— Один ведь ребенок! — негодовал Дочо Булгуров, отмывая возле колонки сандалики Пламена. — Но разве можно на женщину понадеяться! Как заболтается — все, конец… Хорошо, яма не такая глубокая, а то бы обязательно ногу или руку сломал…

— Детский организм упругий, сосед, — успокаивал его Лазаров. — Не так легко ломается… Природа позаботилась о том, чтобы уберечь малышей…

— Да, да, природа позаботилась, — подтвердил Недю Недев. Эта мысль ему понравилась, и он попытался ее развить: — Представляете, свались туда взрослый… Разбился бы как пить дать…

— Еще хорошо, яма не глубокая…

— Мы когда еще только рыли ее… — начал Йонко Йонков, который до того времени помалкивал, но теперь почувствовал, что необходимо что-то сказать, отвести упрек, звучавший в некоторых голосах, — я еще тогда говорил: ни к чему рыть глубокую, еще свалится кто, покалечится…

— А я к своей крышку приладил, — сказал Булгуров. — Здоровенную крышку. Хоть на танке езди — не прогнется…

— Тыщу раз говорила ему, чтоб сделал крышку! — не вытерпела Стефка. — Доски у тебя есть, гвозди есть, сколоти ты крышку, чтоб не зияла дыра… чтоб чужие ребятишки туда не падали… Поди погляди вон у Руси Русева — у него на яме железная крышка, масляной краской покрашенная, и даже замок висит…

— Ладно, ладно, — сказал Йонков, — я тоже сделаю… Завтра же сколочу… Долго ли…

— Никакого завтра! Сейчас же!

Он взглянул на нее, слегка удивленный краткостью срока, который она ему назначила.

— Да как же это…

— Сию же минуту! — повторила она. — Бери топор и давай!

— Ты случайно не того, жена?.. — Он засмеялся, пытаясь смягчить резкость ее тона, обратить все в шутку, но увидел в ее взгляде непреклонную решимость.

— Я кому сказала!

— Да нет, лучше уж завтра! — проговорил Недю Недев, почувствовав, что следует вмешаться, разрядить атмосферу. — Чересчур сжатые сроки даешь для пуска, Йонкова!.. Давай лучше завтра, он обязуется не забыть…

— Обязуюсь, обязуюсь! — сказал Йонко.

— Не верю я ему, товарищ Недев, — заявила хозяйка дома. — Пока не увижу в руках топор, не поверю… Вообще-то он человек неплохой, столько лет вместе прожили, но уж больно копотливый… нерасторопный… Вечно кто-то должен над душой стоять, указывать что делать…

— Ну уж… — с улыбкой проговорил Недев. — Вон какую дачу отгрохал, прямо дворец… Так что позволь тебе не поверить…

— Отгрохать — отгрохал, да потому что есть кому подтолкнуть… над душой постоять… Нехорошо, конечно, о себе говорить, но люди — они видят, пусть скажут, так оно или нет…

— Стефка права! — вмешался Дилов. — Йонко, конечно, ничего мужик, но без жены он…

— Совсем как в том анекдоте, — сказал Лазаров, — про дамочку, у которой дети спросили: «Мам, это папа тебе шубу купил?» А она говорит: «Кабы я на вашего отца рассчитывала, и вас бы на свете не было…»

Он первый засмеялся, глядя на молодую Дилову, и не смолкал до тех пор, пока ее губы не раздвинулись в улыбке…

Они слышали стук топора. В короткие паузы, когда оркестр смолкал перед тем, как начать следующий номер, был слышен и визг пилы.

— Что там происходит? — спросила Снежана.

— Сумасшедший дом, — сказал Фео.

— Что-то сколачивают…

— Отца прищучили…

Она молча уткнулась лицом в теплый уголок у него под рукой. Теперь ей были слышны удары не топора, а другие, более ритмичные удары, доносившиеся сквозь поплиновую рубаху. И она готова была стоять вот так и слушать их до утра.

— Мне надо идти, — сказал Фео. — А то спохватятся, что меня нету.

— Не пущу.

— Спохватятся, пойдут искать.

— Ну и пусть!

— Ты как маленькая… Столько ждали, потерпим еще немножко…

— Сколько?

— Пока гости разойдутся… Сейчас мать раздаст подарки и начнут расходиться…

— А сейчас они что делают?

— Откуда я знаю… Сбегаю посмотрю и мигом назад!

Он отстранил ее и снова укутал жесткими полами плаща. В щелке сверкнули ее большие круглые глаза. Ему показалось, что сейчас они светятся ярче, чем всегда, и вокруг словно бы тоже стало светлее.

— Смотри, смотри! — прошептала Снежана. — Луна…

Вдали из-за скал высунулась половинка луны.

— Боишься? — спросил он, потому что сам ощутил легкий озноб при виде оранжевого полукруга, который, как рыбий глаз, не шевелясь, горел на гребне скал.

— Нет, — сказала она. — Даже если ты задержишься, могу одна вернуться домой…

— Глупости! — возразил он. — Только без глупостей!.. Я мигом…

И побежал вдоль кустов к воротам дачи.

— В самое время! — воскликнула мать, увидав, что он поднимается по ступенькам. — На, держи, раздавай, как я тебе говорила: мужчинам — полотенце, женщинам — фартук. А платочки я сама ребятишкам приколю.

Груда полотенец и фартуков тяжелой ношей легла ему на руки. Сверху лежала вышитая гладью наволочка.

— А это кому? — спросил Фео.

— Ну что ты спрашиваешь, как… — мать посмотрела на него с укором. — Наташиному отцу, кому же еще!

Они спустились вниз, и она подала знак музыкантам. Раздача подарков была гвоздем программы, и ее должна была сопровождать протяжная свадебная песня: «Ешьте, сватушки, и пейте!», которая не оставит равнодушным ни одно болгарское сердце…

Оркестр заиграл.

Призывник двинулся от гостя к гостю, каждому накидывая на плечо подарок. Он действовал деловито, с единственной мыслью поскорее с этим покончить.

— Постой, постой! — остановила его Стефка. — Ты повнимательней! Делай, как я велела…

Он перепутал порядок.

— Ох уж эти дети… — проговорила она, отбирая у него подарки. — Все приготовишь, час битый втолковываешь, а под конец…

— Переживает парень… — вступился за него Дило Дилов. — А вы как думали? Небось армия… На войну, так сказать, идет, встает под знамена, хоть железный будь, все равно внутри что-то дрогнет…

— Какая там война! — засмеялась Михайлова. — С барышней, наверное, прощался… А вы — армия!

За Стефкой шествовала Свояченица с большой лепешкой в руках. Гости, пошарив в карманах и кошельках, бросали деньги на блестящую, смазанную яичным желтком корочку с нанесенным вилкой узором.

Один только Дочо Булгуров поднялся с места и подозвал Фео:

— Поди-ка сюда, герой!

Не торопясь вынул из бумажника искусственной кожи две пятилевовые купюры, положил призывнику на плечи, точно погоны, довольный собою отступил на шаг и, хоть и с непокрытой головой, отдал честь:

— Здравия желаю, товарищ командир!

Публика оживилась, захлопала в ладоши, оркестр заиграл бравурный цирковой марш, а Булгуров раскланялся, как на манеже.

— Фокусник ты у нас, Горожанин! — восхищенно воскликнул Дилов.

Между тем фокусник еще не кончил свои номера. Один взгляд в сторону женщин, и рядом появилась ассистентка, Булгурова, с каким-то свертком в руках.

— Байка! — объявил Булгуров, одним взмахом руки развернув обертку. — Байка на портянки!.. Голубая мечта солдата!.. Только не всегда ее найдешь. Дефицитный товар!.. Но только не для Дочо Булгурова! Нет такой крепости, которую бы Дочо Булгуров не взял! Иду к одному дружку. Так, мол, и так, у моих земляков сын в родную армию служить идет, отрежь на портянки. Вот, говорит, досада, нету! Кончилась, мол… и тэ-дэ и тэ-пэ… Я, говорю, знаю, что нету; знаю, что товар дефицитный, я все, что ты мне скажешь, наперед знаю, но не будем зря тянуть волынку, бери ножницы и отрезай!

— И отрезал? — спросила Пенчева.

— Не видишь? — произнес Булгуров и перекинул портянки призывнику через плечо. — Как это не отрежет, куда он денется?

Стефка отошла от последнего стола, слегка озадаченная: один фартук и одно полотенце оказались лишними. Столько раз Йонко пересчитывал, и сама она проверила, а все равно вышла путаница. Кто-то подарка не получил.

Она стояла сейчас под молодой лозой, в тени, и глядела на освещенное пространство сада. Она ли случайно пропустила кого-то, или кто-нибудь незаметно смылся?.. Нет, все были тут: одни, прикрепив подарок к плечу, сидели неподвижно, боясь его обронить, а у тех, кто отплясывал хоро, подарки были засунуты за пояс; она и мадьяров одарила — кларнетист уже вытирал подаренным полотенцем свою цыганскую физиономию.