– Так значит, она ненавидит тебя, потому что ей неловко находиться рядом с тобой? – спросил Генри, в замешательстве нахмурив брови. – Почему?

– Потому что я сказала то, что не следовало, понятно? – резко ответила Эмма, не желая больше отвечать на все эти вопросы. Это походило на моральную пытку. – И то, как она ответила на мои слова, причинило мне… причинило мне боль. Поэтому все так и вышло. Так что даже пять лет спустя всякий раз при взгляде друг на друга мы вспоминаем о том, что произошло, и стараемся как можно реже встречаться. Поверь мне, так даже лучше.

– Как скажешь, – ответил Генри явно недоверчиво, развешивая на елке мишуру. – Но, если тебя интересует мое мнение, слишком много драмы на пустом месте. Ведь вы же не были влюблены или типа того?

Эмма поджала губы и промолчала, и отсутствие ответа заставило Генри поднять брови от удивления и неверия.

– О, Боже, мам, ты была влюблена в нее? То есть это прям «истинная любовь» была?

– Генри, – решительно оборвала его Эмма, с силой ударяя рукой о стену и поднимая на сына глаза. Желудок скрутило от боли, старые чувства, которые она так долго старалась похоронить, нахлынули с новой силой, что Эмме совершенно не нравилось. – Я ответила на твои вопросы, так? Теперь ты знаешь, в чем дело, все, конец истории. Оставь эту тему и лучше надень звезду на макушку елки. Нам еще нужно развесить все эти украшения, мы ведь еще и половины не сделали. Я хочу закончить с ними, пока бабушка с дедушкой не пришли.

Генри обиделся за то, что его так резко осадили, и сильно сжал губы в тонкую линию. Это так сильно напоминало Реджину, что Эмма отвернулась. – Хорошо. Но мне все еще кажется, что это глупо.

– Думай, что хочешь, – резко ответила Эмма, передавая сыну звезду. – Это ничего не изменит.

Эмма действительно так думала, по крайней мере, следующие три дня.

========== Глава 2 ==========

– Ну давай!

– Генри, – категорично ответила Реджина, глядя поверх очков на своего сына, похожего в данный момент на взрослого ребенка, – прекрати ныть, ты уже слишком взрослый для этого. Кроме того, мне казалось, ты любишь встречать Рождество со своей биологической матерью.

– Я не говорю, что не хочу встречать его с Эммой, я просто хочу, чтобы и ты была с нами, – просил Генри с мольбой в глазах. – Это все, чего я хочу на Рождество, понимаешь? Чтобы вся моя семья была вместе. Ты можешь это сделать, хотя бы раз? Можешь даже не дарить мне подарки.

– Ты так говоришь, потому что знаешь, что я их уже купила.

– Тогда пожертвуй их кому-нибудь или отдай! Я серьезно, мам.

В ответ на это заявление Реджина выгнула бровь; она действительно не ожидала, что Генри будет настаивать на такой уступке, особенно если учесть, что Рождество было его любимым праздником, а подарки – важнейшей его частью. И тем не менее… – Генри, не то чтобы я была против этой идеи… – это была ложь, ну и что? – …но мы с твоей биологической матерью вместе составили постоянный график, согласно которому я праздную с тобой День Благодарения, а она – Рождество. Если учесть, что Эмма не была приглашена на наш ужин несколько недель назад, мне кажется, будет неправильно, если я посягну на ваше совместное время.

– Ничего вы не «вместе составили постоянный график», – возразил Генри, пронзив Реджину взглядом, который говорил, что ему все известно. – Эмма сказала тебе, что хочет провести со мной День Благодарения, ты ответила: нет, а потом швырнула в нее вилку.

– Это было в прошлом году, дорогой; и ей еще повезло, что я не запустила в нее чем-нибудь побольше в ответ на ее вопли. В этом году, тем не менее, я проинформировала ее, что тебе будет лучше придерживаться одного постоянного графика, и она согласилась.

– Нет, не согласилась.

– Ну, в конечном итоге, все же согласилась. В любом случае, Генри, я не хочу навязываться.

– Мама, ты в буквальном смысле принуждаешь Эмму делать все по-твоему, так почему бы в этот раз тебе не заставить ее согласиться на то, чтобы ты праздновала Рождество вместе с нами? – резонно заметил Генри, и у него, вообще-то, были на то причины. Очень редко Реджина не добивалась своего в спорах с Эммой Свон, хотя и старалась не думать, почему все происходит именно так. – Да ладно, я знаю, что ты не любишь Рождество или… Эмму, если уж на то пошло, но можешь попробовать, хотя бы раз? Пожалуйста!

Только сейчас Реджина отложила газету.

– Почему ты думаешь, что я не люблю Рождество? – все эти годы она старалась, очень сильно старалась, выглядеть счастливой во время рождественских каникул, и думала, что у нее это получается. Возможно, Реджина вела себя слишком очевидно, спихивая сына Эмме в Сочельник, но она по-прежнему предпочитала нацепить на лицо фальшивую улыбку; почему-то, так было еще больнее. – И у нас с твоей биологической матерью абсолютно цивилизованные отношения, и я не понимаю, на что ты намекаешь.

– Ну да, вы шарахаетесь друг от друга, как от чумы, – это, по-твоему, цивилизованно? – пробубнил Генри, но Реджина, вне всяких сомнений, услышала его. Очевидно, она оказалась не настолько искушенной в умении скрывать свои чувства, как ей казалось. – Это все… проявляется в мелочах, мам; к примеру, ты никогда по-настоящему не улыбаешься в Рождество и всегда находишь причину оставаться в одиночестве. И это, наверное, просто… я не знаю, как называется это чувство? Меланхолия или что-то в этом роде, то, что зимой вызывает у тебя грусть? Или, может быть, тут есть что-то еще, о чем ты пока не хочешь мне говорить, и это нормально, но, знаешь, может, если ты просто… проведешь некоторое время со своей семьей, тебе станет лучше.

Реджина сильно в этом сомневалась. На самом деле, необходимость находится рядом с Эммой Свон все только усугубит… еще как усугубит. Простое присутствие этой женщины рядом возрождало в Реджине нечто такое, что она предпочитала не замечать. Реджина еле заметно вздохнула и поправила:

– Они – не моя семья, Генри. А твоя.

– Но ты – моя семья, так что косвенно и они тебе не чужие, – резонно заметил Генри, очевидно, желая верить, что когда-нибудь все они смогут стать большой, счастливой семьей, что было не так уж нереально. – Ну, давай же, я сбрею бороду, если ты согласишься.

Реджина вопросительно изогнула бровь.

– Что? У тебя очень красноречивый взгляд; я знаю, что тебе она не нравится.

Реджина вздохнула.

– Это правда так много значит для тебя? – она предпочла бы провести праздничные дни в одиночестве, но выражение лица и настойчивость сына подействовали на нее. Она не хотела разочаровывать его; она и так чувствовала, что достаточно подводила его, когда он был ребенком.

– Да, так ты пойдешь? Это же только на один день.

Реджина поджала губы, поколебавшись всего лишь мгновение, да и то потому, что так ей было легче.

Если уж на то пошло, она с самого начала разговора знала, что наверняка поддастся Генри.

– Хорошо, – наконец уступила Реджина. – Но не надейся, что это станет традицией; я все еще уверена, что существующие договоренности гораздо лучше подходят для наших… необычных обстоятельств.

– Боже, вы ведете себя, как разведенная пара или типа того, – Реджина собиралась возмутиться на подобное заявление, но Генри не обратил на это внимания, продолжив: – Так ты правда идешь? Уверена, без сомнений, несмотря ни на что?

– Я ведь уже ответила, не так ли?

– Хорошо, – сказал Генри, обрадованный таким ответом, но не по той причине, о которой думала Реджина. – Потому что, когда я сказал «Рождество», я вообще-то имел в виду «Сочельник и Рождество», потому что все гости, поужинав, собираются остаться у Эммы на ночь, чтобы утром была возможность открыть подарки всем вместе.

Реджина сузила глаза, реагируя на столь вопиющую уловку. – Генри… – начала она неодобрительным тоном, но сын не дал ей произнести больше ни слова.

– Что? Это займет двадцать четыре часа, что технически и значит день, просто он начнется и закончится не в полночь. Да ладно, ты же обещала.