Тридцатилетняя деловитая девушка, встречавшая их группу на вокзале, тоже слушала как-то песни Ричарда и отметила его талант. Она работала в управлении, а также кем-то по линии общественности и сразу же предложила:

— А вы бы не попытались создать небольшой струнный коллектив? Мне кажется, у вас бы очень хорошо получилось. Для начала, скажем, на уровне красного уголка, а впоследствии даже на базе Дома культуры. Мы бы помогли составить репертуар…

Ричард смущенно покачал головой:

— Да нет, это у меня не выйдет. Насчет самодеятельности у нас вот Шурик специалист. Он и в Москве увлекался.

Шурик, покраснев, подтвердил, что был членом комитета по культмассовому сектору.

— Ну вот и хорошо, — сказала сухонькая девушка. — Значит, вы сможете организовать. А он, — она кивнула на Ричарда, — будет ваш первый активист…

В бригаде у Ричарда тоже все было хорошо — работал как все. И остальным монтажникам здорово нравилось, что вот его знает целый город, а работает как все.

Вечерами они с Шуриком заходили во все новые и новые дворы и новые и новые кварталы — Шурик с гитарой, а Ричард так, в своем черном, под горло свитере и серых потертых брючках. А когда потом возвращались домой, в общежитие, ощущение у обоих было такое, будто к неузаконенной, но прочной империи Ричарда прибавился еще один удел…

Иногда бывали приключения.

Как-то около полуночи в пустом проулке к ним привязались четверо парней. Ребята были явно с прошлым: у одного, длинного, оба ряда зубов отсвечивали металлом, а у другого, белесого толстяка, руки были татуированы чуть не до локтей и даже из выреза тенниски выглядывала довольно симпатичная русалка. Парни были навеселе, но не слишком. Они топтались под единственным в проулке фонарем, и в глазах у них стояла тупая тоска людей, крепко не добравших до нормы.

Длинный, поймав взгляд Шурика, вяло процедил:

— Ты, фраер, одолжи-ка трояк.

Шурик хотел было с достоинством пройти мимо, но малый крикнул грозно:

— Тебе говорят?! А ну подь сюда!

Шурик остановился и сказал, побледнев:

— У меня с собой нет.

Толстяк, видимо, решил позабавиться — приказал негромко:

— Ну-ка, кинь гитару. — И благодушно объяснил своим: — Давно поучиться хотел, все времени не было.

Шурик здорово испугался, но гитару не отдал — отступив на шаг, прижал ее к груди.

Ричард стоял с ним рядом. Невзрачный, в черном свитере, он пока внимания не привлекал. Но тут он мягко взял гитару у Шурика и пошел к парням. Не дойдя шага два, тронул струны.

Длинный, все глядевший на Шурика, вдруг рявкнул:

— А ну подь быстро! Глаз на пятку натяну!

Ричард пел, будто не слышал.

Подряд, без перерыва, спел он три жутковатые песни, с кровью, с тюремной тоской по любви. Он учел, что парни выпили, и дал чуть больше надрыва.

Шурик подошел поближе, его никто не трогал.

Ричард спел еще одну, но полегче, а в конце — веселую, про остряка-карманника:

Потом оборвал проигрыш и протянул гитару толстому, сказав просто, как сказал бы Шурику:

— На…

Тот растерянно взял и держал перед собой в обеих руках, как ребенка. Покачал слегка, будто взвесил, и проговорил смущенно:

— Легкая…

Ричард вежливо спросил:

— Играл раньше?

— Да нет, не приходилось, — сказал тот. — Так, поучиться хотел, все времени не было… Да не, все равно не выйдет. Слух нужен, голос… Сам-то москвич?

Ричард кивнул:

— Ага. Мы оба из Москвы, Шурик тоже.

— Ну и я почти то же самое, — сказал толстый. — Мытищи — слыхал?

Он осторожно вернул гитару Ричарду, и тот спел еще две песни.

В конце концов парни даже проводили их до общежития, причем разговор вели достойный и деликатный: о том, что заработать в Степном можно, что из девок тут есть, конечно, всякие, но есть и порядочные, что одеться по-современному здесь не так-то легко — в связи с этим были сказаны похвальные слова по поводу Шуриковых клешей с цепочками.

Расстались знакомыми, парни пригласили заходить. Недели через полторы Ричард и в самом деле заглянул — любопытно было.

Из девушек постепенно выделилась одна.

Не то чтобы Ричард ее любил — этого не было. Но просто она осталась возле него, а не отошла через неделю, как другие. И относилась она к нему не так, как другие. Да и он к ней, пожалуй, не так. А как — задуматься об этом у него необходимости не было.

Познакомились они интересно.

Как-то он с Шуриком попал на танцы в маленький клуб при новом общежитии. Это было в центре городка, недалеко от дома. Но так вышло, что на танцах оказались одни только незнакомые, новенькие, из большой группы, которая приехала накануне. Было много девушек, и, как всегда в таких случаях, приезжие показались Ричарду ярче и симпатичней своих.

Он был без гитары, петь сегодня не собирался — хотелось просто пройтись по городу, неторопливо переговариваясь с Шуриком, спокойно глядя на растекающуюся по домам вечернюю смену, на негустую толпу у входа в кино, на освещенные витрины гастронома. Просто прогуляться, как гуляют вечерами сорокалетние, семейные, которым в общем-то ничего и не надо.

В клубе они с Шуриком сперва постояли у окна, равнодушно оглядывая зал. Потом решили потанцевать.

Шурик пригласил девушку с высокой прической и яркими губами, лет на пять старше его. Он всегда приглашал таких. Особых надежд на будущее подобный выбор не сулил. Но зато яркие, модные девушки хорошо сочетались с Шуриковым галстуком-птичкой, с цепочками на клешах и еще более подчеркивали его причастность к современной, красивой жизни.

Ричард тоже пригласил одну девушку — ему понравилось ее смуглое надменное лицо. Держался он с ней вежливо, рассказывал про Степной — какая столовая получше, куда можно пойти вечером…

Пригласил он ее еще раз. Но оказалось, что про город вроде больше рассказывать нечего, а девушка на его вопросы отвечала односложно, с явной неохотой: «Да», «Нет»… Так что на второй танец разговора не хватило.

Ричард все же решил подойти к ней еще раз — позвать на завтра в компанию. И уже почти подошел, когда она вдруг резко отвернулась и перебежала на другую сторону зала.

Ричард за ней не погнался, тут же пригласил другую, пухленькую кокетливую блондиночку. Ей тоже начал рассказывать про Степной. Но она то ли слушала, то ли не слушала, стреляла глазками мимо Ричарда, а потом, глядя на его поношенный свитер, сказала невпопад:

— Интересно тут у вас… У нас в Одессе на танцы даже без галстука не пускают.

Ричард не обиделся, и настроение у него не испортилось.

Подошел Шурик, и Ричард сказал ему:

— Жалко, гитару не прихватили.

Тот с готовностью предложил:

— Принести?

С модными девушками у него что-то не ладилось, и он тоже ощущал нехватку гитары.

Ричард спросил:

— А тебе не трудно?

Он вообще был человек вежливый: еще с детства его накрепко выучили приличиям старомосковские переулки и проходные дворы, где за грубую фразу без лишних разговоров били в зубы.

Шурик пошел за гитарой, благо было недалеко. А Ричард пока решил еще кого-нибудь пригласить — не торчать же отвергнуто у стены.

На этот раз он не торопился, а выбирал основательно — словно в былые времена, еще до гитары, когда на танцах долго высматривал девочку по себе, стараясь выбрать посимпатичней, но из некрасивых, средненьких, не избалованных вниманием и родительскими деньгами.