Таким образом я попытался скрыть свои опасения. Но, как я и догадывался, Королева, предупрежденная мадам де Шеврёз о том, что со мной произошло в Брюсселе, сказала, что все знает и советует мне забыть страхи — ведь я поеду от ее имени, и она дает королевское слово, что мне нечего бояться. Столь настойчивое желание воспользоваться моими услугами, невзирая на доводы, которые я привел, вызвало у меня еще большие подозрения; поблагодарив Королеву, я опять отказался, и она отправила вместо меня некоего Морвиля, представленного ей кардиналом Мазарини (ибо именно Мазарини после кончины моего господина стал первым министром). Посланец должен был повидаться с Ла Портом, доверенным лицом герцогини де Шеврёз, и узнать у него лично, может ли он начать переговоры с графом де ***, фаворитом эрцгерцога, о военной помощи: она понадобится Королеве, чтобы получить регентство в случае смерти Короля, ее мужа. Чтобы добраться до этого фаворита, лучше всего было прибегнуть к помощи самой герцогини де Шеврёз, но кардинал Мазарини не желал, чтобы после этой услуги ее влияние на Королеву возросло еще больше. Он сумел доказать, что Ла Порт, не имевший такой славы, проведет переговоры гораздо успешнее, и Королева, уже не питавшая к мадам де Шеврёз прежних теплых чувств, уступила.
Прибыв в Брюссель, Морвиль легко нашел общий язык с Ла Портом, пообещав, что добьется для него должности первого камердинера Короля. Он велел ему прежде всего не выдавать секрета госпоже де Шеврёз, и некогда скромный портной, дорвавшийся до ее постели и обязанный герцогине всем, что сегодня имел, с легкостью предал свою благодетельницу и возлюбленную. Мадам де Шеврёз относилась к графу де *** лучше, чем думал Ла Порт. Она не раз доказывала ему свою симпатию, давая понять, что он привлекателен для нее и как мужчина; и когда Ла Порт открыл ему свои намерения, тот все рассказал своей любовнице. Невозможно представить, сколь уязвленной почувствовала себя герцогиня, тут же осыпавшая Ла Порта всеми мыслимыми оскорблениями, — но тот, человек проницательный, понял, что столь доверительные отношения с графом де *** не могут быть обычной дружбой, и прямо обвинил ее в неверности, добавив еще, что, кто уязвлен в своих чувствах, имеет право отомстить любым способом. Герцогине не понравились упреки этого человека, и она уже была готова прогнать его, но не решилась из страха, что, вернувшись во Францию, он расскажет Королеве о ее жизни и всех интригах против нее. Кроме того, она опасалась, как бы он не принес ее в жертву, как супругу маршала де Шомберга{106}, — о той поговаривали, что, отвергнув любовь Короля, она потом не смогла совладать с чувствами к человеку столь низкого происхождения.
Граф де ***, тоже снедаемый ревностью к Ла Порту, был удивлен, что герцогиня по-прежнему сдержанна в отношениях. Ревность его возросла беспредельно, и он решил избавиться от соперника, подсыпав ему яд. Но Ла Порт, опасавшийся не только мщения этого испанца, но и злопамятства герцогини, все время был начеку, что и спасло ему жизнь. Пока не вернулся во Францию, он принимал все меры предосторожности и ел только у себя дома.
Покуда развивались эти интриги, Король чувствовал себя все хуже, и было видно, что долго он не протянет. Мадам де Шеврёз, имевшая влияние на Королеву, дожидалась его смерти не только как конца своего изгнания, но и как начала своего торжества. Именно поэтому, стремясь еще больше привязать к себе Королеву, она решила самолично сделать то, о чем просили Ла Порта, а его самого отослать во Францию — ибо опасалась, как бы он одним своим присутствием не расстроил ее интрижку с графом де ***. Ла Порту оставалось лишь сожалеть, что пришлось оставить возлюбленную сопернику, и надеяться, что, не найдя счастья в любви, он, по крайней мере, сделает удачную карьеру.
И впрямь, обещанная должность камердинера Короля очень прельстила его, и он готов был добиваться ее любой ценой, поэтому, едва приехав в Париж, рассказал Королеве, что не смог преуспеть в переговорах — мадам де Шеврёз взялась-де за них сама, полагая, что справится лучше. Королева, уже начинавшая безоглядно доверять кардиналу Мазарини, что нам хорошо известно, передала ему все услышанное. Вместо того, чтобы обрадоваться, он расстроился. Охваченный теми чувствами, о которых я сказал выше, он сказал Королеве, что она пропала, если обо всем узнает Король, — из-за непреодолимой неприязни государя к мадам де Шеврёз лучше с нею дела не иметь и вообще забыть о ней при таких обстоятельствах; будет лучше еще раз повидаться с Ла Портом, — тот, попавши в немилость, оказывается вне подозрений, а значит, может во многом оказаться полезным.
Его доводы убедили Королеву, и она вполне с ними согласилась, тут же сообщив мадам де Шеврёз, что очень признательна ей за заботу, но при нынешнем положении дел в этом нет никакой необходимости. Тем временем кардинал Мазарини выхлопотал для Ла Порта место при дворе Королевы, чтобы изгладить из его памяти приятные воспоминания о мадам де Шеврёз, добавив при этом, что обещанную должность камердинера Короля можно заслужить только преданностью. Он не получил ее до смерти Короля, и даже кажется, что это было сделано по рекомендации госпожи де Шеврёз, которая, несмотря на свою ловкость, в этом случае обманулась, приняв за милость то, что было лишь вознаграждением за измену ей.
Тем временем, делом чести для Мазарини, после того как он помешал Королеве принять меры предосторожности, которые могли быть ей столь полезны, было изыскать другие средства, чтобы обеспечить ей регентство. Государственным секретарем по военным делам был тогда господин де Нуайе; кардинал весьма опасался его влияния и охотно удалил бы этого человека от двора. Его-то он и убедил первым сделать предложение Королю, надеясь убить одним выстрелом двух зайцев. Мазарини рассчитывал, что Король либо согласится передать регентские полномочия Королеве, которая будет обязана этим ему, кардиналу, либо придет в ярость и отправит в отставку того, кто ему это предложил. Господин де Нуайе поддался на уловку и позволил втянуть себя в это дело. Но он понимал, какая нелегкая задача предстоит, и решил сыграть на религиозности Короля, приведя к нему своего духовника. Духовнику, полагавшему, что в последние свои дни Король думает только о спасении души, предстояло убедить его, что Господь велит миловать своих врагов и что все поводы для огорчения, которые Королева когда-либо ему доставляла, лучше забыть; он уже возвратил ко двору тех, кто был в опале из-за верности Королеве — и не лучше ли теперь выказывать ей только любовь? Да ведь и представившийся случай дать ей опеку над собственными детьми — это столь естественно, что ни один родственник не сможет оспорить ее права в законном порядке; что если Король поступит иначе, то это будет значить, что он затаил обиду; наконец, в предоставлении регентства нет никакой опасности и к тому же нельзя прощать наполовину. Духовник был достаточно умен, чтобы сделать все так, как ему говорили, — то ли из чувства долга, то ли просто, чтобы оказать услугу. Но ему очень быстро приказали удалиться: Король догадался, что его миссия — не что иное, как хлопоты господина де Нуайе, отправил последнего в отставку и отдал его должность государственного секретаря господину Ле Телье, нынешнему канцлеру{107} Франции. Поскольку карьера этого министра, равно как и его сына маркиза де Лувуа, весьма примечательна и сопоставима, пожалуй, с деятельностью иных государей, я скажу о нем несколько слов, убеждающих в том, что, когда достоинства человека безграничны, нет ничего препятствующего его возвышению.
Господин Ле Телье был сыном судейского, и воспитывали его для того же поприща. Имея скромный чин, он чувствовал себя способным на большее и мечтал о должности королевского прокурора в Шатле{108}, единственной в своем роде и весьма значительной. Тот, кто продавал эту должность, готов был предпочесть его другим претендентам — при условии, что он опередит их с уплатой требуемой суммы. Но ему не хватало десяти тысяч экю, и он уже опасался, что не получит этого места, когда господин Ле Пелетье ссудил его недостающими деньгами. Так были устранены последние препятствия, и вскоре он завоевал хорошую репутацию и снискал такое уважение, что его стали считать мудрейшим из всех прокуроров, каких уже давно не бывало. Впрочем, это не помешало случиться одному весьма досадному происшествию. Однажды, по тогдашнему обычаю судейских, он ехал верхом на муле, и вдруг в городе вспыхнули какие-то беспорядки, которые он в силу своей должности обязан был пресечь. Но пажи из королевской конюшни не узнали его и, схватив мула за поводья, оттащили в конюшню. Там во всем разобрались и стали требовать от пажей извинений; но господин Ле Телье оказался так добр, что не захотел жаловаться на учиненное насилие и наказывать виновных. Господин де Бюльон, обратившийся к нему по одному общественному делу, отметил его глубокий и удивительно основательный ум и предложил ему оставить тогдашнюю должность и войти в состав Королевского совета. Так Ле Телье стал известен моему господину, от которого я слышал о нем много хорошего. Продемонстрировав свои способности и качества порядочного человека уже в Совете, Ле Телье, как я уже упоминал, получил пост государственного секретаря — при условии, впрочем, выплаты четырехсот тысяч франков отставленному господину де Нуайе. Тот отказался их брать, утверждая, что при дворе творится невесть что и любая перемена может вернуть ему должность. Деньги отдали назад господину Ле Телье, а господин де Нуайе спустя некоторое время умер. Кардинал Мазарини, действуя по милостивому распоряжению Королевы-матери, подарил господину Ле Телье эту сумму, которая должна была, за отсутствием наследников, отойти Королю. Ле Телье же столь великая милость побудила служить еще более ревностно; он выказал изрядный ум во всех щекотливых обстоятельствах, вскоре возникших, а когда во Франции вспыхнула гражданская война{109}, остался верен интересам Королевы-матери и Мазарини, которого считал своим благодетелем.
