Я вытрясу из тебя душу, Шинни.
========== Глава 5 ==========
Решение вызвать в Берлин Кота, сразу после вежливого прощания с детворой, было продиктовано исключительно стратегическими планами мести, а вовсе не распалённой похотью и желанием оттрахать от души всегда готовую и доступную плоть. Во всяком случае — так я себя в этом старательно убеждал, наливаясь в отельном баре пивом и виски с колой.
Кот прибыл оперативно — спустя четыре с половиной часа как я позвонил. А что в таких случаях полагается хорошей наложнице? Верно, пара моих яиц на ранний завтрак. Он привёз все три забытые мной сумки и обменял тупой красный мобильник на мой правильный потрёпанный мобильник. Славный мальчик. Долго облизывал свои толстые шлюшные губы, примеряясь к моей ширинке, словно забыл, как именно делал минет в последний раз. Я поставил его на колени посреди ванной, потому что не хотел осквернять его изрядно потасканным телом кровать, в которой спал с Шином. Он что-то долго возился с фальшивой пуговкой на моих трусах. Ну что там расстёгивать?! Если нужно просто потянуть вниз. Тупица.
— Долго ещё ждать? Соси.
— И ты не скажешь мне?.. — он взглянул на меня снизу вверх, длинные, густо накрашенные ресницы затрепетали. Боже ты мой, так вот почему он смирный тормоз, а не самовлюблённый козлик, по обыкновению: глаза — запредельно голубые, по-воловьи влажные и… накуренные. Какая прелесть. А травку небось у Йонаса стрельнул?
— О, конечно, Кисо. Скажу. Я соскучился по твоей бездонной глотке. И цыганским серьгам в ушах, таким же по диаметру, как твоя рабочая дырка. И по шее, которую так приятно тебе сворачивать, если ты сильно отвлекаешься и начинаешь пытаться думать. А теперь приступай.
Он зачем-то собирался что-то добавить. Но достаточно и того, что широко открыл рот. Я схватился его за голову и сам помог начать, толкнув вперёд, на член. Пухлые, будто силиконом раздутые губы машинально сомкнулись — хорошо отработанным движением. Кот причмокнул. Зажмурился, посасывая и слюнявя головку члена языком, при этом его чёртовы фальшивые ресницы царапнули мне кожу в паху, а я только побрил там всё! Раздражённо ударил его в затылок, он подавился, но намёк понял, ресницами не махал и засосал интенсивнее. Обнял меня одной рукой за оголённую задницу, поглаживал. Нежный какой, обходительный. Непривычный. Может, всегда его накуривать? Я сам закрыл глаза, ожидая, пока его рот принесёт мне больше удовольствия и лениво расшевелённая кровь утопит в мозгах все недавние мрачные мысли. Но что-то ни хрена не выходило. Не помогало. То есть так-то было приятно: я завёлся, и яйца отяжелели, и ноги чуть подкашивались… но не более того. На сцене, обозлённый моими грубостями, он и то лучше трудился — натруженными гитарой пальцами сквозь мои приспущенные штаны.
— Эрик? Хватит, прекрати.
— Ам-м… — он облизал мне член ещё раз, по инерции, чтоб был помокрее и лучше скользил, и привстал, стягивая с себя джинсы: узкие, блядские, в трёх местах протёртые, с крикливой золотой застёжкой на ремне. Ну хоть с одёжкой он как всегда, не меняется.
Но ты ошибся, наивный Котик. Анала сегодня тоже не получишь.
— Оденься, дебил. Я не хочу тебя.
— А? Ч-чего?! — зрачки, занимавшие половину его одурманенных глаз, наконец-то хоть немного сузились.
— В банк поедешь, карту мою заберёшь. Вот адрес. А я спать пошёл.
— Андреас! — мне показалось, он сейчас захнычет. А лучше б ударить хотел, оплеуху влепить. Или и то, и другое. А вместо этого — безумный, вконец отупевший взгляд, шевелящиеся ноздри, и губы раздулись, как парашют, выпущенный из ранца. И уже в третий раз я передумываю — нет, никаких косячков, его же в таком виде в рабство продадут, а он и не заметит. А Кангура — убить. Никому не сметь накуривать Кисо в моё отсутствие. Vilken jävla otur¹, ну до чего же он сейчас дурак беспомощный.
— Прошу, надень нормальное лицо. С этим на люди выходить стыдно. И рому мне прикупи. И кусок мяса какого-нибудь. Можно сырого, только не вчерашнего.
Конечно, потом он очухается, сто раз прокрутит в памяти мой отказ и смертельно обидится. Столько народу хотело бы прыгнуть к нему в койку, столько нарциссизма он сам вложил в культ своей квазимодельной внешности… а я спокойно пинаю всё это в дерьмо. И обращаюсь с ним как с грязью. Но он сам захотел пресмыкаться у моих ног, сам спровоцировал моё презрение и скуку. Поищем виноватых или будем шевелить задницей, выполняя мой приказ? Надо же — второе.
Кисо подобрал сопли, затянул черт-те как болтавшийся ремень и поплёлся за моими деньгами. Я не прислушивался, сильно ли хлопала дверь: зарылся по уши в подушку, на которой накануне дрых Шинни.
*
Телевидение в отеле отстой. Но настроение улучшилось. Кое-кто подышал свежим воздухом, обожрался уличными хот-догами, когда действие травки кончилось, устроил мне маленькую бытовую истерику, следуя своей политике интерсексуальности, и наконец упал в мои лапищи — когда я клятвенно пообещал не сжимать больно его яйца. Вообще не трогать его промежность… до поры до времени.
Я поиграл с Котом в слова, загадывая немецких партийных лидеров времён третьего Рейха, покусал ему пирсинг в сосках, один почти вынув, пососал выгнутую шею и губы, которые он отморозил, на спор вынимая лёд из стакана без рук. Настроение стало ещё лучше.
Заметил, какой он сегодня особенно красивый, когда куксится. Возбудился. Он был не против — ведь я неукоснительно соблюдал клятву. Дал ему помастурбировать мой член, сидя на стульчаке (уж очень спальню пачкать не хотелось). Подремал прям там, устав и прислонившись к фарфоровому сливному бачку. Кот растормошил, когда приехал ресторанный столик на колёсиках. Пообедали в номере, горничная сменилась, толстая некрасивая венгерка пришла. Стало скучно. Надо ещё подремать.
Милостиво разрешил Коту прилечь со мной в постель — за это он сделал мне массаж ступней и икр, потом разминал поясницу, потом щипал за жир на животе. Знаю, мне стоило бы ходить хоть пару раз в неделю в фитнес-клуб, но всем без разницы: девочкам, хищно раскупающим билеты на концерты, я нравлюсь и с пузом.
Потом мы долго красились на вечерний выход. Я нашёл в дорожной косметичке пинцет и щипчики, занялся выщипыванием его бровей, потом — заново отросших вокруг его ануса волос. И именно в таком порядке, а не наоборот. С потасканностью его прелестей я, конечно, сильно и грязно преувеличил. Никому он свою драгоценную узкую дырку, кроме меня, пользовать не давал, а со мной всякий раз зло щерил зубы и нещадно дрался, не подпуская сразу, как дикий камышовый кот. И сейчас бы, может, даже мне не дал ничего сделать, но я, не дожидаясь разрешений, спустил с него цветастые трусы перед относительно невинной косметической процедурой, а он не ждал подвохов, когда я закончил орудовать пинцетом между его раздвинутых ягодиц.
Сбрызнул лосьоном после бритья, чтоб кожа после экзекуции не зудела, и с усилием вставил в чистое, розовато блестевшее отверстие два смазанных пальца. Подумал разное… А ведь раньше я балдел от мальчиков-шлюх, в которых можно было засунуть без подготовки хоть все пять. Подвигал рукой туда-сюда, ввинтился глубже, наслаждаясь тесным слизистым ощущением его горячей заднепроходной плоти. Мышцы непроизвольно сокращались, Кот, сам того не ведая, выталкивал меня наружу и выразительно сопел. Хочешь большего, моя своенравная бестия? Я весь в раздумьях, трахать тебя или нет.
Помял и искусал его за ягодицы, послушал, как звонко пружинят, сочные, упругие… Молодость так хороша, так доверчива и безголова. И я до сих пор не вспомнил, сколько же лет стукнуло мне. Тридцать один? Это много? Это мало? Кот что-то забормотал и завозился, отвлекая.
Рывком уложил его на спину, заглянул в ставшие прежними, нахальные себялюбивые глаза. Кот недвусмысленно потянул в рот свой указательный палец и коснулся языком кончика ногтя.
— А гандоны купил? Я не собираюсь прерывать и расплёскивать все на мебель.
— В рот кончишь. Я своим телом, знаешь ли, не брезгую, все тщательно вымыл и выскоблил.
