Сашко дает газ, объезжает «пежо», нажимает на рычаг, огромная челюсть вонзается в желтую землю, грызет траву, разбрасывает ромашки, вырывает с корнем кусты… Подталкиваемая стальными челюстями, движется желтая гора, смешанная с рассеченными корнями, с травой и листьями, и ползет к дороге…

Сашко, еще не доехав до «пежо», понял, что не стоит калечить машину — это ничего не изменит.

И бульдозер опять возвращается, и опять он отхватывает полбугра и с рычанием уносит его к дороге, и опять возвращается…

Ванка, который наблюдает все это со своего места, смеется: он понял, что собирается сделать Сашко, и идет к дяде Ламбо и Антону…

Бульдозер яростно рычит, задыхается, переносит горы земли, отъезжает и возвращается, снует от холма к дороге и обратно, толкает землю, преграждает путь, засыпает все…

— Он хочет заблокировать дорогу автомобилю, — объясняет Ванка дяде Ламбо и Антону. — Теперь они сдвинуться не смогут, машина со всех сторон окружена землей, он метра на три насыпал.

После этого Сашко отводит бульдозер к лесу, ближе к зеленым кронам, излучающим спокойствие и прохладу, соскакивает с машины и оставляет ее там, под деревьями.

«Пежо» стоит, окруженный со всех сторон желтым земляным валом высотой в два-три метра. Сашко возвращается к дяде Ламбо и Антону.

— Сашко, — сказал дядя Ламбо, — что с тобой?

— Пусть он сам проложит себе дорогу! — ответил Сашко. — Пусть сделает себе дорогу, колодец, воду, дачу. А то ему все другие делали. Пусть и он хоть раз что-то сделает, а мы посмотрим, как он будет работать. Я дам ему лопату и кирку.

Дядя Ламбо озабоченно покачал головой.

— Что ты лезешь на рожон? — спросил он. — Ох, и достанется тебе.

— Посмотрим, как он все это сделает, — повторил Сашко. — Здесь даже телефона нет, папаше не позвонишь. А то отец прислал бы ему роту солдат. Пусть хоть раз сам что-то сделает.

— Достанется тебе, — сказал дядя Ламбо. — Доиграешься.

— Некрасиво лежит, — отозвался Ванка, который, прищурившись, смотрел на гору желтой земли, загородившей дорогу. — Чего-то тут не хватает.

Он помчался к дороге, к рассеченным, вырванным с корнем кустам и стал собирать их, стряхивая с них землю. Потом вскарабкался на вершину насыпи и начал втыкать в землю кусты, заботливо расставляя их в ряд. Спустился еще два-три раза, притащил новые кусты, принес и ромашки, которые воткнул между кустами, и траву…

Затем вернулся к товарищам, отряхнул руки и осмотрел сделанное:

— Теперь порядок, — отметил довольно. — Кусты растут, трава — настоящий холмик. Еще зайца туда пустить — иллюзия полнейшая.

— С меня бутылка пива, — сказал Антон. — Получилось что надо.

Дядя Ламбо озабоченно качал головой.

Дверь соседней дачи с коричневыми ставнями открылась, сначала вышла девушка, поправляя на ходу прическу. Вслед за ней показался Пежо; они шли по двору чуть усталой, ленивой походкой. Плыли, как лебеди, среди зелени; движения у них были плавные, мягкие и небрежные и в то же время выдавали внутреннее удовлетворение — то состояние, когда пламя уже перегорело, но еще осталось тепло, ровное и приятное, которое переполняет человека и делает его умиротворенным, медлительным и разнеженным.

В широких кронах деревьев царило спокойствие, и если листья начинали шелестеть, то причиной тому были птицы, которые перепархивали с ветки на ветку. В соседнем дворе скрипел бур, он вращался, трое мужчин шли медленными размеренными шагами за штангой, пчелы кружились над клубникой.

Пежо шел не торопясь, он, как всегда, даже не взглянул на соседний двор, откуда доносился скрип бура, для него это была еще одна деталь пейзажа, не больше.

Вдруг девушка, которая шла впереди, остановилась. Пежо хотел было спросить, что с ней, но в следующее мгновение и он увидел нечто, что поразило его — перед входом на дачный участок, там, где раньше была дорога и стояла машина, возвышался холм, а на нем росли кусты, трава, ромашки… Послеполуденное солнце освещало вершину холма и заливало кусты светом…

Пежо растерялся от неожиданности, даже посмотрел на всякий случай на дачу с коричневыми ставнями, чтобы убедиться, что он ничего не перепутал. Потом подошел к желтому холму, понял в чем дело и огляделся.

В соседнем дворе монотонно, как всегда, скрипел бур, трое мужчин шагали все с тем же отсутствующим взглядом за железной штангой, приводившей бур в движение. Под персиковыми деревцами сидел бульдозерист и курил, синеватый дым вился и исчезал между листьев.

Пежо взглянул на девушку и, сжав зубы, медленно направился к соседнему двору.

— Ну, — сказал он, подойдя к трем мужчинам, — что будем делать?

Бур, издав жалостный скрип, остановился.

— Как что делать? — спросил Антон.

— Кто-то должен убрать землю, — сказал Пежо. — Тот, кто ее насыпал.

— Пусть убирает, — согласился Антон.

Пежо потер рукой лоб, было заметно, что он с трудом сдерживается.

— Иначе вам плохо будет, — добавил он миролюбиво. — Лучше уберите.

— Убирай сам, — ответил Сашко. — У нас своя работа, и нам некогда заниматься твоей землей.

— Значит, так? — спросил Пежо.

— Так, — кивнул Сашко. — Вот лопата, кирка… за прокат не возьмем, все же сосед.

— Моментально уберите землю, — приказал Пежо. — Предупреждаю в последний раз.

Бур опять заскрипел, завращался, трое медленно пошли по кругу.

— Это ты ее насыпал! — повернулся Пежо к Ванке. — Ты бульдозерист, ты и ответишь.

— Напрасно теряешь время, милок, — улыбнулся ему Ванка. — Только ворон пугаешь.

— Это мы еще посмотрим, кого я пугаю! — пригрозил Пежо. — Вылетишь отсюда, как…

— Милок, я же тебе сказал, не теряй времени, — все так же улыбаясь, отозвался Ванка. — Что касается пугала, у нас уже есть, вон там, в соседнем дворе. Да еще с фиалками. А у тебя даже фиалок нет.

Пежо окинул его взглядом, но наброситься на него, как ему хотелось, не посмел, только подбородок его дрожал от злости; видно, парень не привык, чтоб с ним так обращались.

— Слушай, — произнес он, — ты меня еще не знаешь. Убери землю, на том и покончим. По-хорошему.

Ванка курил, и синеватый дым поднимался над ним кольцами.

— Слышишь? — крикнул Пежо. — Это я тебе говорю!

— Ты что, не понимаешь человеческого языка? — спросил Ванка. — Проваливай с глаз моих долой. Вот тебе лопата, убирай землю и оставь меня в покое. Мне некогда с тобой разговаривать.

— Ну, хорошо. — Пежо весь дрожал от злобы. — Хорошо же, вот увидишь… ты запомнишь эту землю… еще как запомнишь!

— Знаешь что, милок, — сказал Ванка, — мне от твоих слов ни жарко ни холодно. Думаешь, я испугался?

— Мы еще посмотрим! — повторял Пежо. — Посмотрим!..

— На что мы будем смотреть? — сказал Ванка. — Столько развелось начальства, что некому работать на бульдозерах. Уж не думаешь ли ты, что если твой папаша меня уволит, я помру с голоду? Где-нибудь в канцеляриях такой номер может пройти, а здесь — нет, ясно? Разве ты не знаешь, что нас, работяг, днем с огнем ищут? Потому что нас мало осталось. Давай проваливай отсюда, а то у меня голова от тебя разболелась.

Пежо постоял еще немного под персиковыми деревцами, помешкал, посмотрел на вращающийся бур, потом повернулся и зашагал по плитам к железной калитке. Вышел за калитку, сказал что-то девушке, и они стали карабкаться по желтой насыпи. Наверху Пежо пнул ногой один из воткнутых кустов, тот упал, потом они, перевалив через насыпь, спустились на дорогу и пошли вниз, где стоял стеной лес.

— Часа через три-четыре ждите гостей, — предупредил Антон.

— Милости просим, — отозвался Ванка. — Жалко, что ли?

Когда через три часа действительно пожаловали гости, уже не было ни холма, ни кустов, ни травы — чистая ровная дорога, никаких следов насыпи. Белый, блестящий, без единой пылинки «пежо» стоял у входа на дачу; верхушки деревьев погружались в красные лучи заходящего солнца.

— Наверно, он хватил лишнего, — доверительно сообщил гостям Антон. — Нынешняя молодежь любит выпить.