Без сомненья, «русских ласточек полёт» (Г. Иванов) продлится и в будущем. Пока ласточки будут весной возвращаться на Север, в родные края, они станут залетать и в русскую поэзию.

2010

Дружеские и любовные послания были чрезвычайно распространены в русской поэзии XIX в., особенно в пушкинскую эпоху. Некоторые из них так и начинались: «Я к Вам пишу случайно…» (М. Лермонтов), «Уж ночь. Я к ней пишу. Окно отворено» (Я. Полонский), «Опять пишу тебе, но этих горьких строк / Читать не будешь ты…» (А. Апухтин), «Я Вам пишу, хотя тревожные сомненья / Мешают мне писать…» (С. Надсон).

Традиция поэтического эпистолярного жанра в ХХ столетии постепенно затухает, хотя иногда появляются целые циклы писем и посланий, например, у С. Есенина «Письмо деду», «Письмо к сестре», «Письмо к женщине», у В. Сосноры «Письма к тебе», у Б. Кенжеева «Послания». Обычно это обращения лирического «Я» к родным, друзьям, возлюбленным: «Писать ли Вам, что тайный пламень…» А. Блока, «Последнее письмо» И. Уткина, «Письмо» П. Васильева, «Ответ на письмо» Н. Рубцова, «Письма к жене, которые не были посланы» Н. Асеева, «Я тебе не писал…» В. Соколова, «В письме на юг» и «Письмо римскому другу» И. Бродского, «Письмо в Москву» Н. Коржавина, «Первое пуническое письмо» А. Сопровского, «Письмо к юноше» Д. Быкова. Но бывают и эпические послания от лица разных персонажей: мать пишет письмо сыну (С. Есенин «Ответ от матери»), дочери и сыновья пишут родителям (А. Твардовский «Письмо» и «Письмо к родным», М. Исаковский «Письмо по радио», К. Симонов «Письмо из Аргентины», Г. Горбовский «Письмо из экспедиции»); военные — бывшая жена (К. Симонов «Открытое письмо», Р. Рождественский «Письмо из бухты Н.»), читатель — писателю (А. Твардовский «Из письма»).

Встречаются и необычные послания. В стихотворении А. Кушнера «Человек привыкает…» (1974) автору каждый год присылает письма зима с «обещаньем бессмертья», но он ей не верит и не отвечает; а в «Конверте каком-то странном» содержится записка от каких-то неведомых природных существ, которые просят вглядываться зорче в ночной сад и различать их поодиночке. Д. Быкова интересует сам факт получения письма — всё равно от кого и о чём: оно приносит «чувство дискомфорта», ожидание потрясений и разрушений, но если оно прочтено, то уже ничего не поделаешь («Письмо», 1995). Ну, а если письмо ещё не открыто и его «страшно прочесть», оно «набухает тревогой и счастьем»; «письмо-медитатор, тревожный сигнал», но пока неизвестно, что в нём таится, герою нравится это состояние неизвестности («Девочка с письмом», 2002).

Изредка стихотворцы-мужчины пытаются писать от имени женщин. После пушкинского письма Татьяны Лариной аналогичную попытку совершил А. Апухтин, добавив к женскому посланию мужской ответ с идентичным зачином — «Увидя почерк мой, Вы, верно, удивитесь», но с противоположным продолжением — «Я не писала Вам давно» («Письмо», 1882) и «Я никогда Вам не писал» («Ответ на письмо», 1885). Оба произведения с их мелодраматическим сюжетом долгое время пользовались популярностью у чтецов-декламаторов и читались с эстрады.

В ХХ в. «женские» письма придумывали В. Брюсов («Из письма») и И. Северянин («Письмо из усадьбы»), И. Уткин («Письмо») и М. Исаковский («Первое письмо»), В. Соколов («Её письмо»), И. Б родский («Письма династии Минь»), В. Куприянов («Письмо женщины»).

В данной заметке речь пойдет о посланиях, полученных поэтами от женщин, и о впечатлениях и переживаниях в связи с этим. И начнём мы с самого знаменитого «Сожжённого письма» (1825) Пушкина, послужившего образцом для последующих поэтических поколений. По «велению» автора письма лирический герой вынужден его сжечь: «Но полно, час настал. Гори, письмо любви!»

С горестью и отчаянием он следит за процессом горения: листы вспыхивают, пылают, дымятся, кипит расплавленный сургуч, «тёмные свернулися листы» — и вот остался только лёгкий пепел.

Через три десятилетия мотив горящих писем неожиданно возникает в лирике Н. Некрасова. Вначале он посвящает стихотворение «письмам женщины, нам милой» (1852), перебирая в нём старые письма, вспоминает прежние восторги при их чтении и советует не перечитывать их через годы.

И пусть в этих письмах мало правды и проку, но не хочется бросить их в печку, ибо они — «поблекшие цветы с могилы погибшей юности моей». Это был один из первых опытов некрасовской любовной лирики, оттого так много в нём романтических штампов — душа унылая, пламя страсти, злоба ревнивая, мучительная тоска, праздный лепет.

Два других стихотворения «Письмо» (1855) и «Горящие письма» (1877) являются в сущности двумя редакциями одного произведения и представляют собой отклик на размолвку поэта с А.Я. Панаевой, во время которой она сожгла свою переписку с ним. Первый вариант (в виде незавершённого отрывка) более эмоционален и романтичен: «Плачь, горько плачь!», «Поэзии роскошные цветы — / Благоуханней молодости ясной!», «Прошедшее поругано жестоко». Второй — более спокоен и описателен, но несколько строк повторяются, в том числе антитеза злоба/любовь: «та рука со злобой их сожгла, / Которая с любовью их писала!» Если в ранней редакции утверждается, что письма «навеки погибли, как любовь, которая их сердцу диктовала», то в поздней высказывается сомнение в гибели любви: «Уж не горит ли с ними и любовь..?» Сомнению подвергается и первоначальное заявление о лжи и правде: жизнь скорее всего назовёт эти письма лживыми, так как вера в них давно поколеблена. Но прошло двадцать лет, и поэт теперь понимает, что жизнь так и не доказала ни правдивости, ни лживости их. Уже в начальном варианте были намечены определённые черты характёра героини, проявившиеся в её посланиях — непричастность «корыстному волненью», поэтичность, ясная молодость, искренняя любовь и вспышки злости. В окончательном тексте подчёркнуты свободолюбие, решительность, дерзость, с которой она не только сжигает письма, но идёт по жизни.

И себя включил автор в лирический сюжет: «И не как раб упал я на колени», т.е. встал рядом и наравне с возлюбленной, сделавшей свободный выбор.

Назвав своё стихотворение «Горящие письма», Некрасов, возможно, и не помнил пушкинское «Сожжённое письмо», но как будто отталкивался от него, заменив романтически-возвышенное «Гори, письмо любви!» повествовательно-прозаическим «Они горят», отказавшись от прежнего всплеска эмоций: «Плачь, горько плачь!» И не герой сжигает письма, а героиня. И вместо процесса горения передано содержание писем и характер той, что их писала. Стихотворение обрывается на высокой драматической ноте — на предчувствии роковых последствий: «Безумный шаг!.. быть может, роковой…», словно перекликаясь с печальными раздумьями об унылой и горестной судьбе, которыми заканчивалось «Сожжённое письмо».