Очень боюсь, что у нас вдруг запоют: "Руссланд, Руссланд юбер аллес", — это очень опасно. Мою статью "Русские Ведомости" пока печатают, вероятно, потому, что по настроению она предполагает большие победы и предостерегает против националистического дурмана под их влиянием. Когда победа будет одержана, ее, по-моему, не поздно напечатать.
Целую тебя крепко, очень крепко, еще и еще раз и много раз.
Твой
Добрыня Никитич, Илья Муромец, Алеша Попович (но не Лоэнгрин-Парсифаль-Тристан). Еще раз целую крепко Маргариту свет Кирилловну (не Эльзу).
516. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1580] <31.08.1914. Бегичево — Москва>
<…> От Мануилова получил обратно статью при письме: "не подходит по настроению": я там придрался к речи Государя в Кремле и выводил из нее вывод о новом отношении к народностям в будущей России, которого, увы, за правительство теперь делать нельзя: увы, у нас всегда так, — шаг вперед, шаг назад, и для евреев, о которых я писал, почти ровно ничего не делают. Ах, дай Бог, чтобы за страдания России простились ей эти тяжкие грехи ее правительства и копирующей с немцев части ее общества <…>
517. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <1.09.1914. Москва — Тифлис>
1 сентября 1914 г.
Москва, Зубовский б., д. 25, кв. 9
<…> Пишу тебе на другой день после приезда, для того, чтобы поделиться самыми первыми впечатлениями. За дорогу я все же устал. С Козлова насело невероятное множество народа, и я на весь день снова оказался "пленником верхней полки". Поезд приехал в Москву только в 9 часов вечера, четверть часа потерял на торговлю с извозчиками, которые просили по 3 руб. и 4 даже, чтобы привезти с вокзала на Зубовский бульвар. Представь мою радость, когда я узнал от швейцарихи (швейцар пошел на войну), что Мария Михайловна[1581] с Лидией приехали с дачи. Я поднялся на лифте и вместо них нашел мать Марии Михайловны, ветхую, говорливую старушку, 76 лет. "Барышня", оказывается, пошла на лекцию Михайловского о войне. Скоро они вернулись, потому что билетов не оказалось, и мы очень приятно попили чайку. Я приподнес Лидии большую корзинку винограда, случайно купленного по дороге, фунтов в 30; которую и истребляем сегодня самым усиленным образом. Узнал от них много новостей. Сережа и Костя[1582] оба в действующей армии. Костя пошел в первую голову, потому что стоял близ границы. Сережа (прапорщиком) принимал участие в боях с австрийцами. Последняя открытка его написана с траншеи во время боев под Люблином. Он настроен очень бодро, но по-спортсменски. У Голубкиной растроились нервы, и она все лето в лечебнице. Лидия рвется в сестры милосердия, или на работы на пользу раненых и, кажется, своего добьется. Она всеми жилками следит за событиями и обвешала всю столовую картами. Сегодня утром встал в половине девятого, "почайпопил", вынул свой редингот и, попахивая нафталином, отправился делать "дела". Во-первых, пошел к Иверской[1583] и помолился. Во-вторых пошел в Университет. Там пусто и "ненаселенно". В коридорах встретил ректора[1584] с субъинспектором[1585]. Ректор стал распрашивать о моих делах, о диссертации. Затем вышел очень живой "патриотический" разговор на всякие темы. Потом я выяснил себе, что я могу читать лекции с половины сентября. Значит у меня будет время устроиться. Кроме того, возможно, что занятия будут прерваны, ибо юридический факультет уже занят ранеными, возможно, что для раненых будут отведены и наши помещения. Скушав у Бландова кислого молока[1586], пошел к Новоселову, не застав его (он не приехал еще), отправился в "Путь". Там меня встретила вывеска "Госпиталь Земского Союза". Я вошел и встретил Сусанну Михайловну[1587], всю горящую святыми волнениями о раненых, о России, о задачах "момента". Маргарита Кирилловна отвела весь низ своего помещения под лазарет. Когда С<усанна>М<ихайловна> в энтузиазме показывала мне чистое белье на постелях и чудный вид в сад, встретилась Маргарита Кирилловна. Она давала последние рапоряжения, ибо завтра утром привезут тридцать раненых. Мы пошли в редакционную комнату и здесь очень долго беседовали о всех событиях. Я должен сказать, что был прямо поражен, насколько прекрасны и чудесны обе эти женщины, столь различные по всему. М<аргарита> К<ирилловна> с момента мобилизации осталась в Москве и с присущей ей деловитостью и умом работает, что называется, во всю, для семей запасных, для раненых, для детей, а Сусанна Михайловна записалась в попечительство и обошла уже 180 семей запасных, ютящихся в углах по подвалам. Ее больше всего поразило, что в самом, самом смрадном углу, над кроватью она видела икону с лампадкой, которая в большие праздники зажигается на последние гроши. Обе они в страшном подъеме и восторге от того, что делается в России. Наш народ проявляет чудеса гуманности. С пленными обращаются поистине по-христиански. Немцы и тут себя показали. В Крутицких казармах, где сидят они, местные немки и немцы приезжали к ним, как на бал, с цветами, с конфетами, в бальных платьях, мужчины с гвоздичкой в петлицах, и смотрят на русских с презрением. А русские стоят кругом в глубоком молчании и… ни слова. Местные немцы устроили нечто вроде торжества — и русские ни единым звуком не протестуют. Как это прекрасно! Вот она русская ширь и духовность <…>
518. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1588] <2.09.1914. Москва — Бегичево>
<…> Я сейчас в больших хлопотах. Все езжу на вокзал за ранеными и не могу еще их получить! Сегодня, в 5часов, к нам привезут 20 человек. Мы в ожидании и волнении! Наш лазарет очень уютен и все устроено хорошо, весь персонал для ухода — серьезный и опытный!
Я тебе писала, кажется, что в деревне я оступила так: взяла у старосты список взятых на войну и все сведения о семьях и потом обошла их сама и проверила. Попутно, я нашла нищету и в домах, где никто не взят, и думаю, что и им помочь нужно, тем более, что урожай неважный. Мы решили им выдать муки, крупы, а кому не нужно, то обувь и одежду детям. Что ты об этом думаешь и как думаешь сам сделать?
Завтра возвращается из деревни Григорий Алексеевич, уже вернулись Булгаков и Эрн. Все кажется одушевлены мыслью о возможности собраний и чтений на самые современные и горячие темы. Что ты об этом скажешь? Если это нужно не сейчас, то в очень скором времени, я в этом убеждена. Я думаю, что теперь будет настоящий момент для твоих и общих идей! Нужно самым горячим образом их подымать в обществе, потому что на общество только надежда. Такая нужна переоценка, так многое рухнуло и поколебалось, что необходимо горячо и твердо закладывать новый фундамент.
Так важно и радостно, что авторитет совремнного германизма рухнул! Меня страшно захватывает и воодушевляет сознание, что на этих развалинах так возможно и благоприятно водрузить знамя настоящей, истинной, религиозной русской культуры. Так верна и важна твоя работа — указать гибельность имманентизма во всем! Вот он к чему приводит. Это очень зажигательно и в этом радостный элемент всего, что совершается! <…>
519. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[1589] <2.09.1914. Москва — Н.Новгород>
сентября 1914 г. Москва
Дорогой Александр Сергеевич!
Вы не ошиблись: я только что приехал в Москву, когда пришло Ваше письмо. А вчера приехал и Эрн. М<ихаил> Ал<ександрович> еще остается на даче у Троицы, и кажется, приедет только на будущей неделе. Завтра я собираюсь к нему съездить. Конечно, Вы можете и там его повидать. Относительно поездки в Пустынь решим здесь на месте. Я до января свободен от лекций. Возможны, конечно, другие дела и заботы. Ни к какой организации помощи около войны не успел еще пристать, собираюсь. В настроениях здесь как будто есть уже порча, вероятно, это неизбежно. Откладываю разговоры до свидания.
