успела сгинуть. Октябрь был исключительно теплым и, возможно, внушил Наполеону ложное чувство безопасности. Как это порой случается в России, зима пришла неожиданно. Уже 6 ноября солдаты Наполеона маршировали по толстому слою снега. Однако все русские источники свидетельствуют о том, что ноябрь в 1812 г. был холодным, но температура редко опускалась ниже показателей, обычных для этого времени года. Главная «шутка», которую погода сыграла с Наполеоном в этом месяце, заключалась в том, что во второй половине ноября потеплело, и лед на реке Березине растаял, что стало серьезным препятствием на пути его отступления. Главным, однако, было то, что ноябрь в России — это холодный месяц, особенно для истощенных людей, вынужденных спать на открытом воздухе, не имея даже палаток, подходящей одежды и располагая ограниченным количеством еды[454].