Совершенно неожиданно обо мне вспомнил князь, что б ему..., видимо просветление наступило. Насколько я понял, Ромодановский пить не перестал, но печень такой нагрузки уже не выдерживала, а потому объем употребляемого ему пришлось резко снизить.
- Хватит тебе по лавкам бока пролеживать, - заявил он мне, - Любим говорил, ты сказок много знаешь, вот и расскажи чего, а я послушаю.
Блин, не было печали, а теперь будь добр этого старого алканафта сказками развлекать. Да-да, старого, на этот день князю пятьдесят восемь лет, для этого времени возраст более чем почтенный, а если учесть, что он вообще за малым не переживет всех ныне здравствующих небожителей, то можно сделать вывод, что со своей печенью он договориться сумеет. Ладно, будем считать, что своими сказками я буду отвлекать злобную личность от пыток и тем самым делать богоугодное дело.
Первые дни правитель Москвы развлекался один, но потом в слушатели добавились его домочадцы, дочери с супругой, тетки под стать хозяину, тот медведь здоровущий и они тоже 'красотой' природой не обижены. Хорошо еще, что у Ромодановского дела были, так что эта общественная нагрузка оказалась не сильно обременительной.
Ура, ура! Наконец-то обоз Гандыбы добрался до Москвы, в тот день я как раз читал очередную сказку у князя, когда к нему поскребся приказчик, и естественно чтения сразу пришлось прекратить, сказки видимо уже стали приедаться, а фарфор был пока новинкой. Телеги загнали на задний двор, и тут же вскрыли пару ящиков, извлекая на свет божий наши фарфоровые поделки.
- Хм, - крякнул князь, увидев расписанную разноцветной глазурью утварь, - красота, у нас такое никогда сделать не смогут.
Конечно, не смогут, а если кто попробует, тому сразу по рукам, чтобы неповадно было. Вон, Гандыба, ни жив ни мертв стоит, шапку мнет, того и гляди в обморок свалится, переживает. Я бы на его месте тоже переживал. В конечном итоге весь фарфор затащили в постройки князя, думаю, сначала он обеспечит себя необходимым количеством 'изумительных по красоте' подделок, а потом остальное на торг выставит, или казне отдаст, царям тоже надо с чего есть, не все же время золото облизывать. Купец же, от щедрот царских, получил разрешение торговать в Москве всем своим товаром 'без временно'. Это совсем не о том, о чем вы подумали, мол, может теперь всю жизнь в Стольном граде торговать. Для того, чтобы купцы были сговорчивей и резче крутились при оптовой продаже своих товаров купцам гостиной сотни, было введено ограничение по времени пребывания купцов в стольном городе. Не успел вовремя пристроить свой товар за десять дней, будь добр либо заплатить штраф, либо покинуть город. Вот только частенько гостиная сотня сговаривалась и вынуждала приезжих продавать свой товар на ее условиях.
Теперь же Гандыба получал возможность не суетиться и пристраивать товар вдумчиво, или вообще самому откупить лавки на торгу на длительный срок.
Вечером заглянул к купцу и хорошо так с ним поговорили, он много чего рассказал мне про Иркутск. Голода ни Забайкалье, ни в Прибайкалье не случилось, за это спасибо 'братьям китайцам', караваны с зерном в Нерчинск к концу зимы повалили валом и все их выкупили. Тут надо сказать, что зерно активно закупалось всеми: монастырь распечатал свои запасы меди и серебра; приказ под началом Перфильева отрядил на закуп часть собранного ясака; купцы тоже тряхнули мошной, так как в Тобольске разжиться хлебом в этот год не удалось. Даже мой отчим внес свою лепту, откупив в Нерчинске десяток подвод с зерном, для прокорма своих работников.
Про родных ничего определенного Гандыба рассказать не мог, мол, живы, здоровы, привет передают, на этом все. Ну и ладно, главное знать, что все в порядке.
На следующий день в казарме началась суета, я быстренько подскочил к Андрею:
- Стрельцов замирять пойдем, - выдал он мне страшную военную тайну, - бунт они вздумали учинить, на Москву пошли.
Угу, это понятно, вот оно и началось 'Утро стрелецкой казни', поздно Гандыба приехал, нет чтобы на дней десять пораньше, успели бы из стольного града выскочить, а теперь придется до окончания разборок в Москве сидеть. А в самом городе паника, всем боярам вдруг неожиданно приспичило в свои вотчины выехать, шум, гам, тарарам, по всем дорогам затор. Зря это, вроде как Шеин быстро стрельцов успокоил, кого повесил, кого выпорол, а кого просто выслал с глаз долой, будем надеяться на лучшее, не забывая о худшем. Судя по тому, что Ромодановский больше меня к себе не затребовал, дела у него закрутились нешуточные. Ну а я снова смог вернуться к своим делам, правда охранять меня вновь стало некому, все преображенцы оказались при делах, их в это время Гордон к походу готовил. Пришлось тащиться к Сопикову и через него договариваться об аренде боевых холопов, деньга к этому времени у меня завелась, да и купец ссудил прилично, условие было одно, на стрельцов они походить не должны.
И кстати, приходилось мне читать в свое время, что репрессии стрельцов, прокатившиеся по Москве, не имели под собой оснований, и были инспирированы Петром, только из-за его желания отомстить за прошлые обиды. Так вот, стрельцы вели себя в Москве нагло, и иногда в некоторых местах, слышались угрозы в адрес бояр и молодого царя, как к примеру: мы сила и терпеть больше над собой неметчины не будем, а потому на царство надо Софью звать. Понятно, что это мнение разделяли далеко не все, и даже тот, кто иногда позволял себе крамольные мысли, вряд ли на самом деле стал бы этого активно добиваться. Однако слов из песни не выкинешь и разгром стрельцов в столице стал просто делом времени, никакая власть не станет мириться с тлеющей бомбой у себя под боком, а тут такой предлог появится.
Сбежать домой с Гандыбой у меня не вышло, зря я князю сказки рассказывал, через две недели продал он меня, вернее не продал, а подарил, как зверушку какую, говорящего попугая. И кому бы вы думали, Патрику Гордону знаменитому иностранному аемнику, оставившему после себя дневники, из которых историки в первую очередь черпали сведения об истории правления Петра. Это Ромодановский так рассчитался с Гордоном за разгром стрельцов под Воскресенским монастырем. М-да. Этого я князю никогда не прощу, понятно, что мое мнение его совсем не интересует, и наверняка он даже думает, что осчастливил сибирского дурачка, пристроив того на теплое место. Теперь у него в моем лице появился недоброжелатель, и если подвернется случай ... Однако, сейчас не до ответных действий, самому бы выжить в этой мясорубке. А вообще, если я считал Ромодановского стариком, то Гордона впору считать старцем, все-таки шестьдесят три года адмиралу, и видно, что болезнь уже стала его серьезно крючить, по крайней мере адмиральской выправки у него не видно, и зубов тоже, кстати говоря. Ну, да мне от того не страдать, что-то из меня опять циничность полезла, а вот Патрику остатки зубов постоянно причиняли серьезное беспокойство.
Так вот, смена опекуна (буду пока так называть 'благодетелей' ибо иначе будет обидно) мне сильно не понравилась, если князь меня дергал изредка, предоставляя все оставшееся время в мое распоряжение, то Гордон стал откровенно меня доставать учебой изящным манерам и задолбал поручениями, используя как мальчика на побегушках, дальних побегушках, работа явно для взрослого. Нет, этого мне не надо, поэтому срочно занялся подготовкой к отбытию, это я не мог от Ромодановского сбежать, а здесь мне никто не помешает, вот как раз перед прибытием Петра и смотаюсь. Тем более, что изредка отсылая с поручениями за пределы Москвы, Гордон снабдил меня 'вездеходом', парсуной, дававшей права проезжать заставы, которые после усмирения стрельцов расплодились по дорогам в большом количестве. Как раз то, что надо. Ну и чтобы поддерживать себя в форме, как только появлялась возможность, выбирался из слободы потренировать коня, ну и самому от седла не отвыкнуть, дорога предстоит дальняя, причем начальный рывок примерно на неделю пути, так что нужно держать себя в форме. Да, еще забыл рассказать об одежде, если князю было наплевать в чем я там по Москве хожу, то Патрик наоборот к моему внешнему виду отнесся серьезно и заставил в первый же день переодеться в непривычную одежду. Ну очень непрактично, по хорошей погоде еще туда-сюда, а вот когда пройдет хороший дождь, тушите свет. Сапоги не просто так горожане носили, асфальта нигде не видно, так что идешь после дождя по улицам, мало того что на тебя косятся, как на ненавистного иноземца, так еще и пройти везде проблема, чуть что и ищи свою обувь наощупь в глубокой грязи. И чулки светлые, будь они неладны, каждый день отстирывать приходится, сапоги-то что, водой ополоснул и готово. И платок этот на тонкой шейке, неудобно до ужаса, хорошо хоть не приходится кружавчики и парик носить, по статусу не положено, а то смотрю на иных иностранцев, и мне их жалко становится - рабы условностей.
