На протяжении двух с половиной лет, прошедших с момента назначения М.Б. Барклая на пост военного министра до вторжения Наполеона, он развернул бурную деятельность. В законодательной сфере наибольшее значение имел новый закон «Учреждение для управления Большой действующей армией». Он был составлен очень детально и впечатлял своим небывалым объемом: в Полном собрании законов занимал 121 страницу текста, каждая из которых была разделена на два столбца. Известный как «желтая книга» из-за цвета своей обложки, закон касался всех подразделений, их функций и ключевых постов действующей армии, определяя полномочия и обязанности занимавших их лиц. Однако значение этого закона было гораздо шире, поскольку он использовался офицерами как настольная книга, в которой содержались указания относительно того, как им следовало выполнять возложенные на них задачи[172].

Конечно, в столь обширном и сложном законодательном акте имелись некоторые ошибки. Проблему представляло двойное подчинение начальников штабов своим генералам и одновременно начальникам штабов следующего уровня. Прусские наблюдатели отмечали, что их собственная модель, в которой боевые подразделения имели доступ к вышестоящим генералам только через своих начальников штабов, уменьшали прения, возникавшие между отдельными подразделениями, что освобождало высшее командование от необходимости беспокоиться по пустякам. Разделение ответственности за лазареты между интендантством (снабжение и управление) и медицинскими частями (доктора и первая помощь) вызвало массу неудобств в 1812–1814 гг. Неизбежным было также то, что инструкции порой приходилось приспосабливать к реалиям военного времени. Например, закон предусматривал ситуацию, при которой главнокомандующий в отсутствие императора и в случае боевых действий на территории противника брал на себя руководство российской армией. На самом же деле в 1812–1814 гг. этого так и не произошло: армия либо сражалась на территории России, либо действовала за рубежом в присутствии Александра, хотя часто под командованием иностранных генералов.

Однако все это не имело большого значения. Впервые были выработаны четкие правила относительно того, как должно осуществляться руководство армией в период военных действий. Большинство установленных М.Б. Барклаем принципов хорошо сработали в 1812–1814 гг. Там, где это требовалось, правила могли быть легко изменены сообразно реальным условиям. Например, в начале 1812 г., шесть недель спустя после издания закона об армии стало очевидно, что предстоящая война с самого начала будет вестись внутри России. Что касается продовольственного и прочих видов снабжения, сразу же была опубликована поправка, гласившая, что закон вступал в силу на территории любой губернии, которая будет объявлена императором на военном положении. Тем самым все губернское чиновничество оказывалось в подчинении у генерал-интенданта армии, имевшего право по своему усмотрению проводить реквизиции продовольствия, фуража и транспортных средств в обмен на расписки. Таким образом, закон проясняет, как российское казначейство сумело вести кампанию 1812 г. при столь малых официальных расходах — по крайней мере на начальном этапе боевых действий. Проводившееся в законе четкое разграничение полномочий и должностных обязанностей между военными и гражданскими лицами также заложило основу для плодотворного в целом сотрудничества армии и губернской администрации в 1812 г.[173]

Другим важным законодательным актом, принятым накануне войны, вносились изменения в организацию российской Внутренней стражи. В какой-то мере новое положение о Внутренней страже, изданное в июле 1811 г., являлось побочным результатом усилий, направленных на привлечение максимального числа военнослужащих из тыловых частей в ряды действующей армии. Прежде всего это означало отбор людей, годных к действительной службе, из так называемых гарнизонных полков, которые были крайне неравномерно расквартированы по городам и крепостям империи. Тем самым численность полевой армии пополнилась на 40 тыс. человек, из которых было сформировано тринадцать новых полков, причем для этого не потребовалось проводить дополнительный набор рекрутов. Большая часть солдат, прибывших из гарнизонных подразделений, в целом были хорошо обучены. Однако что касается большинства офицеров ситуация была обратной, поскольку приписка к гарнизонным полкам (за исключением тех, которые находились в расположенных на первой линии крепостях прибалтийского побережья) означала, что офицер либо был физически не годен к строевой службе, либо имел плохой послужной список[174].

Около 17 тыс. человек из гарнизонных полков были признаны не годными к службе в полевой армии. Им предстояло стать ядром вновь образованной Внутренней стражи: в каждом губернском центре империи предполагалось разместить по полбатальона (две роты) таких войск. Они объединялись с небольшими полицейскими подразделениями, которые уже существовали в губерниях на тот момент, и с более многочисленными, но менее подвижными ротами ветеранов (инвалидные роты), обычно расквартированными в менее крупных губернских городах. Все эти подразделения отныне становились единой структурой, действовавшей на территории всей европейской части России. Возможно, было бы логично передать подразделения Внутренней стражи под начало А.Д. Балашова, который, как глава полицейского ведомства, был главным ответственным за поддержание общественного порядка внутри России. Но Александр I относился с недоверием к усилению власти своего шефа полиции и не желал расширять влияние последнего за счет присоединения к ней Внутренней стражи. Поэтому он придал ей статус независимого формирования, находившегося под командованием его личного генерал-адъютанта графа Е.Ф. Комаровского, который рапортовал напрямую императору[175].

Внутренняя стража несла охрану общественных зданий, а также помогала приводить в исполнение судебные решения и поддерживать общественный порядок, хотя в случае широкомасштабных волнений им потребовалось бы поддержка регулярных частей армии. Однако действительно важным в 1812–1814 гг. было то, что именно эти подразделения отвечали за охрану военнопленных и, что еще важнее, за подготовку рекрутов и эскортирование их до лагерей, где формировались резервы армии. Как и следовало ожидать многие офицеры Внутренней стражи, командовавшие этими эскортами, отличались плохой подготовкой. Князь Д.И. Лобанов-Ростовский, командовавший Резервной армией в 1813–1814 гг., непрестанно на них жаловался, и нет сомнений в том, что многие рекруты страдали от их действий. Однако с точки зрения мобилизации военного потенциала России, вновь образованная Внутренняя стража была настоящей находкой. До 1811 г. полкам предписывалось командировать офицеров и рядовых в губернии с целью набора и эскортирования новых рекрутов. Даже в мирное время это отвлекало много сил. В 1812–1814 гг., учитывая наличие значительно более крупной армии, действовавшей вдали от внутренних районов империи, рассредоточение сил было бы губительно[176].

Влияние нового законодательства на состояние полевой армии и Внутренней стражи оценить относительно легко. Сложнее сделать однозначные выводы о результатах предпринятых М.Б. Барклаем усилий по улучшению военной подготовки личного состава армии. На удалении сотен, а порой и тысяч километров от Петербурга даже самые разумные и благонамеренные циркуляры могли оказаться неэффективными. Правда, в 1808–1812 гг. молодые и талантливые армейские офицеры командировались в тренировочные лагеря лейб-гвардии, находившиеся за пределами Петербурга: ожидалось, что впоследствии они начнут применять полученные тактические навыки в собственных полках и смогут обучить им своих солдат. Большинство дивизионных генералов в те годы также делали все возможное, чтобы должным образом обучить своих солдат. Однако в течение большей части года даже пехотная дивизия, не уже говоря о кавалерийской, была расквартирована на обширной территории. Поэтому многое зависело от полковых командиров[177]. Некоторые военачальники были жестоки и педантичны. Изредка они подвергались наказанию за свою жестокость, если вышестоящие чины считали, что она ставила под угрозу боеспособность армии. Командир Кексгольмского пехотного полка, например, был действительно отдан под военный суд и уволен со службы в 1810 г. за столь плохое обращение с солдатами, что чуть было не вызвало мятеж[178].