— И вы не обратили на это внимания. — уточнил я.

— Я точно помню, что когда я был там, узел был свободен. — повторил Валленкур. — Но я не знаю, какое это имеет значение: прыжковый грузовик так быстро не расстыкуешь…

— А что, если это был не грузовик, господин Валленкур? — спросил я.

— Бред какой-то. — помотал головой Валленкур. — Зачем стыковаться в Порту другим кораблям?

— Вы точно уверены, что не видели раньше этого транспондера? — я постучал пальцем по записке. Валленкур снова поднял её и уставился на написанное. Затем он помотал головой:

— Нет, — сказал он, — раньше я его не видел. Но я видел похожие… TC — это код Тау Кита, вы же знаете, там нейтральное пространство. Такие транспондеры — временные, часто присваиваются вместе с постоянным… ну, чтобы не возникало вопросов, мало ли что. Тау Кита для этого очень удобное место. Кроме того, там штаб-квартира ИКСО… — он умолк. — Но это вам неинтересно, верно?

— Отчего же, господин Валленкур. — возразил я. — Вы очень помогли следствию. — я поднялся с табурета, но выключать запись на Линзе не стал. — Ещё одно. Вы не против, если мы осмотрим ваше рабочее место?

— Принтер? — заморгал Валленкур. — Да, конечно… Он здесь, в комнате… прошу прощения за беспорядок, я…

— Всё в порядке. — заверил его я, заглядывая в комнату.

Принтер обнаружился у стены, на низком столике: деловито работая лазерами и экструдерами, он вырезал из пластика что-то, отдаленно похожее на статуэтку. Судя по размерам, это был определенно не обыкновенный домашний принтер: размер рабочей зоны, в которой полыхали лазеры, был несколько больше. Пахло горячим пластиком. Натужно жужжали вентиляторы в корпусе принтера.

Я поднёс к принтеру Линзу; меню вылетело мне навстречу, и я пролистал список последних выполненных задач. Позади меня нервно переминался с ноги на ногу Валленкур. В другой ситуации его нервозность была бы подозрительной, но не сейчас: художнику позволительно беспокоиться за своё неоконченное творение.

Кроме того, размер рабочей зоны принтера всё равно не позволил бы напечатать здоровенный меч, разве что — большой нож, но не обнаружилось и того. Я пожал плечами и оставил принтер в покое.

— Спасибо за сотрудничество, господин Валленкур. — кивнул я и прошёл в прихожую. — И ещё одно: госпожа Вишневецкая не оставляла вам никаких… личных вещей? Флешек, бижутерии, чего-то подобного?

— Оставляла. — ответил Валленкур. — Флешку. Она вам нужна? — я кивнул. — Подождите секунду, я принесу.

Мы прошли в прихожую и уже успели обуться, когда Валленкур вернулся; в руке он сжимал флешку — длинный тонкий кристалл, по одному концу которого бежала прямоугольная вязь контактов. В старину такие носили вместо ожерелий и украшений: информация настолько важная, что её нельзя было доверить серверу или умной бумаге.

— Пожалуйста. — сказал он; я кивнул, принимая флешку.

— Ещё раз спасибо, господин Валленкур. — ответил я.

— Вам нужна помощь? — спросила его Фудзисаки. — У вас всё в порядке?

— Нет, — грустно проговорил Валленкур. — Но мне не нужна помощь, спасибо, госпожа инспектор. Только… вы же найдете убийцу Хироко, верно?

— Конечно. — серьёзно, и гораздо увереннее, чем на самом деле, сказал я. — Хорошего вам дня, господин Валленкур.

— До свиданья. — пробормотал Валленкур, и входная дверь, только что открывшись, снова закрылась у нас за спиной.

— Отправляйся в «Хайфиш», — сказал я Фудзисаки, когда мы вышли на посадочную площадку. Приближался вечер; в стремительно темнеющем небе над Инненштадтом светлячками вспыхивали улетающие люфтмобили. — Расспросишь их про Вишневецкую, посещала ли она их кафе, а если посещала — то насколько часто.

— А адрес? — спросила Жюстина. Я вызвал карту:

— Минутку… набережная Швестерзее, 24. - я моргнул. — Погоди-ка, четырнадцатый же идёт прямо туда!

— Значит, Вишневецкая там точно была. — подытожила Фудзисаки.

— Похоже, что так. — кивнул я, забираясь в машину. — Но это упрощает твою задачу, разве нет?

— Ага, как же. — хмыкнула она. — А ты что?

Я скосил глаза на часы.

— Сбрось меня дома. — ответил я. — У меня встреча.

Кварцевые часы в прихожей показывали ровно пять вечера — 16:55, если верить моим внутренним часам, а не верить им причины не было. Часы на стене были забавной и экстравагантной игрушкой, но, увы, не слишком точной: определять время по положению стрелок на циферблате…

Флешка Вишневецкой отправилась в ящик стола; магнитный замок сыто клацнул, и охранная система затребовала образец ДНК. Я отмахнулся от запроса. Следом — Линза и фотографии тела Вишневецкой. От этого малоприятного зрелища меня в очередной раз передёрнуло, и я, стараясь не смотреть на снимки, движением пальцев в воздухе выделил их и отправил на распечатку. Негромко зажужжал принтер.

Снимки я запаковал в блестящую зеленоватую папку, украшенную гербом в виде четырёхлистника — от Алисы у меня осталось несколько штук, как раз под такие случаи. Брать полицейский скоросшиватель было бы как минимум нетактично.

Я остановился. С Алисой мы разошлись уже… два года назад?

Иногда время летело чересчур быстро.

Линза отправилась в другой ящик, точно таким же образом закрывшийся. С этого момента я больше не при исполнении. Это и хорошо: при исполнении я бы в жизни не попёрся к Адатигаве на ковёр — без ордера на арест и взвода СПОР за плечами так точно. И делать этого мне очень и очень не хотелось.

Оставив папку, я пошёл на кухню и наскоро перекусил, разогрев суп. На вечер тут, пожалуй, ещё останется… но придется варить что-то другое. Возможно, что-нибудь посущественнее… борщ?

Поглядев в холодильнике, я сделал заказ недостающих продуктов — придёт как раз когда я вернусь, замечательно — и заказал люфтмобиль, выбрав первый попавшийся. На один вечер мне хватит и распоследнего ведра с гайками. Я снова глянул на часы: времени было более чем достаточно, чтобы я добрался до «Лепестка розы» в срок, а то и раньше срока. Адатигава любит пунктуальность.

Она много чего любит.

Я сходил в душ, вымыл голову и наконец-то избавился от неприятного аромата, оставшегося после сегодняшней космической прогулки. В скафандре, где герметичность поддерживается за счёт механического давления, невообразимо жарко; хорошо ещё, что я пробыл в открытом космосе где-то полчаса, а ведь кому-то приходится ходить в скафандре сутками.

Я высушил голову, расчесал волосы, аккуратно их уложив и немного завив концы, надушился, подкрасил ресницы и подровнял ногти: последнее заняло больше всего времени. Мои ногти, увы, оставляли желать худшего. Но, подумал я, скептически разглядывая плод своих усилий, выглядели они лучше, чем до этого.

Я глянул в зеркало, чтобы оценить плоды остальных своих усилий. На меня смотрели фиалковые глаза, подчёркнутые длинными ресницами; завивающиеся у концов темно-лиловые, почти чёрные, волосы; бледные губы — я не на светский раут собрался, ещё и их красить; худая белая шея, на которой застыли капельки воды. Адатигаве должно было понравиться.

Из шкафа я извлёк кружевную белую рубашку, которую надел вместо своей блузы, и опять вышел к зеркалу. Я не сильно люблю кружева, но пришлось признать, что рубашка шла мне практически идеально. Да, возможно, она была чуть прозрачной… но только чуть.