Много внимания уделялось политике геноцида. Впервые на страницах школьного учебника начал фигурировать термин «холокост». В качестве примера приводилась история Минского гетто, в котором погибло около 100 тыс. человек. Кстати, термины «гетто» и «холокост» оказались в перечне терминов, рекомендованных к усвоению. Также впервые использовался термин «остарбайтеры» с примерами судеб людей, вывезенных на принудительные работы в Германию (с. 156-158). А вот проблема коллаборационизма была оставлена без внимания. Автор отметил сотрудничество «части жителей Белруси» с оккупационными властями, упомянул о существовании белорусских организаций, но не стал развивать эту тему. Образ врага сконцентрировался преимущественно на немецких оккупантах.

Раскрывая тему сопротивления, В. Сидорцов писал о «массовом сопротивлении гражданского населения» уже в начале войны. Он вновь привел термин «партизанский резерв», в который на этот раз записал «весь белорусский народ»; активно использовал термин «всенародная борьба» (с. 166). Следует отметить очень частое употребление выражений «борьба за свободу Беларуси» или «борьба за свободу Советской Беларуси».

Автор также обратил внимание на деятельность АК в западных областях Беларуси. Он утверждал, что в 1943 г. АК стала на путь «массового уничтожения национальной белорусской интеллигенции» (с 173). Таким образом, польская АК стала частью образа врага, «потеснив» белорусских коллаборационистов.

В этом тексте заметно осторожное возвращение национального дискурса при полном доминировании советской концепции. Соответственно собственная нация отождествляется с «советскими людьми», а образ врага объединяет немецких оккупантов, польских партизан и белорусских коллаборационистов.

Также необходимо отметить наличие отдельного учебного пособия для 11 класса средней школы по факультативному курсу «Великая Отечественная война советского народа (в контексте Второй мировой войны)» [12] (русский язык, 2004). В 2004 г. этот курс был введен во всех средних школах и высших учебных заведениях страны. Анализ текста этого учебника говорит о том, что подходы его авторов были продублированы В. Сидорцовым в 2006 г.

Очевидно, что текст этого пособия является «местом памяти», связанным не столько с белорусской историей, сколько с историей СССР и советским народом. Одновременно он превращается в «место забвения» трагедии белорусского народа во Второй мировой войне.

По-прежнему большую роль играет образ врага. В учебниках последнего поколения он включает в себя гитлеровских оккупантов, белорусских коллаборационистов, а также... западного и северного соседей Беларуси. Литовцы в тексте книги фигурируют как коллаборационисты, а поляки — как враги советской власти.

Авторы школьных учебников и пособий в очередной раз «забыли», что историческая память не является площадкой для идеологических экспериментов. При всей их специфике тексты школьных учебников по истории не должны нарушать принцип научности. Продуктивный союз власти, идеологии и науки возможен тольки пра уважении этого принципа.

Можно утверждать, что современные школьные учебники по истории Беларуси не являются средством консолидации нации. Наоборот, они играют дезинтеграционную роль. Фактически укрепляется раскол общества на белорусское меньшинство и советское большинство, который стал очевидным в период президентства А. Лукашенко. Происходит реанимация советского образа прошлого, который санкционирует политику ресоветизации и идеологически укрепляет правящий режим.

В этой ситуации также можно говорить о «пограничности» Беларуси. Ее историческая память оказалась на определенном раздорожье. Дискурс «Второй мировой войны», связанный с тенденциями развития европейской историографии сосуществует с дискурсом «Великой Отечественной войны» как попыткой вернуться в советское прошлое. Последнее препятствует осознанию белорусской нацией ее принадлежности к европейской цивилизации.

Анализ культуры памяти в Беларуси будет неполным без попытки затронуть память людей, которые пережили последнюю войну. Эта попытка может дать дополнительный материал для верификации того варианта истории Второй мировой войны, которую предлагают современные учебники истории Беларуси.

Особый интерес вызывает память жителей западного и восточного Пограничья Беларуси, где конкуренцию официальной советской (постсоветской) исторической памяти составляет индивидуальная и коллективная память не только белорусов, но также представителей других наций и культур. Каждое Пограничье — это территория сосуществования, столкновения и взаимопроникновения разных образов прошлого. Как раз на Пограничье официальная версия «культурной памяти» (Яан Ассман) встречает наиболее жесткую конкуренцию. При этом в данном тексте под западным Пограничьем понимается территория от Белостока до Новогрудка, от Гродно до Бреста, а под восточным — восточная часть Могилевской и Гомельской области, от Горок и Мозыря до российской границы.

При этом в качестве основного исследовательского метода избрана устная история, которая позволяет «заговорить» тем, кто историками и политиками всегда был лишен права голаса. Как справедливо заметил Марк Ферро, «параллельно с историей победителей, представленных церковью, нацией, партией или государством, может существовать контристория... Она не пользуется такой мощной поддержкой, как первая, и может существовать только в устной форме...». [13]

Правда, в ситуации, когда историки становятся служащими государства или нации, устная история может стать средством развития альтернативной историографии, т.е. истории человека, для которого ни нация, ни государство, ни церковь не являются предметом религиозного поклонения. Именно )то имел в виду Пьер Нора, утверждая, что дискурс памяти становится дискурсом антиисторическим, ибо создает возможность замены контролируемых властями исторических знаний (официальный варинт «культурной памяти») правдой личного человеческого переживания. Следует добавить, что данные устной истории не дают простых ответов на сложные вопросы. Зато они помогают сформулировать новые гипотезы, углубляют понимание исторического процесса и ставят под сомнение однозначные схемы и модели прошлого.

Объектом изучения сегодня стала память о военных и политических нластях, о повседневной жизни в условиях оккупации, о партизанах и полиции [14]. Анализ устных воспоминаний не только позволяет сравнить правду человеческой памяти и постсоветские идеологемы официальной историографии. Он дает шанс понять состояние, в котором оказался традиционный мир белорусской деревни с такими реликтами домодерной эпохи, как монокультурность, единая система социальных норм и ценностей, изоляционизм крестьянского общества с разделением жителей окружающего мира на «своих» и «чужих», регионализм идентичности («тутэйшасць») и т.д. Эти реликты сумели пережить катаклизмы Первой мировой войны, коллективизацию в БССР, социально-политические и культурные перемены в Западной Беларуси в межвоенное время.

Жители белорусско-польского Пограничья в XX в., не меняя места проживания и не имея права выбора, несколько раз изменяли свое гражданство. При этом официальная пропаганда государства-победителя всеми силами стремилась показать приверженность местного населения политическим переменам. В познейших исторических работах эта приверженность трактовалась уже как неоспоримый исторический факт, хотя зачастую историки опирались только на данные пропаганды военных лет.

Ярким примером превращения истории в политическую пропаганду являются работы белорусских советских историков, которые трактовали агрессию СССР против Польши в сентябре 1939 г. как «освободительный поход». Юрий Афонин, например, отмечал, что «население Западной Беларуси встречало советских воинов, как родных братьев, с цветами, "хлебом-солью". Повсюду в городах и деревнях происходили многочисленные митинги, на которых трудящиеся горячо приветствовали своих освободителей» [15]. Именно этими «штампами» советского прошлого переполнена сегодня учебная литература.