— Кто тебе это дал, Пламен?

— А вот это моя мама! — проговорил Фео.

После Дилова к Недеву подсел Булгуров. Вынул пачку заграничных сигарет, угостил его, однако сам курить не стал.

— Бросил? — спросил Недю Недев.

— А я сроду не курил! — похвалился Булгуров. — Во всем булгуровском роду нету ни одного курильщика… Я сам считал — нас почти сто человек мужчин. И только один чабан, Нино по имени, поддался слабости, когда за отарой ходил, но как перешел работать на железную дорогу, бросил.

— Это хорошо, — сказал Недев. — Куренье — привычка вредная.

— В молодости я изредка баловался, — вспомнил Булгуров. — Соберется, бывало, компания, выкуришь сигаретку, а потом от тебя три дня несет, как от цыгана… Эти-то я сейчас только так ношу, для приятной беседы — культурных связей, так сказать. Как сядешь, вынешь пачечку, угостишь сигареткой, совсем другой разговор получается.

«Этому тоже от меня что-нибудь надо», — подумал Недев и оглянулся на жену. Судя по той увлеченности, с какой она беседовала с другими женщинами, домой они двинутся еще не скоро.

— На заводе работаешь? — спросил он, положившись на свою интуицию: завод был самым крупным предприятием в городе, и большинство жителей зарабатывало себе на хлеб там.

— На заводе, — ответил Булгуров. — Но думаю уходить… Невозможно стало работать, сосед! Каждый тобой командует, каждый строит из себя большого начальника… Думаю подыскать другое занятие…

— Да оно всюду так… — сочувственно произнес Недев, но тут же спохватился, что подобное обобщение неуместно, и закашлялся, толчками выпуская из себя дым. Хорошо, что его не слышал Иван Маринов; за такие слова вполне можно схлопотать выговор…

— Потому и надумал спросить тебя одну вещь… Ты уж прости, вроде бы сейчас некстати, но раз уж мы оказались рядышком… Я, как увидал тебя тут, сразу жене сказал: а что если спросить у товарища Недева, свой человек, глядишь, и подсобит…

— О чем идет речь? — спросил Недев и опять оглянулся на жену. — Если это в моей компетенции, почему бы и нет… Все мы люди, как говорится…

— В твоей, в твоей! — заверил его Дочо Булгуров. — Как же не в твоей… Тебе только трубку снять, ничего больше и не требуется.

— Да ты скажи сначала…

— Об заведении речь идет, сосед! Маленьком заведеньице, спиртного ни-ни, только кофе, чай, безалкогольные-напитки… Как бы кофейня — но не такая, как прежние, где сидели за картами и толковали про политику. Тут никакой политики не будет. Политика у нас ясная, и толковать об ней нечего… Пять-шесть столиков под белыми скатерками, приемник… Садись, выпей чашечку кофе, послушай музыку, а потом подымайся и уходи, как культурный человек…

— Кофейня, значит… — произнес Недю Недев и потер рукой щеки, отгоняя дремоту.

— Кофейня «Югла»!.. Я и название уже придумал. В старое время, если помнишь, на рынке трактир был «Адрианополь», беженец один содержал адрианопольский. А я — для наших «беженцев». Да ведь если только наши, югленские, раз в день заглянут в ту кофейню, по одной чашечке выпьют — и то достаточно…

— Ты, Горожанин, было время, не признавался, откуда ты есть, а теперь ишь — «наши югленские», — ввернул Дило Дилов, который не мог простить Булгурову, что тот помешал его разговору с Недевым.

— Чего старое поминать, не перебивай! — оборвал его Булгуров и опять обратился к Недеву: — В Секешваре такие заведения на каждом шагу. Ты же ездил, видал… Раньше нас люди додумались и правильно сделали… Скажем, вышел человек на пенсию — куда ему пойти? Или молодежи? Допустим, у парня с девушкой любовь, как, к примеру сказать, у нашего Феодора с вашей Наташей… Куда им пойти, посидеть, поговорить, друг на дружку поглядеть, как положено?.. Ты скажешь: на то «Балкантурист» есть… Есть-то он есть, но вот если ты не можешь выложить по пять левов с персоны, так тебя туда и пустили… Что, не так?

— Так. Но Секеш — дело другое…

— Почему же другое, сосед? Мы ж теперь все — одно… Как это возможно, чтоб там разрешалось, а у нас не разрешалось?

— Не разрешат, — покачал головой Недю Недев.

— Станцию обслуживания не разрешили… Мы еще когда хотели станцию обслуживания открыть для легковушек… Йонко Йонков и я, на пару… Не разрешили. Теперь, говоришь, и насчет кофейни тоже упрутся?

— Ничего из этой затеи не выйдет. Будем говорить напрямую.

— Но разве это правильно, я спрашиваю? Разве государству убыток от кофейни «Югла»? Не только не убыток, а доход! Ни единого лева на обустройство, освещение, отопление, двух зарплат не платить — нам с женой… Будет налог с нас получать, и, главное, никто обкрадывать его не будет!.. Потому что в теперешних государственных ресторанах да кафе что делается? Крадут кто во что горазд! Или я не прав?

— Может, и прав, но ничего не выйдет, поверь мне. Ведь по существу ты хочешь вернуть капитализм…

Недев оживился. Он громко захохотал, на переносице у него выступили капельки пота. Смеялся он долго, тогда как его собеседник становился все мрачней и задумчивей. Он явно жалел, что затронул эту тему; зря поспешил и сел в лужу. Глупо было распространяться о своих намерениях за столом! Кто в пьяном виде тебя поймет?.. Ты ему толкуешь про серьезное дело, о котором ты думал и размышлял месяцы и годы, а он гогочет тебе в лицо и с кондачка решает: «Не выйдет!» Да еще норовит политически тебя подковырнуть: дескать, капитализм вернуть хочешь!.. Ты это брось! Это кто — Дочо Булгуров политически не подкованный?… Мало, что ль, он докладов прослушал, мало подметок истрепал, собирая членские взносы…

— Извини, сосед, но насчет капитализма ты ошибаешься… — сказал он. — На кофе и лимонаде я в капиталисты не выйду… Давай смотреть на вещи трезво.

— Отцепись ты от человека, земляк! — Свояк подошел к ним с очередным кувшином вина. — Неужто весь вечер будем донимать его нашими заботами… Ты ведь, того и гляди, завтра надумаешь бар открыть на Солнечном берегу… Бар «Югла», хозяин и управляющий — Дочо Булгуров. Это что же получается?

— Ничего не получается, — сказал Булгуров, страдая душой. — Не получается. Но разве это правильно, я вас спрашиваю!

Его вопрос потонул в журчании вина, которое струилось из горлышка кувшина.

Йонко услыхал, что кто-то его зовет. На ступеньках стояла Свояченица. Зябко обхватив грудь руками, она смотрела на него. Впервые за этот вечер он заметил на ее лице озабоченность.

— В чем дело? — спросил он, подходя ближе.

— Стефке плохо…

— Как же это?.. Только что была тут, хохотала…

— Пошли в дом, скорее…

«Конечно, вымоталась, — думал он по дороге в спальню. — На такой пир, как сегодня, ни у кого сил не хватит. Набегалась вверх-вниз, наволновалась, все ли будет как надо…» Он так и знал, что обязательно что-нибудь стрясется, гладко не пройдет… Ей лишь бы не ударить лицом в грязь, от Георгиевых не отстать. А Георгиевы в конце-то концов оказались умнее… Денег, правда, в ресторане больше просадили, зато никакой возни, а это куда важней. Здоровье прежде всего, здоровье, но до нас это доходит только, когда с катушек долой…

Стефка лежала на кровати с мокрым платком на лбу — одним из тех платков, которые она вышивала в подарок ребятишкам, с цветочками и божьими коровками, такими неуместными в тягостной атмосфере, которая сейчас царила в комнате. Он приподнял край платка.

— Ох, мамочка родная! — застонала жена, и он сразу понял, что ничего у нее не болит.

И вдруг заметил девушку, стоявшую возле Фео. Она была в белом платье, маленькие груди слегка оттопыривали его спереди, точно грибочки, чуть-чуть приподнявшие землю перед тем, как выглянуть наружу. Из-за белого сияния платья ее лицо казалось матовым, над верхней губой темнел нежный пушок. Он вспомнил, что слышал в молодости: женщины с матовой кожей и темным пушком над губой — очень страстные. Заглянул ей в глаза, чтобы разглядеть огонек страсти, но девушка под его пристальным взглядом потупилась.

— Ох, мамочка! — застонала жена.