Лифт нёс меня вниз. В кармане моего многострадального плаща покоилась флешка, которую мне вручила Адатигава.
Доказательства. Подумать только. Их нужно будет отослать в Цитадель, и как можно скорее — а затем… а что затем?
Полдня назад забиться домой и лечь спать было единственным моим желанием.
Как давно же это было.
Лифт замер. Двери, звякнув, открылись, и я вышел в пустое парадное. В окна лестничной клетки глухо молотил дождь.
За спиной что-то тяжело грохнуло.
Я обернулся и увидел стремительно распрямляющуюся, как пружина, стальную фигуру, вдруг прыгнувшую вперед. Меч выпал из моей руки, рванувшейся к кобуре, но робот оказался быстрее.
Металлические пальцы сомкнулись у меня на горле — я захрипел — и робот играючи впечатал меня в стену, подняв над полом. Я потянулся к кобуре, судорожно хватая ртом воздух — и живот пронзила боль: свободная рука робота врезалась мне в солнечное сплетение. Железная хватка до боли сдавила горло. Я тщетно пытался вдохнуть, но не мог. В глазах потемнело. Ноги заскользили по гладкой стене.
— ШТАЙНЕР! — донёсся голос откуда-то из темноты, и грянул гром.
Захват разжался, и я сполз по стене, судорожно дыша и хватаясь за горло.
Робот лежал посреди парадного, раскинув руки. В треугольной голове, там, где была торчащая антенна, зияла дыра. Из неё тонкой струйкой курился чёрный дым. Воняло плавленой изоляцией и компьютронием.
Минадзуки подбежала ко мне.
— Штайнер! — выкрикнула она, опускаясь передо мной на колени. Её руки схватили меня за плечи. — Штайнер!
— Кх… кх… в-валерия?.. — слабым голосом выдавил я. — от-ткуда ты…
— Не стала ждать лифта. — пояснила она. — Поднялась пешком.
— Т-тут же… кх-х-х… десять этажей… — я закашлялся. Минадзуки терпеливо придерживала меня, пока я не перевёл дух.
Страшно болело горло — каждый вдох давался мне с большим трудом. Ноющая боль растекалась по животу; ныли ещё вчера ушибленные рёбра.
— Пошли, — наконец смог выговорить я. Минадзуки помогла мне подняться на ноги. Другой рукой она подхватила с пола валявшийся там меч.
Свет в прихожей зажёгся, стоило нам войти. Кварцевые часы на стене покорно отсчитывали время: стрелки показывали начало шестого. За окнами шумел дождь. Зеркало в дальнем конце прихожей загорелось свежими новостями и сообщениями, стоило мне подойти к нему. Одно из сообщений было от сестры.
«Мне сказали, что ты попал в больницу. Что случилось? Надеюсь, ты в порядке. Напиши мне, как только сможешь. Мицуко».
Сообщение пришло сегодня утром.
Минадзуки помогла мне снять перепачканный, мятый плащ, и усадила меня на прямоугольный пуфик возле зеркала. Меч, выпавший из моей руки в парадном, она поставила в стойку для зонтиков.
— Тебе помочь? — спросила она, кивая на мои ноги. Я помотал головой. — Тогда подожди. — не разуваясь, она поспешила на кухню; я услышал, как хлопают дверцы холодильника.
Минадзуки вернулась, держа в руках сложенное полотенце. Присев на корточки, она приложила его к моей шее. Я зашипел; саднящие ушибы обожгло льдом.
— …Спасибо. — чуть отдышавшись, проговорил я. Минадзуки всё ещё сидела передо мной. Её руки придерживали полотенце со льдом на моей шее.
За окнами блеснуло, на секунду озарив кухню и часть большой комнаты белым светом. Грома я не услышал, но дождь забарабанил по стёклам с удвоенной силой.
— Разувайся. — попросил я.
Минадзуки подчинилась. Она поднялась, сбросив свой плащ, и повесила его на вешалку, рядом с моим. Затем она села на край пуфика, рядом со мной, и начала снимать сапоги.
Я сидел рядом, придерживая рукой полотенце на шее. Лёд таял, просачиваясь сквозь ткань, и рука была мокрой. Струйки воды стекали под ворот блузки. Наконец, я отложил полотенце и начал разуваться.
Одной рукой это было неудобно.
Минадзуки стащила и отставила второй сапог. Под сапогами она носила тонкие чёрные чулки.
— Будешь ужинать? — спросил я, оглядываясь на неё. Она улыбнулась.
— Если тебя не затруднит. — сказала она.
Я поднялся — ноги, на этот раз, меня удержали без посторонней помощи — и прошёл на кухню. Минадзуки вошла следом. На ней был чёрный жилет; под жилетом — гольф с высоким воротником. В двух кобурах на поясе были пистолеты.
Их действительно было два, зачем-то заметил я.
— Присаживайся. — предложил я и прошёл к холодильнику. Зелёное зарево «АКУЛОНа» блеснуло по ту сторону стены дождя. Открыв дверцу, я не без труда вытащил из холодильника кастрюлю и заглянул под крышку. — Хотя готового у меня только макароны…
Пакеты с овощами для борща так и лежали в холодильнике: позавчера они пришли вовремя, но мне оказалось не до борща. Я поставил оскорблённо звякнувшую кастрюлю на плиту и вернулся к холодильнику. Мясного ничего не было.
Минадзуки, привстав, наблюдала за мной. Я открыл морозильник и вытащил оттуда пластиковый пакет, как раз для таких случаев. Маркировка на боку всё ещё была зелёной. Я захлопнул морозильник и стёр изморозь с пакета.
— «Poulet Ю la Kiev», четыре штуки. — вслух прочитал я с этикетки и обернулся к Минадзуки. — А что такое «Киев»?
— Это где-то на Центавре. — Минадзуки поднялась с табурета и забрала у меня пакет с центаврийскими котлетами. — Давай, я помогу.
Я не стал возражать. С одной рукой я всё равно больше мешался, чем помогал.
Мы ели молча, под гулкий перестук капель по окнам. Выпущенная на волю стихия бушевала снаружи, срываясь шквальным ветром, отзываясь далёкими раскатами грома.
Я был очень голоден. От шницеля по-гамбургски, которым Минадзуки угощала меня в «Шпигеле», к вечеру остались одни воспоминания. Тарелки макарон и центаврианской котлеты — из куриного мяса, со сливочным маслом внутри — мне определенно показалось мало. Судя по тому, как быстро разделалась со своей порцией Минадзуки, она была того же мнения.
После второй порции я заварил чай. Минадзуки, вытирая уголки рта салфеткой, попросила кофе.
— И всё-таки. — сказал я, ставя перед ней чашку. — Что ты здесь делала?
— Искала тебя. — ответила Минадзуки и отпила из чашки. — У меня был разговор с руководством. Я сообщила им о «Дифенс Солюшенс», о землянах и о Домпроме. Обо всём, что мы обнаружили.
— И что теперь? — спросил я, усаживаясь напротив. — Что ГСБ будет делать дальше?
— Не мы одни. — чуть улыбнулась Минадзуки. — В городе теперь хозяйничает Гвардия Гегемонии. Полиция будет занята охраной общественного порядка. Фактически введено негласное черезвычайное положение. Мы же… — она снова отпила кофе, — должны будем ликвидировать убийцу. Но ему — или кому-то ещё — совершенно необязательно об этом знать.
— То есть, вы не знаете, где он. — заключил я и отхлебнул чаю.
