Когда поцелуй закончился, Реджина чувствовала губами дыхание Эммы, когда та облизала свои губы и подняла на нее глаза.

– Мы сейчас ведем себя как хреновы мазохистки, да? – мягко спросила Эмма, желавшая точно знать, что между ними происходит.

– Если ты интересуешься, собираюсь ли я завтра тебя бросить, то ответ – нет, – очень тихо отозвалась Реджина, как будто полагая, что громкие звуки могут нарушить деликатность момента. – Я не… хорошо, я не планирую тратить следующие пять лет своей жизни на сожаления о том, что не дала нашим отношениям шанса; этот вариант времяпрепровождения вовсе не кажется мне приятным.

Эмма в ответ на эти слова поджала губы, едва заметно кивнула, а затем опустила взгляд на руки Реджины, которые по-прежнему невесомо накрывали ее собственные. Развернув руки ладонями вверх, Эмма переплела пальцы с Реджиниными и громко выдохнула.

– Это безумие, – шепнула она. – Еще два часа назад мы ненавидели друг друга.

Реджина усмехнулась словам Эммы.

– Вообще-то, дорогая, по-моему, сегодня мы пришли к выводу, что враждебность, существовавшая между нами, была вызвана далеко не ненавистью.

Эмма мягко рассмеялась, поворачивая руку Реджины в своей, и подняла на нее взгляд.

– Да, думаю, ты права.

Затем она на мгновение замолчала, и Реджина наблюдала, как на лице Эммы мелькали эмоции, когда та мягко играла с пальцами Мэра. Реджина не говорила ни слова, дожидаясь, когда Эмма заговорит или придет к какому-то решению, поскольку было очевидно, что она над чем-то размышляла. И на мгновение, когда Эмма начала придвигаться ближе, Реджине показалось, что она что-то решила. Но затем она остановилась в каком-то миллиметре от губ Реджины, нерешительно облизывая свои собственные, и Реджине даже показалось, что она разглядела страх, который исходил от Эммы с каждым щекотавшим ее кожу выдохом.

– Ты можешь поцеловать меня, знаешь ли, – прошептала Реджина мягко и так тихо, что ее слова можно было расслышать только на расстоянии нескольких миллиметров. Казалось, эта фраза нарушила ход мыслей Эммы, и она, нахмурившись, сосредоточила внимание на женщине, сидевшей напротив.

– Я знаю. Просто… заткнись. Ладно? Просто…

Реджина собиралась было изогнуть бровь в ответ на подобное требование, но в этот момент губы Эммы неожиданно накрыли ее собственные, и в этот раз их поцелуй был далеко не таким целомудренным, как первый. Очевидно, Эмма собиралась с силами, чтобы наконец снова довериться Реджине, чтобы немного углубить их отношения, и Реджина, издав хриплый стон, выпустила ее руки, чтобы коснуться лица Эммы. Поцелуй нельзя было назвать слишком грубым, но твердости, которая в нем читалась, было невозможно не заметить; Эмма не просила, а требовала углубить поцелуй, и Реджина более чем добровольно исполнила ее требование, приоткрыв губы и позволив Эмме проникнуть языком в ее рот.

Какое-то время Реджина уступала Эмме, но в конце концов жар в ее животе начал усиливаться, распространяясь по телу и выжигая всю ту неуверенность, которая прежде побуждала ее чувствовать неловкость в столь интимных ситуациях. Реджина застонала низким, гортанным голосом, от которого у Эммы захватило дыхание, и, схватив ее за подбородок, довольно ощутимо надавила ей на челюсть, чтобы быть уверенной, что ее рот останется открытым, когда Реджина отстранится.

Языком она провела сначала по губам Эммы, затем по зубам и уголкам губ, после чего поцеловала ее подбородок и поднялась к уху. Реджина начала прикусывать кожу и обнаружила самое чувствительное место за ухом Эммы, от чего последняя вцепилась в ткань ее платья и издала полный желания возглас:

– Черт…

Реджина усмехнулась, почувствовав, как голос вибрирует под фарфоровой кожей на горле, и продолжила покрывать поцелуями шею Эммы.

– Как красноречиво, дорогая.

– Заткнись, – выдохнула Эмма, закрыв глаза и издав очередной стон, почувствовав, как Реджина втягивала в рот ее кожу и всасывала ее, пока не услышала легкий хлопок и не почувствовала вкус меди на губах. Затем она мягко прошла языком по отметине, успокаивая оставленный на коже след в надежде, что на его месте не появится слишком большой синяк.

В конце концов, она просто хотела оставить засос на теле Эммы, а не превратить ее в жертву насилия.

Но хотя следующий ее поцелуй, прямо под челюстью, был нежным, Реджина чувствовала, как Эмма сглотнула прежде, чем повернуться, мягко ткнуться своим носом в Реджинин и поцеловать ее, но уже совсем не нежно. Поцелуй был неистовым, сильным и напористым, и в нем ощущалось настойчивое требование большего, чем то, что они друг другу давали. Эмма тяжело дышала, до боли прикусывая нижнюю губу Реджины, опуская руки с шеи Мэра ниже на грудь и сжимая ее. Грудную клетку Реджины неожиданно сдавило, а ее колготки намокли.

Реджина уложила Эмму на пол возле камина, продолжая целовать и надеясь, что правильно прочитала подаваемые ей знаки. Хотя если учесть, как быстро она вылезла из этого идиотского Рождественского свитера и практически растерзала платье Реджины в попытке спустить его с плеч, последняя не ошиблась в своих предположениях относительно намерений Эммы. Хотя…

– Здесь? – задыхаясь, спросила она, расстегнув молнию на спинке платья и помогая Эмме раздеть себя, пока та окончательно не разорвала платье прямо на ней. – Мы на полу в твоей гостиной.

– И что? – спросила Эмма, задыхаясь между поцелуями, которые оставляла на оголенной коже Реджининых плеч, стягивая платье с ее груди и оставляя его болтаться на бедрах. – Здесь же огонь, это так романтично.

Реджина фыркнула.

Эмма немного приподнялась, все еще пытаясь избавить ее от платья, хотя учитывая угол и изгиб, под которыми Реджина сидела, Эмме вряд ли удалось бы стянуть его ниже талии.

– Ты дашь мне раздеть тебя? – тяжело дыша, спросила в нетерпении Эмма, но Реджина только отодвинула Эммину руку и просто сказала: «Нет».

Эмма выгнула брови.

– Ложись обратно, – проинструктировала ее Реджина, отпустив запястье Эммы, чтобы та смогла исполнить ее просьбу.

– Реджина…

– Делай, что я сказала, дорогая.

Эмма задержала на ней взгляд всего лишь на мгновение, чувствуя, как грудь тяжело вздымалась от желания, и прикидывая, стоит ли ей следовать желаниям Реджины или просто набросится на нее как бешеное сгорающее от страсти животное. Реджина же просто ждала, не сводя с Эммы глаз, пока та наконец не кивнула и не легла обратно на пол, ожидая последующих распоряжений. Реджина улыбнулась.

– Хорошая девочка.

Тогда она поднялась на ноги, позволяя мерцающему свету от огня в камине причудливо танцевать на коже, пока она медленно снимала платье, которое наконец упало к ее ногам. Она наблюдала, как Эмма с силой втянула воздух, рассматривая любимую, стоявшую прямо перед ней: ее подтянутое тело в черном кружевном белье, колготках и туфлях на высоком каблуке, которые она до сих пор не сбросила с ног. Реджина знала, что с растрепанной прической и наверняка смазанным макияжем, она представляет собой умопомрачительное зрелище – что и подтвердило выражение лица Эммы, пожиравшей ее глазами.

– Черт, – выдохнула Эмма. – Можно мне, типа… сфотографировать тебя? Хочу повесить фотографию на чертову стену.

Реджина только отмахнулась.

– Как бы лестно это ни звучало, дорогая, но поскольку я уверена, что она станет тебе подспорьем в твоих ночных развлечениях, то ответ – нет, – слабый румянец покрыл щеки Эммы, которая теперь, вне всяких сомнений, подумала о мастурбации на Реджинино фото, и мэр, ухмыльнувшись, начала медленно, оценивающе изучать лежавшую на полу женщину.

– Сними одежду.

В ту же секунду бюстгальтер Эммы был отброшен куда-то в сторону, и хотя Реджина не могла не оценить подобную расторопность, она все же взмахнула рукой и неодобрительно цокнула языком.

– Медленно. Разве я не говорила, как вижу твое тело? Для меня оно словно произведение искусства, дорогая; я желаю его и довольно часто мечтаю о нем, если говорить начистоту. Не отдавай его так просто; подразни меня.