В пятом часу появился в школе Косотуров. Нечаевцев он словно бы и не заметил. Энергично позвонив в зычный школьный колокол для воцарения тишины, он взял регистрационный лист и, сделав подсчет, объявил без какого-либо обращения к присутствующим:

— У нас триста девяносто трудоспособных. По уважительной причине отсутствуют восемьдесят пять человек. Таким образом, для кворума, — сказал он это слово с ударением на у, — нам требуется двести два. Явилось двести двадцать один. Считаю собрание законным и предлагаю избрать президиум, — опять сделав и в этом слове ударение на у, он с достоинством опустился на стул.

Оказался, конечно, некий товарищ с заранее составленным списком кандидатур, в котором были перечислены по чинам и рангам местные руководители, забронировано место для представителя вышестоящих организаций, пока еще не прибывшего на собрание, и скромно в конце упомянута безликая кандидатура «от массы». Привычно и быстро «провернув» процедурные вопросы, Косотуров направился было уже к трибуне, как неожиданно торжественную тишину нарушил заданный из задних рядов натужным стариковским голосом недоуменный вопрос:

— А что же, товарищ председатель, вот вы подсчитывали сейчас народ для законности собрания, так, если я не ослышался, подсчитали только трудоспособных. Выходит, что мы, престарелые колхозники, вроде лишены нынче права голоса? Может, мне тут и сидеть не полагается?

Вопрос старика взбудоражил весь зал. В шуме голосов можно было уловить преобладающее требование — пересмотреть вопрос о законности собрания. Называлась цифра численности всех членов артели — 442 человека, что явно нарушало подсчеты Косотурова о законном кворуме собрания. Он раздраженно оспаривал разумные доводы, настаивая на подсчете только трудоспособных колхозников.

Тогда одна колхозница предложила:

— Товарищи! Присутствуют у нас здесь наши соседи из колхоза имени Нечаева, с которыми мы соревнуемся. Давайте попросим их рассказать, кого они брали во внимание при подсчете людей у себя на собрании?

Вопреки недовольству Косотурова, предложение это было принято, и Белозеров с места сообщил, что, согласно колхозному уставу, на отчетном собрании должно присутствовать не менее двух третей общего числа членов артели. У них в колхозе числится 337 членов, из которых на собрании присутствовало 302.

— А по заведенному у нас порядку, — добавила доярка Семишатова, — старушек и старичков привозят у нас на собрание на праздничном выезде.

В зале снова вспыхнул шум, и кем-то громко было сказано:

— Так что же выходит — у нас председатель устава не знает?

Было очевидно, что продолжать собрание невозможно, и Косотуров объявил перерыв на два часа, чтобы бригадиры могли привлечь на собрание всех своих людей.

Один из бригадиров с возмутительной наглостью заявил:

— А я что, собачка — за каждым бегать?

Может, того, что произошло дальше, и не случилось бы, если бы не оскандалился Косотуров в самом начале собрания со своим «кворумом». Изобличение его в нарушении элементарного уставного принципа было, видимо, той каплей, которая, как говорят, переполняет чашу терпения. Собравшись после перерыва в достаточном для законности собрания составе, колхозники, за время перерыва, словно договорившись о чем-то там, за стенами школы, прониклись единодушием и пришли сюда с достоинством, сплоченные какой-то решимостью и твердой волей. А Косотуров, наоборот, потерял свой «авторитетный» вид и сидел за столом с выражением тупого бездумья.

Колхозники ввели в состав президиума председателя нечаевцев Гусельникова, занял «забронированное» место приехавший секретарь райкома Белкин, и Косотуров получил наконец слово для отчетного доклада. Было девять часов вечера. По регламенту ему дали полтора часа.

Было любопытно — написали девушки доклад председателю в желательном для него виде или отказались? Я спрашивал их об этом в перерыве собрания, но они, загадочно улыбнувшись, ответили:

— А вот послушайте. Интересно, как оцените?

Полтора часа на доклад дали Косотурову напрасно.

Начал он его, как говорят, «в разрезе» всесоюзного масштаба. Но предельно ясно и понятно выраженные решения партии и правительства по сельскому хозяйству приобрели в косноязычном пересказе и водянистых комментариях докладчика туманный, едва уловимый смысл.

Белкин не раз недовольно поглядывал на докладчика, а колхозники бросали ему нетерпеливые реплики:

— Мы газетки читаем! Давай в разрезе колхоза.

Но этого-то «разреза», как казалось, Косотуров и хотел всячески избежать, расчетливо поглядывая на свои часы, которые, как у других, показывали, что собственно на хозяйственный отчет докладчику остается всего тридцать минут.

С первых же слов этой части доклада я понял, что девушки коварно подвели председателя артели, — текста не подготовили. В руке Косотурова предательски трепетал лишь жалкий листочек, видимо, с его собственными тезисами. Руководствуясь ими, Гаврила Филиппович доложил о результатах хозяйственного года артели примерно в таком стиле:

— Товарищи! В свете, так сказать, неуклонного роста нашей страны, рос, соответственно этому неуклонному росту, и беспрепятственно закалялся и наш колхоз «Крутой Яр». А если мы возьмем наш колхоз в свете последних директив партии и правительства, то и здесь мы увидим повседневное отражение. К каким успехам мы подходим в нашем хозяйстве на сегодняшний день? Вышестоящими организациями нам предварительно уже спущен урожай на текущий год, в достатке покрывающий не только наши социалистические обязательства, но и внутренние потребности. И тут, товарищи, двух точек зрения быть не должно — урожай этот мы должны взять! Не возьмем мы — возьмут другие, что и случилось за отчетный период, но об этом пусть скажет присутствующий здесь директор МТС товарищ Флегонтов. Мы не позволим ему уйти от ответственности, и он не уйдет. А если уйдет, то пусть пеняет на себя. К этому я хочу привести вопиющий пример самоотверженного труда наших колхозников и в целом Анны Брагиной, когда она, не надеясь на безответственность нашей МТС, подняла кролиководство в нашем колхозе на должную высоту и обеспечила артели доход, в два и семь десятых раза превосходящий приплод, допущенный в предыдущем году...

В этой же оригинальной манере Косотуров продолжал докладывать «об успехах» и по другим отраслям артельного хозяйства. Из зала не раз было ему замечено: «Ты оглашай не в процентах, а в натуральном виде!» — но он ответил на эти требования, лишь заключая доклад:

— Я не вдавался в конкретные цифры, чтобы не засорять вашего внимания, во-первых, точно уложиться в регламент, во-вторых, и в третьих, — натуральные цифры вам огласит главный бухгалтер колхоза. В мою задачу входило осветить отчетный период, так сказать, по существу!

Бухгалтер не отозвался на вызов к содокладу. Утверждали, что он из зала не уходил, а, между тем, его не было. И только кто-то, случайно наступивши на костыль, торчавший из-под скамьи, обнаружил там искомого содокладчика, но был он уже в состоянии блаженного душевного баланса. К оглашению «натуральных цифр» привлекли счетовода. Открыв объемистый «Годовой отчет» колхоза, он начал читать его по всем статьям, что называется, «от доски до доски», и уже на второй странице был прерван тоскующим возгласом:

— Что же это, товарищи? Нас тут уморить хотят!

И дальнейшие события развернулись в совершенно не предусмотренном процедурой порядке. Содоклад был шумно прерван. Основное колхозникам было известно: с напряжением рассчитавшись с государством и МТС, отчислив положенное в различные фонды и скудные запасы, колхоз выдал на трудодень только по 500 граммов зерна и 60 копеек деньгами. Большое артельное хозяйство, несмотря на значительные затраты на его обновление, было глубоко расстроено, экономика колхоза оказалась подорванной. Подтверждал это состояние хозяйства и доклад председателя ревизионной комиссии, умолчавшего только почему-то о виновнике развала хозяйства артели. Но колхозники назвали его без обиняков.