Дарси посмотрела подруге в глаза.

– Да, – прошептала она. – Представляю.

Нелл отвернулась, и они замолчали, слушая щелчки и свист китовых песен.

– Саймон считает, что Раслин обойдется нам слишком дорого, – наконец нарушила молчание Нелл. – Он постоянно твердит, что я обязательно забеременею, и все лишь потому, что мои сестры чертовски плодовитые. Он говорит, что я слишком дергаюсь и пытаюсь все контролировать.

Хотя две младшие сестры Нелл (всего у нее три сестры) явно не были тупицами, никто не мог отрицать того, что они очень плодовиты. И хуже всего было то, что у обеих родились близнецы. Нелл обожала племянниц и племянников, но неожиданное обилие малышей в семье Дэвис означало, что семейные праздники и встречи должны были постепенно превратиться в источник скрытой досады и боли.

– Как ты думаешь, я правда перебарщиваю, пытаясь все контролировать? – спросила Нелл.

В окружении бокалов для шампанского и мандариновой кожуры Нелл была похожа на девочку, которой на праздник забыли купить подарок.

– Да, – твердо сказала Дарси. – Но это потому, что ты часть семейки Дэвис. Это у вас общая черта.

Это была правда, и, как она недавно узнала, единственная причина, почему отец Нелл построил новый сарай, который загадочно назвал «садовый номер», состояла в том, что он позволял удалиться туда любому мужчине во время семейных встреч Дэвисов.

– Спасибо, что выпила со мной, – грустно улыбнувшись, сказала Нелл.

– Пожалуйста. Прости, что заставила тебя выпить все шампанское в субботу. Не рассказывай Линде.

Нелл удивленно приподняла бровь.

– Ах, я думаю, мы смело можем свалить вину на Тодда Лэндли.

Наступила тяжелая пауза.

– Дарс?

– А?

– Насчет Тодда. Я знаю, что ты все равно пойдешь на его глупое новоселье. Будь осторожна, хорошо?

– Что ты имеешь в виду?

Молчание.

– Ты знаешь, что я имею в виду.

Начался прилив.

В то время я снимал коттедж возле Холта. К коттеджу примыкала кирпичная терраса с мебелью и местом для машины. Мне это место не особенно нравилось, так как я не был фанатом популярных в семидесятые годы газовых плит и рельефных потолков. Однако хозяин дома еще не врубился в принцип экономической инфляции, к тому же ему было все равно, если его жильцы оставляли на коврах пятна. Оба этих обстоятельства были для меня значительным плюсом.

Иногда по выходным я тусовался с другими учителями. С ними было не так уж скучно. Мы равномерно делили наши часы свободы между игровой приставкой Джоша, пьянками в Бранкастере и футболом в Факенхеме. В то время я еще играл на гитаре. Мы собрали небольшую группу и играли всякие штуки вроде классического рок-н-ролла, который нравился престарелым жителям Северного Норфолка. Со временем у нас даже появилась небольшая группа фанатов.

Учитель экономики в нашей школе Соня Лэрд часто приходила, чтобы посмотреть наши выступления или поболеть за любимую футбольную команду, иногда мы вместе выпивали в пабе. В то время у меня не было девушки, а у Сони был парень, с которым она время от времени виделась в продолжение пяти лет.

Для девушки, у которой есть парень, Соня слишком много флиртовала, особенно когда была пьяна. Она могла закинуть ногу мне на колено и спросить:

– Да что же это такое?! Как получилось, что такой шикарный парень до сих пор одинок?

Я никогда не мог придумать нормального ответа на ее вопрос.

Соня очень любила моду пятидесятых: платья, закрытые спереди и с открытой спиной; пышные локоны, которые она накручивала на огромные бигуди и закрепляла лаком; очень красную губную помаду, на фоне которой ее зубы казались желтыми. Когда она сильно напивалась, то просила, чтобы я называл ее Присциллой.

– Знаешь, кем это делает тебя? – бормотала она. – Это делает тебя Королем.

Мне было все равно. Когда Соня была в таком состоянии, от меня многого не требовалось. Я просто кивал и время от времени отодвигался от ее ищущих рук. Иногда мне было даже жаль ее парня. Самое странное заключалось в том, что когда она приходила с ним, то вообще не обращала на меня внимания. Она не просто не разговаривала со мной, она смотрела на меня, как на пустое место.

Однажды в понедельник, когда мы были в учительской, я спросил, почему она не бросит своего парня, если не любит его. Конечно, вопрос я задал не прямо. Я попытался обставить все так, словно эта мысль пришла мне в голову случайно. В ответ она разрыдалась и забилась в угол, где ее пыталась утешить давешняя подруга из лаборатории. Вот такие ситуации случаются, если преподаешь в школе, где учатся только девочки. Тебе никогда не позволяют забыть, что ты находишься на женской территории, – словно Хэдли Холл был модным рестораном, а ты самонадеянным дураком, который забрел в него, не забронировав столик заранее, и теперь тебе позволили подождать, пока освободится место, за что ты должен быть чертовски благодарен.

С того дня наши отношения испортились. Соня не хотела со мной разговаривать и даже осмелилась распустить слух, что я что-то украл в школе, где работал прежде, поэтому мне пришлось уволиться оттуда из-за подозрений руководства. Мне было сложно представить, что можно было украсть в убогой общеобразовательной школе, наибольшим достижением которой годом ранее было то, что в ней отменили особый режим.

Больше всего меня раздражало то, что все это было чистейшей ложью. Более того, Соня пыталась меня убедить, что она не имеет к этим слухам отношения, хотя я легко вычислил ее. Мы немного поругались после собрания, из-за чего она подала на меня жалобу. Меня отстранили от работы на неделю. Уж не знаю, за что. Неужели за то, что я помянул имя Господа всуе? Через неделю меня позвали обратно, потому что они узнали, что Соня Лэрд – лживая корова, что и так было ясно с самого начала.

После этого я перестал с ней любезничать. Я вообще прекратил с ней общаться. Если я знал, что она собирается в тот же паб, что и я, я туда не шел. Я просто не мог находиться рядом с ней и вместо этого с удовольствием проводил вечера дома, ужиная полуфабрикатами из магазина. Это было лучше, чем сидеть в пабе и смотреть на ее самодовольную физиономию или слушать ее тупые шутки, над которыми она сама же и смеялась.

Тот субботний вечер в ноябре был как раз таким случаем. Мы впятером решили посмотреть «Золотой глаз» в Норидже, но потом Крейг сказал, что там будет Соня, поэтому я передумал идти. Меня это очень расстроило. Я не могу отнести себя к фанатам агента 007 – в отличие от моего немного странного брата Ричарда, который надевал футболку с надписью «Шпион, который меня любил» чуть ли не ежедневно, а перед премьерой в Лондоне нового фильма из Бондианы всю ночь проводил под кинотеатром в палатке, – но я все же хотел посмотреть этот фильм. Более того, днем я услышал, как Соня сказала, что Джеймс Бонд является сексистской дешевкой, рассчитанной на задротов, которые никогда в жизни не решатся выстрелить из пистолета в реальной жизни. Я как раз проходил мимо, и у меня тут же возникло острое желание подойти к ней и сказать, что я бы с радостью выстрелил из пистолета ей в лицо, если бы это помогло заткнуть ей рот. Я этого не сделал, потому что если бы кто-то услышал такое, то меня бы отстранили от работы на добрых две недели.

Итак, я был расстроен, потому что все мои друзья поехали смотреть фильм, который я ждал целый год. Это означало, что у меня есть выбор – либо поехать смотреть его в одиночку (неудачник), либо с Ричардом (то же самое). Я был уверен, что если выберу второй вариант, то весь фильм буду слушать бесконечные комментарии брата, чего мне совсем не хотелось. Черт с ним, дождусь, пока фильм выйдет на видео!

Я растянулся на диване (он шел в комплекте с домом – черная кожа, в стиле восьмидесятых, натерт до блеска), раздавил вторую бутылочку пива и начал фантазировать, что было бы неплохо, если бы Соню Лэрд застукали в кинотеатре в тот момент, когда она делала минет какому-нибудь парню.