Едва ли это что-нибудь объясняло.

– Бычья Погибель всегда точил на меня зуб, но Мудрый Глаз казалась вполне доброжелательной, а Острый Язык научил меня всем песням, какие я знаю. Почему они так быстро нас догнали? Они считают, что мы трусы? Позорим клан?

– Скажи спасибо своему дяде, как сыщем его. Когда он вернулся, ему придумали какие-то особые оправдания – из-за сокровищ, которые он подарил старейшинам, но все это еще больше опозорило совет, когда твой дядя исчез вторично. Ты же не позволишь сбежать бешеной собаке, если есть шанс ее прикончить, а поскольку мы все одной крови – ну, они предположили худшее. «Обмани Волка раз» – и все такое прочее дерьмо. – Дедушка развернул вытащенное из мешка одеяло, впился зубами в край и, оторвав подходящую полосу, передал ее Мрачному, а остальное убрал. – Ох, да брось дуться, я же не говорил, что ты бешеный, – это они сумасшедшие, а не мы. Они присосались к багряной титьке, и молочко им понравилось. Щенок вроде тебя и должен был ужаснуться глубинам порочности, до которых падает душа, поддавшаяся язычеству, но меня, как ни жаль такое говорить, все это вообще нисколечко не удивило. Врасплох меня застало только то, что они ждали, пока мы перейдем мост, чтобы захлопнуть ловушку.

– Я готов, – сообщил Мрачный, затягивая узел и заправляя концы повязки под нее же. Он напихал туда мха, но одеяло над раной уже набухало черным. – Держись крепче, я собираюсь прибавить ходу.

– О нет, вот этого не надо, – возразил дедушка, дергая внука за пышные волосы, как за конские поводья. – Хватит уже изображать из себя антилопу, парень, пришло время стать Рогатым Волком. Они легко пройдут по твоему следу, как ты ни беги, так что замедли-ка шаг, поищем хорошее место для атаки.

– Атаки? – Мрачный тревожно огляделся, но на склонах движения не было. Дедушка нервировал его своими разговорами. – Не, дед, я бегаю быстрее их, а им придется развернуться в какой-то мо…

Дедушка щелкнул его по уху, перебив своим старческим дыханием запахи крови и надерганного мха.

– Я же сказал тебе, мальчик, нельзя позволить бешеной собаке сбежать, когда есть возможность ее остановить и не дать разнести заразу.

– Бешеная собака, – повторил Мрачный.

Сколько раз его так называли? И все-таки перспектива убивать людей своего клана наполняла его тоской. Ни в одной песне из тех, что он слышал и напевал про себя, не было героя, поступающего так со своими сородичами. Может быть, пока ему не нравится, что это нужно сделать, он может по-прежнему считаться хорошим Рогатым Волком…

– Найдешь мне хороший насест, и сами расставим для них ловушку. Как думаешь, могучий Волк вроде тебя одолеет пару бешеных шакалов, а, парень?

Мрачный задумался обо всех случаях, когда соплеменники мучили его чуть не до слез. Припомнил все песни, которые сам для себя слагал, – баллады, где преподавал им кровавый урок. Прикинул, как это будет выглядеть: расставить ловушку для охотничьего отряда Рогатых Волков, а не только отбиваться, когда его зажмут в угол. Потом стиснул зубы и приготовился к самому трудному подвигу, какой когда-либо воображал; он и не предполагал, что может совершить подобное на самом деле. Будет тяжело, но иного выхода он не видел.

– Я… Извини, дед, но я никак их не одолею. Я правда хочу, но меня треснуло по голове веткой еще по дороге, и мне очень трудно даже ровно бежать. Забудь про драку; если я попытаюсь сражаться, то просто споткнусь и упаду, и нас обоих убьют. – Мрачный не мог поверить, что и в самом деле врет деду, что и правда немного раскачивается, чтобы придать своей байке убедительности, что ведет себя как пьяный или контуженый. Не мог поверить, что и впрямь думает, будто дедушку убедит его глупая уловка, правда считает, что у него есть какой-то выбор. Дедушка молчал, как всегда, когда бывал очень-очень зол, но потом ладонь старика вдруг мягко похлопала по копне лохматых волос внука.

– Хорошо, Мрачный, – тихо сказал старик. – Раз говоришь, что не можешь, я тебе верю.

Это ранило сильнее всего, так больно, что Мрачный чуть было тут же не сознался во лжи, но припомнил перепуганные лица щенков, когда он убил Бычью Погибель. Он не хотел устраивать засаду на этих детей. Мрачный всегда питал слабость к не получившим еще имени щенкам клана – взрослые его ненавидели, сколько он себя помнил, но у него все-таки была парочка настоящих друзей, пока они все не повзрослели. Ему даже хватало наивности думать, будто Крепчайшая может когда-нибудь стать его женой, так хорошо они ладили подростками, но, заслужив имя, она перестала водиться с ним, как и остальные. Неудивительно, что стоило Мрачному вообразить детские страдания вроде тех, что пережил он сам, и у него холодели, тряслись руки.

– Давай-ка поднимайся и топай, если мы и вправду собираемся убегать, а не делать что до́лжно, – посоветовал дедушка. – Попадемся – нам конец, и уж тогда я скажу тебе: «Я же говорил».

– Не попадемся, – ответил Мрачный и улыбнулся, так как отлично понимал: дедушка знает, что он врет, но притворяется, будто верит.

Старик так любит его; в следующий раз, когда Мрачному выпадет случай произвести на деда впечатление, он справится лучше. Но сейчас будет бежать, как бежал граф Ворон, когда его изгнали из Седьмой Пустоты еще до того, как Мерзлые саванны покрылись льдом, – тогда предкам Мрачного приходилось мчаться с быстротой гепардов, чтобы не обжечь ноги о раскаленную землю. Обычный Рогатый Волк ни за что не поймает Мрачного, если он так побежит.

Никто их и не догнал, даже не приблизился.

Следующий день прошел значительно спокойнее, а неделю спустя они вышли из Соколиного леса и стали на холме, оглядывая иссушенные равнины, отмечающие границы Багряной империи, где вот уже дважды исчез дядя Мрачного. Пробормотав себе под нос стих из «Песен о Блудливом», Мрачный поклялся, что будет идти по следам дяди Трусливого, лишь пока они будут вести вглубь Тела Звезды, а потом отправится домой и, когда вернется, больше уже никуда не уйдет. Если бы дядя Трусливый не сбежал во второй раз, его племяннику не пришлось бы уходить и в первый.

Северная зима склонна превращать в озлобленную пантеру всех и каждого, даже тех, кому повезло иметь крышу над головой и очаг для защиты от снега и ветра. Тем же, кто ищет убежища на подветренной стороне скал и под стволами древних сосен, когда дождь со снегом хлещут прямо в лицо, гася любую надежду на костер, приходится куда хуже. Пещеру, где София дней за двадцать до событий оставила запасы провианта и вещей как раз на такой недобрый случай, за это время явно обнаружил и обчистил какой-то везучий путник, проходивший через пустынное высокогорье, так что, хотя она провела злейшую часть сезона в укрытии от непрекращавшейся бури, в убежище ее было голодно и холодно. Она коротала недели снежных заносов, оплакивая мужа и деревню, обдумывая месть, разговаривая с Мордолизом и сама с собой и упражняя тело, размякшее от возраста и привычки к комфорту. Когда худшая часть зимы миновала, позволив Софии продолжить путешествие, под кожей, туго натянутой от голодания, которое легким не назовешь, бугрились накачанные мышцы.

В свете всего этого скверное настроение Софии, когда она наконец добралась до границы Непорочных островов, было полностью оправданным.

До моря еще оставались мили и мили, но настойчивость непорочных в былые века принесла им и вполне приличный кусок побережья. Поскольку в последние годы внутренние имперские распри оттянули самые боеспособные войска к сердцу Багряной империи, владения непорочных совершенно случайно расширились вглубь материка. Было легко заметить, как далеко они продвинулись: на полпути к предгорьям София обнаружила гигантскую, мать ее, стену. Черная каменная змея извивалась, насколько видел глаз, от одного конца Северо-Западного полуострова до другого. Ловко проделано.

Предположение Софии, что стена не доходит до самого Линкенштерна, разбилось меньше чем через милю, где (вероятно, уже бывший) имперский город оказался по другую сторону неожиданного фортификационного сооружения. Очень ловко проделано. Эту часть стены, должно быть, возвели первой, поскольку никакого строительства дальше к востоку София не заметила. Несколько толстых железных опускных решеток перекрывали туннель под стеной – проход абсурдно узкий по сравнению с древним трактом. Надежная защита, ничего не скажешь, и к тому же отличный способ досадить имперским торговцам, которые когда-то здорово осложнили непорочным жизнь. Покинув заросли дрока и ступив на первую после ухода из Курска настоящую дорогу, София заподозрила, что караванный лагерь по эту сторону ворот, по-видимому, составляет неотъемлемую часть нынешних торговых отношений непорочных с империей.