Та открылась с глухим лязгом. Коридор за ней был погружен в кромешную темноту.
- Тебе придется потом собрать все свои силы и вывести нас к вашему лагерю, - обернулся к Себастьяну Уилл.
Мужчина вытащил ближайший факел из кольца на стене и приглашающе махнул рукой.
Монро остановился уже на самом пороге. Откуда-то из-под толщи безразличия вдруг пробиралась первая мысль:
«Слишком просто».
А за ней и другие, стройной логической цепочкой заставившие его похолодеть от внезапно нахлынувшего страха: он ведь чуть не сдал их всех – Майлза, Джулию, Джереми.
- Вы с Крисом давно это спланировали? – тихо спросил он, на всякий случай сжимая рукой дверной косяк.
Уилл ответил полным непонимания взглядом и не менее тихим вопросом на вопрос:
- Что спланировали?
- У меня развивается стокгольмский синдром, ты спасаешь меня, выводишь меня отсюда, я привожу тебя к своему лагерю, а там ты либо один сматываешься обратно, либо снова со мной, потому что я не смогу оказать тебе сопротивления, - признаваться в собственной слабости оказалось неожиданно тошно, - либо ты убиваешь меня и может даже приходишь в лагерь с трагическими известиями.
Монро чуть наклонил голову набок, ожидая реакции.
К его удивлению на лице Штрауссера не отобразилось злости, досады или поддельного изумления. Вместо этого Уилл закатил глаза.
- Обязательно. Именно так я и поступлю, - бросил он, перешагивая через пыльный порог и протискиваясь в туннель мимо Монро. – Решишь, что будешь делать, когда мы отсюда выберемся.
И он просто пошел дальше, не оборачиваясь и не проверяя, следует ли за ним Басс.
А Басс между неопределенностью и определенностью впервые в жизни выбрал неопределенность и закрыл за собой дверь.
Земляные стены пропахли сыростью и плесенью, а с потолка капала вода. Где-то в полумраке впереди пробежало что-то небольшого размера – скорее всего, крыса.
Монро почти забыл о том, с каким трудом дается каждый шаг. Земля говорила о свободе – свободе от давящих каменных стен, свободе от всего мрака, что остался за его спиной.
И когда впереди показался сумеречный свет – настоящий свет, а не свет огня, Штрауссер отбросил факел на влажную землю.
Себастьян не мог поверить, даже когда вслед за Уиллом выбрался из-под осевшего свода на прохладный ночной воздух.
Кругом чернел лес. Где-то невдалеке перекликались птицы. Тихо шелестели на ветру казавшиеся фиолетовыми в темноте листья.
Монро коснулся рукой ствола дерева – теплого, шершавого и сюрреалистично реального наощупь – и вдохнул свежий воздух, от которого так давно успел отвыкнуть, полной грудью.
В ушах мгновенно зазвенело, перед глазами вновь поднялся серый туман, а в верхней части живота вспыхнуло огнем.
Мир снова рухнул в темноту.
========== III-Глава XXV: Майлз. Reminder ==========
Майлз сидел на складном стуле, съехав по спинке на край сиденья и сложив руки на груди. Или, скорее, обнимая себе руками, потому что костяшки его пальцев, судорожно вцепившихся в одежду, побелели от напряжения.
Он сидел, сощурив покрасневшие от долгого не-сна глаза, и до черных мух перед взором всматривался в бледное, осунувшееся лицо друга. Брата, которого он опять не уберег. Которого не спас, и которого теперь в любою секунду может потерять.
Между каждым тяжелым вдохом и выдохом на палатку обрушивалась немая тишина, и Мэтисон принимался считать удары собственного сердца, пытаясь не думать о том, что следующего вдоха может никогда не услышать.
Этой ночью Лекс долго молчал, перед тем как тихо сказать ему, что он не знает, что здесь можно сделать. Рана на боку - Майлз в очередной раз болезненно сжался - была зашита профессионально и оттого не воспалилась. Ни в один из многочисленных порезов не попала инфекция.
Жар все равно не спал даже к утру.
Ночью Лекс сказал, что все дело в пережитом стрессе.
Майлз не знал, стоит ли ему верить.
Он прогнал всех, кто пытался прийти - Киплинга, Фабера, Тома и даже Джулию, которая почти рвалась к палатке и зло шипела на его отказ. Мэтисон готов был поклясться, что видел в ее глазах слезы.
Когда сутки назад он увидел Тома, выходящего, а вернее, выбегающего из леса с кем-то на руках, он был готов пристрелить мужчину на месте за то, что тот сумел вытащить свою жену и бросил Джереми на произвол судьбы. Минута ярости сменилась удивлением, когда он понял, что женщина, которую Том несет на руках, черноволоса. Удивление перетекло в смятение, когда Невилл вошел в распахнутые для него ворота, и женщина оказалась молодой девушкой.
- Майлз, - кивнул Том так, как будто он никуда и не отлучался. - Ты сказал, что главное - хороший заложник, что подойдет “кто угодно”. Это дочь их лидера, Криса Стюарта. Я очень сожалею, что мне пришлось ударить ее затем, чтобы она прекратила все попытки к сопротивлению.
У Мэтисона сердце пропустило удар. “Даже если это будет ребенок” - да, он сказал это тогда.
Но он никогда не думал, что все действительно обернется так… Так грязно и низко.
- Я не просил брать заложников, - сглотнув вставший в горле тугой ком, ответил Майлз.
- Если бы я не ослушался вашего приказа, генерал, - отчеканил Том, - мы были бы мертвы, а вы не получили второго шанса на разведку.
Том был прав, Том выполнил больше, чем приказ, - Майлз тогда решил, что, возможно, Том спас им всю операцию, обезопасив Басса и Джулию и дав в руку Мэтисону самый крупный козырь.
Эльза - так ее, кажется, назвал Том, - была перемещена в дом, в наиболее благоприятные условия для существования, если таковые могли быть в плену, под контроль и опеку Кипа и обоих Фаберов.
Неверящего в реальность происходящего Джейсона часом позже забрали родители.
Майлз поменял позу на стуле, перекидывая ногу через ногу, но не разжимая сцепления рук, и пару раз моргнул, крепко зажмуриваясь, чтобы прогнать желавший смести его сознание сон.
Он не знал, сможет ли простить Джереми за то, что тот сделал. Понять мог - и он понимал, но… Простить? Простить то, что он оставил Басса и помог сбежать только Джулии?
Почему-то в память впечаталось искаженное болью и одновременно счастьем лицо Тома, когда во второй раз распахнулись ворота, и то, как Джулия поцеловала мужа - яростно, с напором, почти грубо: как будто женщина пыталась стереть этим поцелуем какую-то грязь с собственных губ.
И Джереми, застывший рядом с пустым выражением лица и боящийся поднять на него глаза.
Майлз не имел права его обвинять. Но он винил. И его, и себя - в первую очередь себя, но он не мог показать это перед всеми.
Когда на поле опустилась ночь, их отряд вышел без факелов. Майлз был готов к штурму давно и медлил, лишь потому что не знал, что происходит у Невилла и Бэйкера. Теперь же, имея в руках заложника и уравняв счет в пленных, Мэтисон был уверен в своей победе даже с небольшим количеством патронов. На самом деле, он с трудом сдерживал полубезумие, кричавшее ему разнести к чертям здание и всех противников, в нем находившихся, и заставлял себя приготовиться к переговорам.
Несмотря ни на что, Майлз не хотел терять своих людей.
Но тогда, среди вздыбившихся черными тенями деревьев, где на расстоянии полутора шагов уже не было видно ни зги, потому что луну закрывали фиолетовые тучи; возле самой границы леса он понял, почувствовал - и посмотрел в сторону ровно для того, чтобы увидеть две неясные человеческие фигуры.
Того, кто назвался Уиллом Штрауссером, Майлз сначала собрался было отдать под стражу, но потом передумал и просто приказал ополченцам не спускать с него глаз. Он не казался Мэтисону вражеским лазутчиком, хотя вражеским солдатом он определенно был - выдавала форменная куртка, такая же, какая оказалась на Монро, но только - Майлз опять болезненно сжался - в несравненно лучшем состоянии.
Он не понравился Мэтисону не только потому, что не объяснил мотивов своего поступка, но и из-за пугающе-мертвого выражения его глаз. Даже у него от встречи с этим взглядом мороз продирал по коже.
