В землянку ввалился уже без сил, моя физия вымазанная в крови и рваный в нескольких местах тулупчик вызвали знатный переполох.

  - Господи, - сходу запричитала мать, кидаясь ко мне, - да что же такое произошло-то, живой ли?

  - Живой, живой покуда, - прокряхтел я сбрасывая прямо на пол порченную одежду, - воды теплой дайте, кровь смыть.

  Мать опять заохала и запричитала, но тут вмешался Асата:

  - Тихо! - Рявкнул он на мать. - Слышала, чего говорит? Воду давай, а я посмотрю чего с ним.

  В следующие десять минут я был умыт и осмотрен:

  - Ранка небольшая, - сделал экспертное заключение кузнец, - но ушиб сильный, пусть кровь выходит помаленьку, стягивать кожу не будем, так зарастет.

  Когда слегка подкрепился и отдохнул, выскочил на улицу помогать Асате снимать шкуру, если с косулей решили завтра заняться, то с волками нужно было разобраться сейчас, иначе потом с задубевших тушек снимать шкуру сложно. Там-то я и поведал кузнецу что и как произошло.

  - Ну, как только ты про братьев мне сказал, я сразу понял, чего могло случиться, - высказался отчим, - они уже не первый раз так делали. Года два назад братья с Оршей на зверя ходили, потом они пришли с добычей, а Орша пропал. По весне охотники на кости по берегу наткнулись, по остаткам одежды догадались чьи, так у него череп проломлен был. А смерть они свою заслужили, по деяниям своим, так что не переживай, никто тебе в вину не поставит, но на всякий случай не особо рассказывай, мало ли кто о чем думать станет.

  В конце работы кузнец еще раз посмотрел на шкуры и хмыкнул:

  - Иному охотнику за всю жизнь ни одного волка добыть не удавалось, а ты за один раз четырех притащил, как только сани такую тяжесть сдюжили.

  Вот так, я, по его мнению, конечно молодец, но больше восхищения вызвала крепость саней, а я? Мне-то пришлось эти перегруженные сани по снегу да торосам тащить. Ладно, все равно воспримем это как похвалу, а так меня больше волнует другой вопрос, как-то в прошлой жизни в краеведческом музее я видел чучело волка, там он был значительно больше, а эти, не то что бы мелкие, но до кондиций музея явно не дотягивают. На следующий день на весь наш околоток объявил Лентяя героем, еще бы, пес спас хозяина от неминуемой смерти. Специально!!! для него были сварены ребрышки и преподнесены в дар со всем вежеством при большом стечении народа. Соседи хохотали до слез, наблюдая со стороны такую заботу о собаке, а Лентяю было как-то не до всеобщего внимания, он, помахивая хвостом, просто наслаждался, разгрызая сахарные косточки, и зорко следил, чтобы никто не пытался их у него отнять.

  Оказывается зимняя шкура волка, да и внутренности тоже, здесь ценятся очень дорого, за четыре шкуры и прочие волчьи 'ингредиенты' я выручил на торге больше, чем за все предыдущее время. Задумался, может специально открыть на 'серых' сезон охоты?

  Но моим великим планам сбыться было не суждено, на следующей неделе раза три пытался выйти на стаю, в последнем выходе даже увидел парочку серых, однако вместо того, чтобы атаковать меня они резво рванули в другую сторону. Это что, они теперь меня бояться стали, или кончился у них период бескормицы?

  После охоты хотел подбить семью на изготовление пельменей, но мать меня отговорила:

  - Вася, да зачем тебе это надо? Сходи на торг, да купи сколько надо, да и скоро весна наступит цены на 'ушки' торговцы сбросят.

  Нет, не понимают меня здесь, ведь тут важен не конечный продукт труда, а сам процесс лепки, он как праздник в семье, когда все от мала до велика принимают участие в работе.

  Кстати, прикупил я потом у одного торговца эти пельмени, черт его знает, или от того, что этот пищевой продукт в наше время другим стал, или от того что вкусовые предпочтения у меня сейчас другие, но не понравилось, сильно не понравилось, даже с уксусом.

  Весна, в слободе солнышко уже начинает пригревать и тропинки между домами (язык не поворачивается их дорогой назвать), уделанные конским навозом, начинают оттаивать. Запах... специфический, как в коровнике. Но здесь, в тайге, до таяния еще далеко, а воздух чист и свеж. Тишины нет, да и откуда ей взяться, если почти все взрослое мужское население нашего околотка вышло на заготовки паданки. Даже Фома с сыном здесь, Голеня даром что старик, так накостылял гордецу, что вся его гордость на время улетучилась. Паданка, это кедровые шишки по весне, почему-то считается, что весной шишка с кедрача сама сходит, и ее, когда снег стаивает, прямо с земли собирают. Ага, сейчас, много потом соберешь, либо зверь шишку погрызет, либо гнилью побьет. Поэтому за паданкой ходили чуть раньше, и не ждали, когда шишка сама сойдет, а били, как и осенью, большой деревянной колотушкой, правда усилий требовалось много меньше. Взрослое население определилось в молотобойцы и обработчики - шелушили шишку на месте, нечего бесполезный вес из тайги выносить.

  Работа спорилась, я, как и все мальцы, перебирался за 'молотобойцами' от кедра к кедру и, вытаскивая сбитую шишку из снега, складывал в мешок. Потом, когда набирался приличный вес, тащил добычу в табор, там мужики постарше на зачищенных от коры колодах, разминали шишки специально вырубленной дощечкой, и получившуюся смесь ореха и шелухи скидывали на рогожу. Для отделения ореха от всего остального сначала просеивали все через сито, где орех с мелкой шелухой проскальзывал в ячеи, а потом проделывали откидывание, то есть брали смесь и несильно кидали вдоль рогожи, орех как более тяжелый летел дальше, а более легкая мелкая шелуха оставалась рядом. За день табор перемещали на другое место два раза, в итоге получилось около шести мешков чистого ореха, с этого на мою семью пришлось пол мешка, неплохо. Больше всего меня интересовало, каким образом мы будет чистить сам орех, если с шишкой все понятно, то вот как освободить ядрышко от жесткой скорлупы даже не представлял. Но надо отдать должное Асате, для него эта задачка оказалась совсем не трудной, сначала мы этот орех чуть подсушили печи, не допуская сильной прожарки, потом когда скорлупа стала жесткой и хрупкой, отчим сильно накалил камни, засунул орех в небольшой мешочек из льна, а потом плеснул на камни водой и положил мешочек сверху. Рванувший из камней перегретый пар, буквально разорвал скорлупу орешек, дальше сталось только хорошо протрясти мешочек и высыпать получившуюся смесь ореха и скорлупы на наклонную доску, где ядра ореха в отличие от скорлупы скатывались вниз. Во всей этой технологии было несколько хитрых моментов, которые следовало учитывать. Во-первых: камни для получения перегретого пара подходили далеко не все, а только те, которые могли выдержать плескание холодной воды и не разорваться, ну как для парилки в бане. А во-вторых: ядрышки ореха сами по себе по наклонной поверхности не скатывались, скорлупа мешала, так вот снизу одной из досок этого наклонного щита туго натягивалась веревочка и ее периодически щипали, ну как струну на гитаре. При этом веревка вибрировала и вместе с ней вибрировали доски щита, ядрышки ореха избавляясь от остатков скорлупы шустро скатывались вниз. В двадцатом веке это называлось откатка на струне, ягоду так откатывали, потому как брали ягоду не руками, а с помощью совка, в результате она получалась сильно засоренной и нуждалась в откатке.

  Такой прогрессивный способ очистки ореха сильно ускорял работу, но полностью от ручного труда не избавлял, примерно пятая часть ореха таким образом чиститься не желала. В этом случае приходилось действовать по старинке, ночи в Сибири весной холодные, порой температура опускается ниже минус двадцати градусов, орех морозили на улице, а поутру заносили домой и быстренько, пока он не прогрелся давили его скалкой. Тут уж как говорится: против лома нет приема. А дальше милости просим дочищать вручную.

  Не знаю, сколько мы с этого масла надавим, но как-то совсем грустно 'пустую' кашу есть.