— Извинения приняты!
— Да хватит унижать меня. Вы старше и, может быть, умнее, но презрения я ничем не заслужил. Остановитесь и выслушайте.
Теперь уже Уле притормозил меня, дёрнув за локоть. Ладно. Но только быстро. Снял закрывающие полфизии очки и взглядом дал понять Страйфи, что готов к мирным переговорам.
— Вы достаточно известный человек, я навёл справки и подивился. Я нелестно отзывался о вашей внешности вчера, но вчера я ещё просто-напросто не знал, что вы не какой-то заурядный маньяк с ножом, поджидающий ребёнка в плохо освещённой подворотне. Вы хуже. Вы обладаете шармом, вы влияете, вы провоцируете и толкаете на изменения. Перетряхиваете содержимое тех голов, что настроились на волну вашего голоса. Я понимаю, что с Шинни вы обсуждали не музыку и едва ли вообще хотели бы говорить о лирике некоторых ваших антихристианских песен, но их отзвуки — всегда с вами. И вы весь — всегда у себя с собой. Как целый чемодан запрещённых к провозу через границу медицинских препаратов или оружия. Только если чемодан можно засечь при проверке на таможне и конфисковать, то вас, мистер Бергх, на предмет опасности не просканировать. И не изолировать от тех, кого вы собой убьёте или пораните. Вы наверняка слушаете меня вполуха и считаете, что я раздул из мухи слона, чушь трагичную несу. Я тоже считаю, что дурно повлиять за одну ночь невозможно, но всё-таки. Шинни ужасно скромный парень, он к понравившейся девушке в жизни сам не подойдёт, постесняется, он вопиюще романтичен, он наивен, он уязвим. Даже одна ночь с таким, как вы, для него чревата. И самое главное — он никого ещё не любил. Поэтому если вы сделали ему что-то плохое, если ваша дьявольская антимораль очаровала его настолько, чтобы восстать против совести, если случилось непоправимое, если он, ослеплённый, захотел стать вашей мишенью, и вы выстрелили в него… убили… изнутри… — речь захлебнулась в нехватке воздуха, обвинитель не закончил. А где мой адвокат? Уле? Нет, я лучше сам себе адвокат. И дело закрывается из-за нехватки улик.
— При конфискации чемодана, набитого калашами и наркотой, очень высок риск задержания и попадания после всех разбирательств в тюрьму. Но если чемодана нет, как ты сам справедливо заметил, Джек — что ты мне сделаешь?
Он стиснул руки на груди, белые кожаные митенки заскрипели. Модный мальчик, жертва стиля visual key, идеально отутюженные и зачёсанные вверх волосы, детское отчаяние в украшенной пирсингом и непроизвольно закушенной губе. Красавчик. Хочется глумливо подписать сбоку: «вот так выглядит злящаяся беспомощность». Ну а я… я сегодня привычно упал лицом в муку и наелся чёрной бутафорской крови, во славу дьявола и его невинных кладбищенских забав. Сочувствовать чужому горю у меня в плане не стояло, как и помогать. И назначаться на роль распорядителя главной игры в реальность тоже не рискну. Каждый сам следит за древом своей жизни, поливает его и не позволяет жукам и короедам отщипнуть лишнего. Мы не рождаемся наниматься в смотрители для двух, для трёх и так далее деревьев, с чего Страйфи решил, что отвечает за юного барабанщика больше, чем, к примеру, родная мамка? Дует на него опасливо, как на горячую молочную пенку, шагу свободно ступить не даёт. Нам дозволено совершать ошибки, и эти ошибки — только наше достояние, нужно дать себе труд осознать их ценность. Дар богов спрятан вовсе не в добродетелях, а в пороках, в несовершенстве человека, в возможности грешить и оступаться, вставать, отряхивать коленки и дальше идти. Как можно это отнимать? Кто-то лакомится сочными листьями не только по нашей вине, но и по нашей инициативе. Кто-то хочет и сохнет, погибает в пустыне, оставляя озадаченным потомкам обожжённый солнцем остов. А кто-то будет гнить в переизбытке воды, в окружении мошкары и червей, вонючий, заболоченный. И средней температурой по импровизированной больнице служит гадкий швейцар, который всё видит и всех слышит. Полюбовался мной, пузатым, уже, кажется, в любом наряде и состоянии. Кроме совсем уж откровенно срамного голого. Даже сейчас этот ливрейный гад отвлекает меня! От Страйфи и от моего нового амплуа гнусного Казановы.
— Значит, вы убили его. И подменили, он не в себе, это не он теперь! Я так и знал!
— Шин тебе брат? Сын? Любовник? Почему ты так распереживался?
— Он мой друг, — зло прошипел Страйфи и ударил каблуком в расшатанную брусчатку. — Я буду…
— Мстить, да-да, я понял. Поговори для начала с менеджером. Шинни трагично ушёл из дома, но не из вашего ансамбля, правда же? Ну так замани его к себе пожить, разберись, присмотрись, какого цвета тараканы у него в мозгах забегали. Вдруг я внезапно ничего не натворил, а твой Шин — drama queen, придумал и рокового маньяка, и нож, летящий со свистом из подворотни? Мало ли какие ещё подробности вскроются, фантазия у него хорошая, прецедентами мальчик не обделён.
— Не смейте! Тот случай в метро — особый, заставил его не выходить из дому по вечерам!
— А я отныне заставлю шарахаться от всех мужчин неопределённого возраста с темными волосами средней длины и кривым носом?
Уле заржал, не выдержав. Нам пора, это сигнал к отступлению. Страйфи беззвучно разевает и захлопывает рот, в бесплодных поисках контраргументов, это тоже знак, он нас в таком клинче не задержит, сваливаем. Конверт я получил, его миссия по-любому выполнена.
Когда мы отошли на приличное расстояние, Уман счёл полезным очнуться от сладких грибных грёз и отцепился от моего локтя, чтобы поймать такси, а я — воспользовался моментом и утолил наконец безудержное любопытство, вскрыв письмо от Шинни.
Никакого письма, строго говоря, не было. Пачка жёлтой обёрточной бумаги, толстой страховочной подушкой, слоёв десять, никак не меньше. Разорвал их все в нетерпении, растрепал веером, в центре нащупав что-то твёрдое, но от внезапности такого поворота я неловко пропустил «это» между пальцев, не удержал.
На мостовую, мокрую от мелко моросящего дождичка, покатился ключ.
Комментарий к Глава 9
¹ Один из малонаселённых северных ленов (провинций) Швеции. Изобилует озёрами, на северо-западе расположены Скандинавские горы.
² Ругательно эмоционально эквивалентно «твою же мать!» (швед.)
³ Банкнота в пятьсот евро.
⁴ Выражение крайнего удивления, буквально «смотри на чёрта» (швед.)
⁵ Wohngemeinschaft — форма немецкого совместного проживания студентов и другой молодёжи на съёмных квартирах.
========== Глава 10 ==========
— Он медный, — прокомментировал Уман, без интереса осмотрев то, что я ему взволнованно совал то в руки, то мимо них. — Без брелока. Обычный ключ.
— Да подержи его уже, бллин, — и я принялся рыться в конверте с усердием свиньи, охотящейся за трюфелями, разыскивая хоть намёк на записку, какой-нибудь номер, ну что-то, малейшую зацепку. Двадцать раз переворошил измятые жёлтые листочки, разгладил, опять помял в месиво, орал на них (или на Шинни, подсунувшего такой подарочек), от досады немного погрыз. Ни следа чернил. Ни хрена. Турок-таксист из последних сил давился гримасами, не выбрав, ржать ему или обоссаться от моей злющей раскрашенной физиономии. А злился я порядочно, чувствуя себя бестолковым бараном, ведь разгадка наверняка перед самым носом валялась. — Уле!
— М-м?
— Ты хочешь, чтоб я рехнулся?!
— Ключ со стандартной резьбой, ни разу не от сейфа. Открывает совершенно произвольный, легко взламываемый замок. Серьёзно, какой угодно. Забей.
— Но его передал Шин!
— Та громкая девочка в белом из лимузина, хотевшая сдать тебя таможенникам?
— Нет! — я даже хрюкнул с описания Страйфи. — Ты всё перепутал, с Шином я вчера…
Эмоциональный пересказ занял четверть часа. Таксист истекал слюнями от любопытства, разбирая, очевидно, некоторые слова, но в целом — хорошо, что в здешних краях в шведском никто ни в зуб ногой.
Улыбка, растянувшая чёрные губы Умана, когда я закончил подробно излагать и материться, предвещала недоброе:
— Мальчик готов.
— То есть?
— Ключ — это ты. Понятно? И проблема с поиском замка отпадает. Он хочет, чтоб ты его покатал в ту сторону, где обычно верхом катается Кот. Чтоб вставил свой «ключ» в…
