Лицо охотницы помрачнело. Мальстен едва заметно качнул головой.

— У тебя есть брат? — слабым голосом произнес он. — Грэг никогда… не говорил о своих детях…

Аэлин заставила себя продолжить рассказ, который до сих пор давался ей тяжело. Казалось, так будет всегда, сколько бы ни прошло лет.

— Да, у меня был брат, — неопределенно пожала плечами она, тут же печально улыбнувшись от нахлынувших воспоминаний. — На три года старше меня. Отец шутливо называл нас двумя бесятами. Аллен и Аэлин. Мы были очень дружны и вместе тренировались с отцом, он учил нас… — молодая женщина осеклась, неловко посмотрев на Мальстена, — охотиться на иных. Прости, я, наверное, зря об этом…

— Все нормально, — бегло заверил данталли. — Ты сказала «был»… про брата. Где он теперь?

— Погиб, — покачала головой охотница, не в силах посмотреть в глаза спутника. Мальстен переждал очередной пик расплаты, подавив рвущийся наружу стон, и выдохнул:

— Битва Кукловодов?..

— Нет, — на лице Аэлин вновь появилась печальная неровная улыбка. — Битва при Шорре унесла жизнь другого дорогого мне человека. Видишь ли, моя сказка начинала сбываться: в юности у меня был жених. Возлюбленный. Его звали Филипп. Он не пробыл на фронте и полугода: во время сражения при Шорре безвольно бросился на вражеский меч…

Мальстен поморщился, выдерживая тяжелый взгляд охотницы.

— Мне… мне жаль, — выдавил он. — Прости.

— Знаешь, всего пару дней назад я бы одарила тебя за это обличительным взглядом и решила бы, что ты извиняешься не напрасно, но теперь понимаю, что была бы неправа: ты здесь ни при чем, тебя не было на Битве Кукловодов. И ты никогда не хотел поступать так с людьми, не заставлял их… вот так погибать, кроме двух случаев, когда от этого зависела твоя жизнь или жизнь твоих близких.

— Никогда, — подтвердил данталли.

— Тогда извиняться тебе решительно не за что.

Мальстен не ответил. Аэлин вздохнула и продолжила рассказ:

— Брат тоже погиб на Войне Королевств. А вскоре нашу землю оккупировали и разорили анкордские войска. То было страшное время для нашей семьи: Рорх на достигнутом не остановилась и явилась за моей матерью вдобавок ко всем забранным жизням. Матушка не выдержала горя. Сколько мы с отцом ни пытались вытянуть ее из-за границы безумия, у нас ничего не вышло. Она отказывалась от еды и от питья и вскоре умерла от истощения. Из родных у меня остался только отец, и мы с ним решили покинуть наш дом и нашу землю, бежать, чтобы не потерять хотя бы друг друга. Признаться честно, в нас взыграло некое злорадство и чувство справедливости, когда почти сразу после нашего бегства заполыхали анкордские костры…

Мальстен прикрыл глаза, и Аэлин неловко поджала губы.

— Прости, — качнула головой она. — Мне искренне жаль твоих людей. Теодор рассказал мне. К слову, сегодня я поняла, что встречалась и с единственным солдатом Кровавой Сотни, которого не постигла судьба большинства. С Бэстифаром.

Взгляд данталли вспыхнул, из него на долю мгновения исчезло болезненное помутнение.

— Царь Малагории имеет странную склонность к показательным выступлениям, — с усмешкой продолжила Аэлин. — Это ведь он передал мне дневник отца. Правда, при нашей встрече я понятия не имела, кто такой Бэстифар. Точнее, знала о малагорской правящей семье, но не подумала даже, что вижу перед собой ее члена. Он представился Шимом, а у меня тогда не было времени выяснять о нем что-то еще.

Охотница подробно описала свою встречу с человеком по имени Шим, поведав данталли о своем злоключении в деревне Сальди. Она невольно делала паузы, когда видела, что боль вот-вот помутит рассудок спутника, и в эти моменты безотчетно сжимала его руку. Окончив повествование, Аэлин вздохнула, подводя итог:

— Теодор уловил в моей памяти образ Шима и подтвердил, что Бэстифар действительно выглядит именно так. Похоже, малагорский царь все продумал. Проследил за мной до Сальди, вовремя появился сам… теперь я понимаю, отчего с кварами в ту ночь было так легко совладать: со мной ведь был аркал, который воздействовал на них. Он защитил меня, чтобы я впоследствии выполнила для него работу, которую сейчас фактически и проделываю.

— Вполне в его духе, — выдавил данталли. Охотница нахмурилась.

— Мальстен, отец — мой единственный родной человек. Кроме него у меня никого не осталось. Я обязана найти его, понимаешь?.. И я в любом случае пойду за ним, даже если отыскать мне предстоит лишь его останки. Но… — молодая женщина помедлила, найдя взгляд спутника, — но я не хочу своими поисками вредить тебе. Теодор считает, что, исполняя волю Бэстифара (пусть и косвенно), я веду тебя на смерть. Нельзя просто оставить это замечание без внимания, Мальстен, смерти я тебе не желаю. Ты не должен отправляться со мной в Малагорию. Бэстифар шим Мала — опасный противник, у него есть власть, есть подчиненные и уже созрел четкий план…

— Не надо, — качнул головой данталли.

— Мальстен…

— Нет, — в слабом голосе послышалась твердая уверенность. — Аэлин, я пойду. Я…

— Только не надо о долге, — перебила охотница, нахмурив брови. — Мы можем вместе дойти до тринтелл, но дальше тебе путь заказан. Если мы выясним, что мой отец жив, отправиться за ним я обязана одна. Ты ничего мне не должен. Теодор рассказал мне, как отец оказался в труппе. Несмотря на то, что он хотел убить тебя, ты сохранил ему жизнь. Этого достаточно. Никакого долга нет.

Мальстен собирался возразить, однако волна расплаты оборвала его слова. Он крепко стиснул челюсти, стараясь не издать ни звука, но громкий болезненный вздох все же прорвался наружу. Тело напряглось, точно сведенное судорогой, рана на боку вспыхнула так, словно в нее ткнули раскаленной кочергой.

— О, боги… — сочувственно выдохнула Аэлин, вновь сжимая руку данталли. — Когда это кончится, Мальстен? Сколько времени должно пройти?

Он сумел ответить, лишь когда очередная волна чуть схлынула.

— Не знаю… еще пара часов…

— Держись, — качнула головой охотница.

— Аэлин, — сдавленно обратился он, находя ее взгляд, — одна ты не пойдешь.

Молодая женщина понимала, что спорить сейчас бесполезно.

— Обсудим это после, — примирительно шепнула она. — Сейчас твоя основная задача — прийти в себя. Договорились?

Данталли вновь не сумел ответить, лишь судорожно сжал простынь в кулаке в попытке подавить стон. Аэлин придвинулась ближе и следующие два часа больше не выпустила его руки.

Олсад, Везер

Девятнадцатый день Матира, год 1489 с.д.п.

Покинуть подвальное помещение, где содержался приговоренный к казни арестованный трактирщик, Бенедикт сумел только глубокой ночью, когда окончательно убедился, что заключенный доживет до утра.

Несмотря на предложенные жрецом Леоном услуги лекаря, Колер доверил обработать немногочисленные, но сильно кровоточащие раны Ганса Меррокеля, полученные при допросе, только Иммару Алистеру. К середине ночи Бенедикт начал испытывать по отношению к олсадским жрецам странную брезгливость и не готов был доверить им даже самое простое задание. Из головы никак не шла мысль, что люди, подслушивавшие за дверью весь допрос пособника данталли, будут искать возможность применить полученные поверхностные знания на первом же арестанте. А этим они лишний раз прославят Красный Культ не как избавителей от демонов-кукольников, а как непримиримых изуверов и мясников. Не такое наследие и не такие принципы работы Бенедикт хотел оставить после себя, хотя понимал, что, словно по воле бога-озорника Криппа, именно эта слава следует за ним по пятам.

Ренард держался подле своего командира молча, за что Бенедикт был ему искренне благодарен. Сейчас ему не хотелось ни с кем говорить, он чувствовал себя опустошенным, проигравшим, просчитавшимся. Казнь Ганса Меррокеля, что должна была состояться на рассвете, виделась Колеру со стороны жалкой попыткой «убить хоть кого-нибудь, если уж не вышло уничтожить данталли», и это угнетало, как никогда раньше.