Когда Вы приезжаете в Москву? Я сижу за книгами, все по истории христианства, занимаюсь и немцами. Все зреет желание и решение перейти окончательно на "богословие", но и мне для этого надо проходить стаж, так или иначе, а легко ли! Писать ничего не пишу, — некогда, жаль тратить свободные обрывки времени на отсебятину, когда такое необъятное поле изучения, столь завлекательного. Конечно, это иное — чем чтение святых отцов, — умовое, но все-таки завлекательное. Хотелось бы заняться большой научной работой, но не знаю, когда удастся и удастся ли. Очень восхищаюсь немцами за их науку, в этом есть свое благочестие, хотя нам и чуждое, и недоступное.
С Академией дело не вышло, выбрали по рекомендации факультета Савина — специалиста[515]. Формально это, конечно, правильно. Я был подготовлен к неудаче и, кроме того, боялся нового компромиса, так что я не был огорчен. Флоренский (он избран на кафедру истории философии) хочет пробовать в будущем. Бердяева не застал, хотя и заезжал к нему, вследствие его нелепой неточности. Жаль, теперь до осени. Настроений — увы! — у меня нет, какая-то деревянность и мертвость, нечем похвалиться. Кроме косности души, может быть, чересчур рационалистически живу. От Эрна имел весточку из заграницы[516]. О. Федор[517], м<ожет /> б<ыть />, попадет в ректоры Академии, жаль его!
М<ихаил /> Ал<ександрович /> отдохнул, а то он очень утомленным выглядел. Хочу вымучить из себя нечто о Толстом, — ноблессе облиге — да не знаю, смогу ли; нет непосредственного влечения, да и не могу отдать себе ясного отчета, что это за смесь религиозной тупости и слепоты, и пророчественного служения. На меня тяжелое впечатление (относительно душевного его строя) произвело письмо о смертной казни[518]. Как-то сложится будущий год? Думаю, но ничего не придумаю об религиозно-философском обществе, все-таки участь его остается в руках В<алентина /> П<авловича /> и его отстранения или неотстранения. О нем ничего не знаю и не слыхал.
Целую Вас, да хранит Вас Господь!
Ваш С.Б.
Здесь до августа, а август — в Крыму.
97. С.Н.Булгаков — В.Ф.Эрну[519] <26.07.1908. Ливны — Страсбург>
Ливны, 26 июля
Дорогой Владимир Францевич!
Завтра выезжаю обратно в Крым до сентября. От души радуюсь <тому />, что на душе у Вас живет и зреет. У Вас есть то завидное качество (конечно, если оно в меру и, так сказать, оправдано), которого у меня нет и, кажется, никогда не будет: спокойная уравновешенность и твердость воли. При верном внутреннем курсе, которого сердечно Вам желаю от Бога, Вы можете прожить плодотворную жизнь. Но воздержусь от лирики и о Вас, и о себе. Я так же люблю готику, как и Вы, хотя ее недостаточно знаю, жалею, что не был в Страсбурге, но был в Вене, Ульме, Кельне (хотя Кельнский собор и не жалую). Очень сильное впечатление, почти такое же, как Нотре Даме, на меня произвел св. Марк в Венеции.
Живу здесь в атмосфере русской бедности, темноты, простоты и всего того, что так живописал Чехов. Начинаю уже жалеть о быстро промчавшемся лете, после которого начнется лекционный год, и мне придется оторваться от книг, за которыми просидел бы еще долго-долго, да и лучше бы мне…
— Звонят ко всеношной, таким хорошим густым, благодатным звоном, который переполняет наш город и поднимает над непригляднойдействительностью. Вот заграницей нет этого… Пора кончать… Всего Вам доброго.
Любящий Вас С.Б.
98. А.В.Ельчанинов — Е.Д.Эрн и В.Ф.Эрну[520] <19.08.1908. Тифлис — Москва>
Милая Женя!
Сейчас я получил Ваше письмо, завтра уезжает Наташа, а я тороплюсь ответить Вам, хотя бы коротко, т<ак /> к<ак /> в почте я разуверился совершенно. Ваше письмо мне очень напомнило Вас, хотя Ваш язык в письме не таков, как когда Вы говорите; все же вспомнилось многое — не детальное, частное, а типичное, Ваше. Это письмо Вы получите, уже возвратившись из Вашей поездки в Питер, и я опять взываю к Вашей доброте с просьбой возможно полнее описать Ваши встречи и впечатления (о самом реферате[521], о прениях, жене Аскольдова и т.д.). Меня радует, Женя, очень, что Вы помните и даже любите Соню. Я узнал о ней кое-что от моего брата Коли, который был в Питере и жил у них. Но кажется, я писал об этом Володе. Она помирилась со своими, ведет бурную жизнь, поздно ложится, сблизилась с некоторыми подругами. Что меня обрадовало ужасно, так это то, что она видела Дункан[522] и поняла ее.
Реферат я не пишу еще, хотя занимаюсь много разными вещами: философией биологии, историей гимнастики, особенно греческой, пишу вообще). Для меня здесь появилось новое дело; совершенно неожиданно в Тифлисе некий офицер Левандовский открыл школу "нового типа", школа красивая, шумная и веселая, и я туда часто хожу наблюдать. Да вот еще: читаю Метерлинка "Ла сагене ет ла дестинее" и изумляюсь, поучаюсь, наслаждаюсь. Я думаю пробыть здесь довольно долго, во всяком случае до тех пор, пока получу деньги за Робинзона или за "Вопр<осы /> Рел<игии />" — иначе ехать не на что. Да я здесь чувствую себя недурно. Одно плохо: точит и грызет меня червь недовольства собой; ни одного дня, ни часа даже не бывает спокойным; а что сделать, чтобы успокоить его, я не знаю. Я уже кормлю его и Метерлинком, и Робинзоном, и Дарвином, и даже Мюллер’ом[523] — все не сыт еще. Думаю взяться за греческий и латинский. Пока торжествую над главным своим врагом — сонливостью: ложусь в час, встаю в 8, но… ем ужасно много…!
Погода здесь по-прежнему великолепная, ясная, солнечная — чуть только похолоднее, чем раньше. Пока все, прощайте, милая Женя, всего Вам светлого, Вам и окружающим Вас.
Саша. 8/19 1908. Тифлис.
Дорогой Володя! Вышла книга, очень интересная (судя по оглавлению) — "Литературный распад", где большевики — Горький, Троцкий, Каменев, Луначарский и др<угие /> выступают против современной литературы, ожесточенные победой декадентства[524]. Здесь она еще не получена. Я вероятно напишу о ней.
Если будешь в силах напиши, напиши мне, Володенька, о вашей поездке в Москву[525], потому что мне очень важно это; особенно, как ты и Женя чувствовали себя себя с Аскольдовыми — они так близки мне (не говоря уж о вас), что хотел бы знать все. Конечно, если ты не напишешь, я все же буду знать — потом, от них или от тебя устно.
Прощай, ваш Саша.
1908 8/19 Тифлис.
99. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[526] <20.08.1908? Москва — Тифлис>
<… /> Вчера я сидел после обеда и только что приготовился взяться за чтение — пришел Валентин[527]. Сначала разговаривал о делах: о книгах, о Смирнове о своем столике и Венере, которые он просит обратно. Потом поднялся и стал уходить, но нехотя как-то. Я его остановил: "останься, расскажи о себе, мое сердце открыто, чтобы слушать тебя". Несколько минут он колебался. Потом остался, и стали мы дружески говорить "о главном". От него не шло смутных волн. Он был тихий и слабый. Он говорил обо всем прошлогоднем и сообщил мне один факт, который многое объяснет и извиняет. Я чувствовал себя свободно и ясно. Теперь у нас никаких общих дел: отношения чисто личные. Мне вдруг стало стыдно за свое черствое отношение к нему, которого было немало, за малую и недостаточную любовь к нему; стало жалко его потому, что он одинок и беспомощен, и страдает глубоко и постоянно (хотя бы и по своей вине); наконец мне вдруг стало страшно судить его, потому что перед лицом Божиим все то, что я в нем осуждаю есть, наверное, и во мне <… />
