- Что? Он на самом деле прошел морем или только слышал об этом?

  Ну и новость принес мне Тропин, оказывается у нас здесь в Иркутске затесался помор, который умудрился пройти из Белого моря в Карское, а потом подняться по устью Енисея, вот только до Ангары он не поднимался, оно и понятно, на его судне это сделать было трудно, против течения реки приспособленные для моря суда не выгребали. Вообще-то путь через устье Енисея был известен давно, но при освоении Сибири ходили через Ямальский волок в Обский залив, и где то там дальше волоком можно было в Енисей попасть, а вот чтобы вот так, сразу через Карское море в Енисей, об этом слышу впервые. Но ведь был в мое время северный морской путь, и ходили морские суда по Енисею, почему бы и нам не попробовать?

  - Говорит, что сам, - пожал плечами Степан, - обратно морем не смогли пройти, льды пошли, а ветер все время встречный был.

  Ага, есть такое, в тех местах попутный ветер можно месяцами ждать, а встречный может прибить к берегу лед, который как терка разрушает деревянные суда, слышал, что немало путешественников попали там в переплет. И все же что-то не так, если он помор, то не может не знать про Мангазею, до которой можно добраться через обский залив, зачем нужно было так рисковать? Через час вместе со Степаном трясли Михаила на предмет, какого лешего он забыл так далеко от родных мест. Мужик упирался долго, пытался врать и при этом пыхтел и краснел, 'уходил в несознанку' - я не я, и лошадь не моя, пытался симулировать выпадение памяти - шел, упал, очнулся, ничего не помню. Но терпенье и труд все перетрут, перед нами, во всей красе, раскрылся моральный преступник. Нет, он не мучил человека и не ограбил сироту или инвалида на паперти, но совершил страшный грех, о котором не то, что говорить, думать страшно. Короче, дело житейское, переспал с чьей-то женой, а потом мучимый терзанием совести сошел с судна на дальней остановке, а сказочку о том, что не смог вернуться домой придумал, чтобы хоть как-то обосновать свое появление в Сибири. М-да, покажите мне место, куда ему печать поставить для подтверждения святости. Степан, после выяснения обстоятельств, был поражен до глубины души, он просто не мог понять, как можно все бросить и отправиться в далекое опасное путешествие в одиночку из-за пустяка. Ага, это для него пустяк, а у человека в один момент рухнула вся система ценностей. Естественно душевные терзания мужика мне были безразличны, вполне может статься, что измена жены вовсе не была тайной для многих, даже мне известны случаи, когда с молчаливого согласия бесплодного мужа жена шла на сторону, чтобы прижить дитя. А вот что меня волновало больше всего, так это возможность выхода через море Карское в море Белое. Это только кажется, что можно на месте самому найти проход, как бы не так, исследователи месяцами искали, поэтому наличие человека в этих делах сведущего обязательное условия попытки прохода северным путем. Но это на будущее, а что в настоящем так это необходимость срочно заказать у наших 'корабелов' морской корабль с усиленным килем, лед-то он совсем не мягкий.

  - Даш, а чего Вася от всех прячется? - Спросила Глаша свою мелкую подружку, которая старательно вырисовывала лаком на шелке части изображения цветка. Вернее не самого цветка, а старательно затушевывала лаком все пространство, где изображения не было, потом мастера брали этот шелк, накладывали его на фарфор и продавливали сверху ракелем краску. Там где лака не было, краска проходила сквозь шелк и отпечатывалась на фарфоре, после сушки, действие повторялось с другим шелком и другой краской, так, слой за слоем на поверхности фарфорового изделия появлялось изображение цветка, причем оно было настолько точно, что от живого не отличишь.

  - Да ничего брат не прячется, - Дашка аккуратно окунула кисточку в лак, провела кончиком по краю посудины, чтобы избавиться от капельки лака на кисти и снова наклонилась над шелком, - его же в Москву возили, а там царь ему наказ дал, вот и пропадает на заводе целыми днями, чтобы исполнить.

  - Царь? - Глаза у Глаши округлились. В понятии ее родителей царь равен богу, а значит с простым смертными разговоры вести не будет, а тут вдруг какому-то пареньку из далекой Сибири наказ дает. Так-то понятно, Василия здесь все уважают, и иногда даже не стесняются это уважение показать, но ЦАРЬ? - Ну, если сам царь, тогда понятно.

  Дашка оторвалась от своего занятия и хитро посмотрела на подругу:

  - Не уж-то сохнешь?

  - Скажешь тоже, - сразу вспыхнула та, - просто интересно, он же меня со дна реки вытащил, а теперь вроде и не замечает.

  - Замечает, как приехал, спрашивал как поживаешь. - Девчонка снова макнула кисть в посудину, но приглядевшись к шелку, мотнула головой и решительно стерла остатки лака с кисточки тряпицей. - Все эту закончила, передохнуть надо, да и поесть бы не мешало. Пойдем в дом, мамке сегодня пироги принесли.

  - Да я к своим пойду, - смутилась Глаша.

  - Вот еще, - хмыкнула Дашка, - больше время потеряешь. Пошли, нечего стесняться, заодно расскажешь как живете.

  Самовар еще был горячий, так что ждать не пришлось:

  - Быстренько мойте руки и за стол, - скомандовала мать.

  Дашка и без напоминаний уже метнулась к рукомойнику, а вот Глафира опять забыла, поэтому напоминание было не лишним:

  - Даш, все тебя спросить хотела, - шепотом обратилась к подруге Глаша, - а зачем руки-то мыть, они же у нас не грязные.

  - Не грязные, - согласилась та, но Васька говорит, что болезни к рукам пристают, и просто так их глазами не видно, поэтому перед тем как есть нужно по возможности руки со щелоком мыть.

  - Как это не видно?

  - А так, вот чуму же не видно, как дотронулся до больного, то болезнь к рукам и пристала, а со щелоком их помыл, и болезнь с рук смыл. А мы же с тобой сегодня много чего руками брали, а вдруг и человек какой с болезнью их тоже брал. Васька говорит, что всегда не убережешься, но если руки перед едой моешь, то болеть много меньше станешь.

  - Ну-ка, хватит там шептаться, - прикрикнула хозяйка, - пироги совсем остынут.

  Да, пироги оказались очень вкусные, а если их еще запивать ароматным китайским чайком, умм.

  Скрипнула дверь и в комнату ввалился Василий собственной персоной, за тот год он подрос, чуть раздался в плечах и уже не выглядел тем тощим мальцом, что без раздумий нырнул за девчонкой на дно реки.

  - О, у нас гостья, - улыбнулся он, снимая сапоги у порога, в этом доме в отличие от многих других в слободе слому на пол не стелили, - здравствуй Глафира Даниловна, как здоровье твоей матушки? Про отца не спрашиваю, так как сегодня с ним на заводе виделись.

  - Спасибо, - потупила глаза Глаша, - с матушкой все, слава Богу, хорошо.

  - Ну и хорошо, что хорошо, - откликнулся молодец, повернувшись к рукомойнику, - а то обоз из Нерчинска неделю назад проходил, у Пахома останавливались, так вот сын у него слег, немец подозревает что чума. Воевода уже вдогон отряд послал, чтобы людей посмотрели, да обоз остановили, теперь месяц будут в лесу стоять, пока всех больных не выявят. Поди, когда степями шли тарбаганов отлавливали, вот и результат, эти степные звери почти всегда чумой заражены.

  Новость оказалась шокирующей, ведь если в слободу пришла чума, то воевода просто обязан взять всех в карантин, а тогда не то, что в лес не выберешься, до Ангары не дойдешь.

  - Нет, всю слободу стреножить не станут, - тут же разрушил опасения Василий, - но монахи по всем домам ходить станут и на людей смотреть. Так что в домах, где есть больные, заставят всех домашних из дворов не выходить.

  Парень вытер руки льняным полотенцем и уселся за стол, а Дашка сразу вскочила, чтобы помочь матери управиться у печи, так и получилось, что за столом Глафира осталась один на один с Василием. Но парень в отличие от нее не стушевался: