Лишь солнечный диск над вселенною встал,
Встревожился Тус и Гудерзу сказал:
«У недруга в стане движения нет:
16590 Вином упились или держат совет?
Но весел заклятый наш враг иль угрюм —
Недобрые мысли приходят на ум.
Коль недругу войско в подмогу пришло —
Нам время изведать тревогу пришло.
Знай, будет иранская рать сметена,
Коль бегством спастись не успеет она.
Быть может, на помощь примчится Ростем,
Не то суждено здесь погибнуть нам всем.
Умрем без могил и надгробных камней,
16600 Нас в поле растопчут копыта коней».
Гив Тусу на это промолвил в ответ:
«Что сердце терзаешь предчувствием бед!
Напрасно отчаяньем ты обуян:
В беде не покинет иранцев Йездан.
Ему поклоняясь во все времена,
Мы сеяли в мире добра семена.
Во имя Хосрова, царя-мудреца,
Престола его и меча, и венца
От участи злой нас избавит Творец,
16610 Во власти врага не оставит Творец.
Примчится Могучий на поле войны —
От гибели будем тогда спасены.
Хоть ночь среди белого дня воцарись,
Верь в милость Йездана, с уныньем борись!
Один только день без сраженья протёк,
А сердце твое уж во власти тревог.
Иль мир опрокинулся? Зла в эти дни
[579]Сам, раньше чем недруг, себе не чини!
А если всевышний Владыка светил
16620 Нам здесь не победу, а гибель судил —
Напрасны тогда осторожность и страх,
Беды не избегнем, поляжем во прах...
Мы рвом окопаться глубоким должны,
Как учит устав и обычай войны.
Должны мы оружье из ножен извлечь
И головы вражьи без промаха сечь.
Увидим, что недруг готовил для нас,
Он тайну свою обнаружит тотчас.
А там и отчизна известье пришлёт,—
16630 И древо надежды для нас расцветёт!»
Гудерз престарелый, покинув шатры,
В смятенье спешит на вершину горы.
Уж ясное солнце, минуя зенит,
На запад свой бег величавый стремит...
Вдруг с вышки донёсся дозорного зов:
«Час горя настал для иранских бойцов!
Вдали, на востоке, от пыли густой
[580]Земля облачилась ночной темнотой.
Лиловое солнце чуть видно сквозь прах —
16640 Так много слонов и знамён на слонах».
И молвил Гудерз, престарелый герой:
«Знать, время в земле мне укрыться сырой!»
От горести лик потемнел, что смола;
Сказал бы, его поразила стрела.
«С тех пор, — говорит он, — как свет я узрел,
Сражаться с врагами дано мне в удел.
Злой рок расправляется круто со мной —
Всё потчует только отравой одной!
Я пестовал внуков, растил сыновей,
16650 Что славились в мире отвагой своей, —
Все пали в недавнем кровавом бою!
Несчастье звезду погасило мою,
Надежда утрачена, мрачная тень
Окутала мглою сиящий день.
Уж лучше на свет не рождался бы я,
И свод не вращал надо мной Судия!»
Дозорному витязь промолвил потом:
«О зоркий воитель с пытливым умом!
На нашу и вражью дружину взгляни:
16660 На поле сраженья сошлись ли они?
Найди полководца иранского стяг,
Кто справа, кто слева, сражаются как?»
И слышит: «Я сколь ни гляжу с вышины,
Не вижу и признака жаркой войны.
Движенье, волненье на той стороне,
На этой, сказал бы ты — войско во сне».
Боль сердце вождю обожгла горячей,
И хлынули слёзы из скорбных очей.
Воззвал он, стеная: «Седлайте коня!
16670 Могила отныне приют для меня.
Хочу наглядеться на славную рать,
Шейдуша и Гива в объятия взять,
Бижена, Роххама и Туса и всех
Отважных и славных воителей тех.
Прощальным лобзанием к ним припаду,
Слезами в смертельной тоске изойду».
Спешат для него скакуна оседлать.
Вдруг возглас послышался с вышки опять:
«О доблестный витязь, расстанься с тоской
16680 И сердцу даруй долгожданный покой!
Прах встал на пути из Ирана столбом,
День ясный во мраке топя смоляном.
К нам движется рать, и знамёна над ней
Сияют, луны светозарной ясней.
Вот первое знамя, волк вышит на нём,
Серебряный месяц — на стяге другом,
А далее — знамя, где вышит дракон,
На древке же лев золотой водружён».
«Будь счастлив! — Гудерз восклицает в ответ, —
16690 Да будешь храним от несчастий и бед!
Коль правда открылась тебе в вышине
И сбудется всё, что поведал ты мне,
Тебя одарю, чтоб лишений вовек
Не знал ты, живя средь довольства и нег.
И после, когда возвратимся в Иран,
К престолу Хосрова, властителя стран,
Тебя поведу я: великий почёт
Тебе по заслугам на долю падёт!
Прошу я, теперь с этой вышки спустись,
16700 К водителю рати иранской помчись,
Известье благое спеши отнести,
От каждого помощи требуй в пути».
Но молвил боец: «На часах я стою,
[581]Не вправе покинуть я вышку свою.
Но только на землю опустится ночь
И даль различать уже станет невмочь —
Как птица Симург, с этой вышки слечу,
С известьем к иранским бойцам поскачу».
Дозорному молвил воитель седой:
[582]16710 «Будь счастлив, не знайся вовеки с бедой!
Вглядись и ответствуй мне с вышки своей,
Чтоб войску дойти, сколько надобно дней?»
И слышит в ответ: «Хемавена с зарёй
Достигнет иранских воителей строй».
И радостью старый воитель объят;
Он словно воскрес, силы снова кипят...
Пиран, между тем, точно буря, на бой
Несчётные полчища вёл за собой.
Гонца расторопного выслал, и вот
16720 Рассказ о событьях посланец ведёт.
Услышал Хуман и промолвил, смеясь:
«Удача нам другом теперь назвалась!»
Поведал известье туранским бойцам;
Клич радости дружный взлетел к небесам...
Иранцы в унынье, от злой маеты
Уста почернели и лица желты;
Смешались ряды, удручённая рать
О доле своей принялась толковать.
Теснятся в смятении толпы мужей,
16730 Все плачут о гибели близкой своей,
И сетуют витязи царских родов:
«О нас позабыли Иран и Хосров!
Нам здесь суждено, обездоленным, пасть,
Не прах нас поглотит, а львиная пасть».
Услышал Бижен полководца приказ:
«Поведай нам то, что сокрыто от нас.
С вершины на полчища вражьи взгляни,
Откуда идут, и сильны ли они,
Какою дорогою движется рать,
16740 Да княжьи шатры не забудь сосчитать».
И тотчас воитель отважный, Бижен,
Взошёл на вершину горы Хемавен,
Взглянул и увидел: несчётны, грозны,
Несутся бойцы, выступают слоны.
Бегом к предводителю кинулся он.
С тревогою в сердце, душой удручён,
Воскликнул: «К нам движутся столько дружин,
Что с Нилом сравнялись просторы равнин!
Лес копий, знамён нескончаемый строй,
16750 И солнце померкло от пыли густой.
Отступишься, витязей не сосчитав,
Оглохнешь от грома огромных литавр!»
Скорбь Туса объяла при этих речах,
И слёзы невольно сверкнули в очах.
Воителей славных призвал он к себе,
Поведал о чёрной грозящей судьбе.
Промолвил: «Я ныне в преклонных годах,
Вся жизнь в боевых миновала трудах,
Падений и взлётов я много знавал,
16760 В подобной беде никогда не бывал.
Да, выход один перед нами сейчас,
Хоть мало бойцов и оружья у нас.
Ночное сраженье туранцам дадим,
И землю в кровавый Джейхун обратим.
Пусть гибель сулит мне соперника мощь,
Жив был бы владыка — отыщется вождь!
Коль пасть суждено нам в объятья земли,
Не скажут: бесславно мужи полегли!»
И все, как один, согласились на то,
16770 Из витязей сердцем не дрогнул никто...
Мир словно густою смолою облит,
Не светят ни Тир, ни Бехрам, ни Нахид.
Но месяц над Рыбою встал, и тотчас
[583] Разорван ночного покрова атлас.
Примчался дозорный, пред Тусом предстал,
От бега лицом пожелтев как сандал,
Вскричал он: «Возрадуйся, славный герой!
Спешит к нам иранских воителей строй».
Ликуя, сказал полководец бойцам,
16780 Отважным, прославленным тем удальцам:
«Сражение лучше теперь отложить,
Разумней порой выжидать, не спешить.
По воле Йездана Ростем-исполин
Несёт нам спасенье от бед и кручин.
Сегодня удача к нам лик повернёт,
И слава Ирана, как солнце, сверкнёт».
Бойцы, услыхав о герое родном,
Забыли и думать о бое ночном.
И каждый желанному вестнику рад,
16790 И щедро его одарил стар и млад.
Спустились на бранное поле посты,
Их клики звучат средь ночной темноты.
Толкуют в шатрах про Ростема-бойца,
Весельем и счастьем объяты сердца.
