От такой наглости я обиделся на него еще больше, а мама вытаращилась ему вслед, открыв рот. Ну, все, с меня довольно! Пусть сам первый мириться приползет, а я – не буду!

Весь последующий день мы не разговаривали, ехали в автобусе в разных концах салона и даже сели за разные парты, чего раньше никогда не было. Одноклассники и учителя удивленно глазели на нас, но с расспросами не лезли – знали, что когда я не в духе, меня лучше не трогать, а Каулитца и подавно. Хотя я не могу не признать, что без него было скучно и неуютно… Все же это наша первая крупная ссора за все годы дружбы. Всякое вместе пережили, но старались держаться вместе, и тут – на тебе! И из-за чего, главное! Из-за какого-то… кхм, парня. Тьфу, кретинизм, поцапались, как из-за бабы! Я бы посмеялся в любое другое время, но меня напрягает эта ситуация в целом и наша ссора в частности. Ведь мы всегда были не разлей вода, а сейчас Тома словно подменили, и мне эта подмена не очень-то нравится. Этот слюнтяй будто ослеп и оглох, меня вообще не воспринимает, только знай себе скулит по своему Биллу. Первый я сдаваться не собираюсь. И навстречу не пойду, если вдруг случится невероятное, и он решит мириться первым – поставлю перед выбором: или я, или эта его псевдолюбовь. Сколько раз я уже говорил, что больше не буду его поддерживать? Пора уже проявить твердость. Мне нужен мой друг, и я его не уступлю ни Биллу, ни самому Тому.

Литература сегодня последняя. Лучше бы первая, сразу бы сдали – и камень с души. А то отложили экзекуцию на конец дня, хожу теперь, как на иголках весь. И подбодрить некому… Этот тоже неважно выглядит, видно, что поболтать охота, неймется. На уроках крутится, как в попу укушенный, задирает пацанов, с Анжелой чуть не подрался. В глаза не смотрит, отворачивается, Билла гипнотизирует. Не пойду к нему, пусть в одиночку мается. Не хочу снова выслушивать про его «пламенные чувства». Надоел.

Бл*, что же я как нервничаю-то? Подумаешь, стишок рассказать, не в первый раз. Но трясет, как перед экзаменами. Руки дрожат, по спине холодок ползет. Сгрыз себе весь ноготь на большом пальце. Как представлю, что придется выйти перед всем классом и с выражением прочитать рифмованные переживания Шекспира, так сбежать охота! Хоть и выбрал себе кусочек в пьесе, где поменьше слюней и побольше смысла, все равно не охота выделываться перед всеми. Почему день так долго тянется?

Ну, все, началось. Передо мной на парте лежит книга, раскрытая на том отрывке, который я старательно вчера зубрил, несмотря на то, что в голову постоянно лезла наша с Томом ссора. Текст почиркан карандашом, я сделал кое-какие пометки, чтобы лучше запомнилось, и примечания по тексту. Ух, предъявил бы я этому Шекспиру… Оглядываюсь на остальных, сидят спокойно, разговаривают, а меня всего колотит, как в лихорадке. Ненавижу литературу!

Открывается дверь кабинета, и я весь подбираюсь. Но вместо ожидаемой театрально-томной литераторши входит завуч, веселый мужик с залысиной.

- Ребятки, фрау Хаберманн заболела, литературы не будет! Можете идти по домам.

Меня оглушает радостный хор воплей со всех сторон, пацаны и девчонки хлопают и тут же начинают в темпе собираться, пока завуч не передумал. А я сижу, оскорбленный до глубины души – это что сейчас было, издевка? Я потратил целый вечер на это бессмысленное занятие, извел столько нервов за день – и все ради чего? Все впустую! Я вообще очень хладнокровный и рассудительный человек, но сейчас готов просто взорваться и сделать что-нибудь плохое, например, написать на парте неприличное слово или пнуть ведро с водой уборщицы в коридоре. Выхожу из кабинета, весь злой и неудовлетворенный, оглядываюсь по сторонам – никого нет, и переворачиваю мусорное ведро на пол. Вроде полегче стало.

Весь распорядок дня коту под хвост. Хотя нет – можно пока позвать Билла доработать проект, чтобы на выходных не ехать. Точно, так и сделаю.

Нахожу Билла в холле, он что-то весело щебечет, надевая куртку, видимо, торопится домой. Ничего, подождут его домашние дела.

- Билл? Можно тебя на минуту?

- Да, конечно! – Морщусь от бодрого голоса и радостной интонации. Он всегда говорит так, будто неимоверно счастлив всех видеть. Человек, излучающий неиссякаемый оптимизм и веру в завтрашний день, всегда улыбается, аж тошно смотреть. Ну, что Том в нем нашел, не понимаю!

- Собираешься домой?

- Да, так здорово, урок отменили!

- Вот-вот. Значит, у нас появилось дополнительное время сходить в библиотеку и подготовиться к защите проекта.

Улыбка Билла становится не такой довольной.

- Но… Вообще-то у меня были планы. Мы же собирались встретиться на выходных.

- Зачем откладывать на потом то, что можно сделать сейчас? Зато у нас потом будут выходные свободные.

- Ну, может, тогда созвонимся вечером или спишемся по мэйлу? – Ты посмотри, как извивается, не хочется ему делом заниматься! Но меня просто так не проведешь.

- Нет. Вечером планы у меня. Не ленись, Билл, чем раньше мы доделаем проект и будем уверены, что все в порядке, тем лучше. Пошли.

Билл совсем сник, но спорить не стал, уныло пошел за мной в читальный зал. Навстречу нам попался Каулитц, увидел меня с Биллом и остановился, как вкопанный, открывая и закрывая рот. Я нарочно состроил надменное лицо и гордо прошел мимо.

Уже в библиотеке мне в голову пришла мысль – а что, если Том расценит этот поступок как попытку насолить ему? Я занервничал и даже хотел сказать Биллу, что отпускаю его, но сразу передумал. С чего бы? Я не гей, не сволочь и не больной на голову, чтобы так делать, и если Каулитц воспримет это именно так – его проблемы. А я хочу лишь доделать проект, только и всего. Билл вяло копошился, выкладывая из сумки на стол канцтовары и прочую мелкую чепуху, всем своим видом показывая, будто я злой тиран, заставляющий его пахать без передышки. Я заметил, как он всегда пытается всеми способами улизнуть от любой работы. Трудно будет с таким характером устраиваться в жизни.

У стола внезапно вырастает Том и с грохотом кладет на него свою сумку, с вызовом глядя на меня. Билл подпрыгивает и испуганно, но вместе с тем с облегчением глядит на него. Размечтался, пока не сделаем, никуда не пойдет. Каулитц садится за стол, складывает руки на груди.

- Пришел посмотреть, чем вы тут занимаетесь, - отвечает он на мой вопросительный взгляд, хмурясь.

- Сексом, - буркнул я. Том нахмурится сильнее. Билл удивленно хихикает, не ожидал от меня такой шутки. Или ожидал? Кто знает…

- Томми, мы собирались доделывать проект, - примирительно говорит он. Как он его назвал? Томми?

Каулитц сразу расслабляется, и его лицо разглаживается. Говорит уже помягче:

- Ну, я посижу за компанию. Мне все равно Шаффера ждать.

Я усмехаюсь. Никуда я с ним не поеду. Точнее, я поеду, а он сзади за автобусом побежит. Специально попрошу водителя, чтобы закрыл дверь перед его носом.

С ходу вклиниваюсь в рабочий процесс, составляя речь на презентацию, Билл складывает распечатанные мной буклетики, подолгу возится с каждым, проводит ногтем по сгибам, чтобы буклеты не раскрывались. Пытается делать ровно, но все равно перемял половину... Молчание затягивается. Хорошо, может, так и закончим без эксцессов.

- Ребята, а вы, что, поругались?

Черт, ну, кто его за язык тянул? По-моему, для Билла сидеть молча – миссия невыполнима. Молчание – золото, не слышал такую пословицу? А у него – сплошные слова-воробьи, и эти воробьи мельтешат, воздуха не видно. Ладно хоть они – безобидные безмозглые птички с розовыми перьями и бантиками. А Каулитца воробьи навязчивые, хитрые до ужаса и гадливые… Как пронесутся – фиг отмоешься потом.

Не отвечаю на вопрос, Том тоже сидит, уставившись в поверхность стола.

- Ну, чего вы?

- Нет, не поругались, с чего ты взял? – Бормочет Том.

- Вы весь день не разговариваете и не общаетесь… Все думают, что вы поругались.

- Мы не поругались, не беспокойся, - говорю я, делая ошибку в листке.