(Это был полный кошмар)

– Я же была твоим другом, ты, самовлюбленная стерва, – выплюнула Эмма, очевидно не собираясь заканчивать спор. Ее грудь ходила ходуном, щеки пылали, а в глазах было столько боли, что это просто разрывало Реджину на части. Она это ненавидела. Ненавидела Эмму и то, какие чувства она вызывала. – Даже если ты не испытывала ко мне ответных чувств, могла бы поделикатнее сообщить об этом, вместо того, чтобы, попользовавшись мной, морально растоптать.

– Не смей, – выпалила Реджина, взбешенная тем, что Эмма осмелилась предположить, будто это Реджина «использовала» её. – Не смей стоять здесь и заявлять, что я «попользовалась» тобой, когда именно ты мной воспользовалась. Я была расстроена; я только что рассталась с Робином и нуждалась в друге, а ты воспользовалась подвернувшейся возможностью, чтобы трахнуть меня, скажи, разве не так?

– Ты поцеловала меня, Реджина; а не наоборот!

– Я ничего подобного не…

Дверь в кухню распахнулась и ударилась о стену, что наконец заткнуло их обеих, осознавших, что их личные разборки неожиданно стали публичными. Снежка стояла в дверном пролете и буравила их убийственным взглядом. – У вас тут все нормально? – сухо спросила она тоном, четко дававшим понять, что она в курсе истинного положения вещей.

И даже сейчас Эмма чувствовала потребность соврать.

– Да, полный порядок, – практически огрызнулась она, не в силах сбавить обороты. – Реджина просто разбила одну из моих тарелок.

– Это ты разбила тарелку, дорогая; не…

– Ладно, я разбила эту дурацкую тарелку; да кого, на хрен, это волнует?..

– Эмма, – решительно перебила её Снежка, недовольно глядя на обеих. – Возможно, ты думаешь иначе, но в твоем доме не такие уж толстые стены, да и среди нас глухих нет. Твоему отцу пришлось увести Нила на улицу поиграть в снежки, чтобы ребенок не слышал всю эту цветистую брань, льющуюся с кухни, и неприличное содержание самой вашей «беседы». Ему всего шесть, Эмма, тебе бы стоило чуть больше думать об окружающих, потому что это совсем не то, что ребенку стоит слушать, также как и твоему сыну и родителям.

Щеки Эммы моментально вспыхнули, отражая смущение, которое овладело ей, когда девушка поняла, что её грязное белье стало предметом всеобщего внимания. Реджина не была особо этим потрясена, но в то же время понимала, что им некого винить, кроме себя самих; их так поглотила эта перепалка, что они забыли обо всем на свете. С другой стороны, с Эммой всегда было так, и Реджина в очередной раз поняла, что ненавидит ее за это. Она не должна была оказывать на Реджину такое влияние.

– Хотя, если уж быть совсем честной, – подумав, поправила себя Снежка, напряжения в ее голосе поубавилось и она вздохнула так, будто вся эта ситуация сильно обременяла ее, – не то чтобы я не заметила, что грядет нечто подобное.

По какой-то причине этот комментарий шокировал Эмму, и хотя Реджине тоже было любопытно узнать, с чего это Снежке на ум пришло ожидать такого поворота событий между ними с Эммой – особенно если учесть, что в последние годы они еле терпели друг друга, – она не имела ни малейшего желания разбираться в этом. Она просто хотела уйти; эта ситуация уже и так была достаточно неловкой, и Реджине не хотелось ее усугублять.

– Извини, что прерываю, – дипломатично ответила ей Реджина и, подчеркнуто игнорируя слова Снежки, выпрямилась, чтобы не показывать унижения, которое почувствовала. – Очевидно, мне вообще не стоило приходить. Я ухожу.

– Нет, мама! – Генри неожиданно вынырнул из-за угла и успешно преградил Реджине дорогу к двери, упершись руками в дверные косяки. Очевидно, он подслушивал; похоже, он никогда не вырастет из этой привычки. – Ты не можешь уйти, ты обещала, что останешься в этот раз.

– Генри, я знаю, что ты хотел провести Рождество с нами обеими, но мы с твоей биологической матерью просто не можем находиться рядом, и я не хочу, чтобы наши проблемы испортили тебе праздник; это будет нечестно по отношению к тебе.

– Ты правда думаешь, что мне есть дело до Рождества? – спросил ее Генри, глядя на обеих своих мам, как на непроходимых тупиц. – Потому что это не так. Я, возможно, уже и не ребенок, но и не настолько взрослый, чтобы меня не воротило от необходимости метаться между вами и делить праздники из-за какой-то ерунды, которая случилась пять лет назад. Это был секс, мамы, а не конец света. Поэтому не могли бы вы обе уже повзрослеть и пережить это? Потому что все это очень глупо.

– Прости, ты действительно только что велел нам «повзрослеть»? – не веря своим ушам, спросила Реджина, чувствуя себя раздавленной резкими словами сына. Он никогда не говорил с ней таким тоном, и, откровенно говоря, она не имела ни малейшего представления, как на это реагировать. Неужели она вела себя настолько незрело, что её сын был попросту вынужден указать ей на это?

Потому что это было совершенно неприемлемо.

– Подождите, все это произошло пять лет назад? Я-то думала, вы так кричите друг на друга, потому что это случилось недавно! – воскликнула Снежка, посмотрев на них, как на безумных, которые все еще ругаются из-за того, что было так давно. Возможно, они и правда сошли с ума, возможно, Снежка и Генри были правы. Реджина аж вытянулась от злобы – она ненавидела ошибаться. Это было мелочно. Все, что они делали, было мелочным и незначительным, но до сих пор причиняло такую сильную боль, как будто все случилось только вчера, и Реджина хотела бы знать, почему так вышло.

Хотя Снежка выглядела так, будто знала ответ, потому что внезапно её лицо приобрело сочувственное выражение, когда она повернулась к дочери и сказала:

– О, дорогая…

– Нет. Нет, – угрожающе отреагировала Эмма, предупреждающе указывая на мать. – Никаких «о, дорогая», потому что ты думаешь, что все понимаешь, но на самом деле – нет. Мы с Реджиной просто никогда не обсуждали это, понятно? Именно поэтому все вырвалось наружу таким образом.

Реджина хотела сосредоточиться на сказанном, потому что осмысление реакции Эммы на выводы Снежки буквально придавило её, но она смогла лишь выпалить:

– Подожди минутку, как ты узнал, что это случилось пять лет назад? –Реджина была уверена, что ни она, ни Эмма не упоминали этого в их маленькой словесной перепалке, а Генри назвал конкретную дату.

Генри скрестил руки на груди и, покосившись на Эмму и заколебавшись на мгновение, признался:

– Мама сказала мне.

На лице Реджины отразился ужас, и она, тут же развернувшись, впилась взглядом в виновницу:

– Ты рассказала нашему сыну о том, что было между нами?..

– Ой, расслабься, я не рассказывала ему никаких неприятных подробностей, ничего такого. Он едва ознакомился с наикратчайшей версией нашей мыльной эпопеи.

– Не важно; ты не имела никакого права…

– Он спросил, Реджина, что, черт возьми, я должна была сказать? – выпалила Эмма в ответ, бессильно всплеснув руками. – Веришь или нет, но наш сын не вырос слепым тупицей! Думаешь, он не заметил, что между нами явно что-то не так? Он уже взрослый, черт возьми, и имеет право знать, почему мы не можем быть такой семьей, какую он хочет, ясно? Уж это мы обязаны объяснить.

– Прекрати сквернословить в присутствии моего сына…

– А ты прекрати вести себя так, как будто он все еще ребенок!

– А он и есть ребенок!

– Да вашу мать, прекратите! – заорал Генри, потеряв всякое терпение и, встав между своими мамами, буквально растолкал их в стороны. – Если вы вот так собираетесь общаться, я больше вообще не приеду домой на каникулы! У меня и в колледже проблем предостаточно; я не хочу приезжать домой и выслушивать весь этот бред! Вы этого добиваетесь? Чтобы я вообще больше не приезжал?!

На этот раз Реджина пропустила ругательства Генри мимо ушей. Сейчас это, честно сказать, было не так уж важно: угрозы сына испугали её. Не видеть Генри… этого она хотела меньше всего.

– Нет, конечно, нет, дорогой, – попыталась успокоить его Реджина. Казалось, что он сильно разочаровался в них обеих. – Мы с твоей биологической матерью просто…