460. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1420] <23.08.1913. Бегичево — Михайловское>
<… /> Вообще готовлюсь к полемике со многими, которая несомненно вынудит меня развить свои положения и, стало быть, будет интересна! На понимание же не рассчитываю. Вообще же думаю, что книга моя не исполнит своего назначения, если не вызовет страстного противодействия[1421]. Противодействие, вызываемое новой мыслью, очень часто бывает прямо пропорционально тому влиянию, которое она оказывает. То, что принимается без борьбы, тотчас забывается и глубоко не захватывает <… />
Заканчиваю сельско-хозяйственный сезон. Приятно было отметить еще новый шаг вперед, совершенно небывалую удачу с овсом, который, благодаря моей культуре, дал неслыханный урожай, выше даже черноземной нормы. Все это новыми методами, доселе здесь не применявшимися. Калужские агрономы, издающие в Калуге журнал, просили меня написать им мои наблюдения за 10 лет хозяйства, что я им и обещал сделать; так что зимой предстоит печататься:
в философском журнале; 2) в сельско-хозяйственном и 3) печатать мою музыку. Недостает только шахматных партий и газетных статей (на это совсем выдохся). <… />
461. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1422] <1913>
<… /> Вчера имела отрадное, умилившее меня впечатление — колония. Теперь я, кажется, окончательно начинаю убеждаться в том, какое это чудное дело! Не вообще, какое-нибудь морально-благотворительное, а живое, жизнерадостное, творческое! И в Шацком[1423] я начинаю серьезно убеждаться. Вчера был вечер прощальный! Ты не можешь себе представить, как эти дети были веселы,свободны, благородны, скромны вместе с тем! Ни тени пошлости, озорства или чего-нибудь грубого, распущенного. Потом, вообще, вся их жизнь за это лето обнаружила много хорошего! При свидании поговорим обо всем. Я очень счастлива этим! Хотя боюсь еще совсем отдаться своей радости, — все присматриваюсь к Шацкому! <… />
462. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1424] <30.08.1913. Бегичево — Михайловское>
Милая, дорогая Гармося, моя горячо любимая, сокровище мое,
Через неделю мы увидимся, и это письмо стало быть последнее до тех пор. Не могу тебе сказать , с каким волнением я жду этой минуты. — В ожидании ее я от тебя ничего не скрыл, ничего не утаил, всего, всего себя рассказал, каков я есть. Но и ты, душа моя, пойми меня вего, каков я есть, и помни меня всего, а не только ту сторону моего существа, которую хотелось бы помнить, не только ту, которая безбрежно и бесконечно радуется, тебя видя, но и ту, которая болезненно сокрушается и мучится об этой самой радости и тяжело — до боли — упрекает себя за нее. Пойми все это не умом, а любовью и не гневайся на меня, и не противься моей молитве, — той, которую я тебе исповедовал: ведь право, в ней высшая любовь и есть. Потому что в минуты, когда я ее твержу, я предпочитаю спасение твоей души моему собственном счастью и самой сильной, самойжгучей радости — той, которая заставляет всю душу трепетать в невыразимом невероятном волнении. Ах, какая сила подъема нужна, чтобы бороться против этих чувств. Вот когда чувствуешь, что Царство Божие силою берется. Ах, если бы ангел Божий мог конуться наших душ и дать нам эту силу полета; право, мы в нем не были бы разлучены, а внутренно спаяны, потому что была бы побеждена та несказанная мука, которая все-таки нас с тобой разлучает, и как часто! Вот хотя бы теперь, в этой переписке последнего времени: сколько мучительных отчуждений мы преодолели! Сколько раз мне мучительно казалось, что ты совсем от меня уходишь, и тебе — тоже. А теперь этого не кажется, отчего? Оттого, что все сказано до дна, — ты вошла в мою муку, стало быть, оба мыподнялись над самым нашим чувством и поднялись любовью к чему-то многовысшему.
Дорогая моя, не пугайся этого слова "подняться над чувством" — это не значит подняться над любовью. Сколько раз я говорил тебе, да и писал в своем "Соловьеве", что любовь не есть чувство: она больше этого; любовь человека — это все его жизненное стремление, стало быть источник всех его чувств и мыслей, а не какое-либо чувство или мысль. И вот вся задача жизни в том, чтобы это стремление поднялось на эту высоту где уже никакой разлуки нет. Разве может внутренно разлучить "Христос воскресе"?
Ну вот тебе, душа моя, то самое главное и важное, что я теперь думаю и чувствую всей душой. Крепко, крепко тебя целую и люблю.
463. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1425] <1913?]
<… /> Вообще мне так не хочется огорчать тебя, хочется поддержать тебя, успокоить, я очень жалею тебя и понимаю. Но что же делать, если сердце и душа хочет этого, а натура у меня такая бурливая. Да, я слишком жизненный человек, совершенно неспособный жить отвлеченно, как тебе того нужно <… /> Я понимаю отлично, что тебе нужна тихая жизнь, а я тебе не по натуре. В этом я убеждена и это-то меня мучит. <… />
Вообще я чувствую себя как в тисках. Во что бы то ни стало хочу быть тебе другом, хочу понимать твою душу, потому что знаю, что без тебя не могу, ты мне нужен, а между тем, чтобы это осуществлять и быть в состоянии не терять равновесия, я должна запереть душу, т.е.самую интимную ее глубину. Чтобы самой жить и давать жить другим, я должна сдавить свое сердце и в некотором смысле стать поверхностной и суховатой. Слишком горячо и стльно ячувствую, а жизнь держит в тисках и недает возможности развернуться <… />
Я понимаю, что я часто тебе вероятно тяжела, нужно другое — более спокойное. Я делаю все усилия, чтобы сломать себя, другого выхода мне нет, потому что примириться я не могу. Когда сломаюсь, тогда и примирюсь, а рассуждениями живой души не переродишь.
Пока живу любовью и лаской с Микой и Марусей. Это мне наполняет душу и дает жизнь. Я не могу существовать без живого общения любви, ласки, экспансивности! А они мои настоящие и дорогие и действительно ласковые и горячие. <… />
464. С.А.Аскольдов — В.Ф.Эрну[1426] <1.09.1913. СПб — Тифлис>
1 сентября 1913 г.
Дорогой Владимир Францевич!
Только сейчас могу Вам ответить по поводу интересующего Вас вопроса, — спора об Имени. Теоретически он решается для меня доволно просто, практическая же сторона дела вызывает много про ет цонтра.
Суть спора относится к вопросу чисто метафизическому. О форме и способе взаимоотношения Бога с миром, в частности, с людьми. Идет ли эта связь и взаимодействие столь далеко, что даже Имя в его физической и психической природе обожествлено, вернее, освящено какой-то активной силой Бога, или это только физическая и психологическая скорлупа культа, сама по себе ничего не значащая и не действительная. Я всецело на стороне первого взгляда. Все священные имена суть дары свыше, а потому даже переведенные на различные языки, произнесенные невнятно и косноязычно, психическим актом интенции на их смысл и соприкосновением с этим смыслом* оживотворяются этим смыслом реально и действенно. <примечание С.Аскольдова>: *Это не совсем по Гуссерлю. У него, по выражению Лапшина[1427], только указующие на смысл пальцы.
Далее, если рассматривать вопрос строго метафизически, то в силу непрерывности божественных энергий и абсолютного единства с Богом всех Его актов и сил, можно даже допустить такую словесную форму, что произносящий Имя Бога касается Его Самого, что Имя от Бога не отделено, что Оно и Бог одно.
Однако эта точность, ведущая уже к соблазну смешать часть с целым, придать части то же значение, что и Целому. Если я прикоснусь к кончику одного волоса на Вашей голове, то в известном смысле правильно будет сказать, что я прикоснулся к Владимиру Францевичу Эрну, что это Владимир Францевич Эрн. Однако это правильно будет для меня, видящего связь Вашего волоса с Вами, стоящего пред Вами лицом к лицу, но если бы Вашего волоса коснулось существо, видящее перед собою только конец Вашего волоса, и ничего больше, то ему правильнее было бы выражаться точнее. Приведенный пример, быть может, несколько неуклюже пояснит Вам, почему я, признавая возможным и метафизически допустимым такие выражения, что "Имя Божие есть Бог", считаю их все-таки неудачными и для общего употребления негодными. Вообще весь этот спор, как касающийся тонких и трудных метафизических вопросов, не есть спор для общего употребления и участия. Даже для времен вселенских соборов, когда каждый мирянин-христианин (а особенно участник догматических споров) был гораздо более философ, чем современный священник, я считаю этот вопрос слишком диалектичным. Но я его считаю по существу и не нужным. Вернее, я сказал бы так: его не следовало возбуждать, но уж раз он возбудился, он становится важным практически, поскольку он породил ложные мнения. Но вовсяком случае его значение по-моему очень преувеличивается. Скажите, какая разница будет в настроении, в искренности и действенности молитв, произносимых десятками миллионов, от того восторжествует ли то или иное метафизическое истолкование этой действенности. Ведь надо же признать, что практика религиозная и церковная, и индивидуальная вполне совпадает с имясловством. Все происходит на практике так, как если бы они были признаны правыми. Так из-за чего же перья ломать, когда крепость уже давным давно занята. Мы все сидим в крепости и ведем метафизическую полемику о том, что в крепость надо войти и надо в ней сидеть. Вообще весь этот спор лишь метафизически напоминает иконоборчество. Там было практически важно ввести икону в культ, обосновать в ней множество новых пунктов богообщения. Но практика Имени Божия давно уже сакраментальна и возбуждением споров об Имени Божием может только эту достигнутую уже сакраментальность подорвать.
