Однажды, объехав окрестности все
С Пираном, прославленным сыном Висе,
Такие успев уголки посетить,
6450 Что старому юность могли возвратить,
Властитель верхом возвращался домой.
Он ехал неспешно, в печали немой,
И вдруг говорит звездочёту: «Скажи,
Но только, смотри, без увёрток и лжи:
Мной город блистательный сооружён —
В нем счастлив я буду иль горем сражён?»
Глава звездочётов промолвил в ответ:
«Тебе благодати в том городе нет».
И царь на провидца прикрикнул в сердцах,
6460 Но слёзы блеснули на царских очах.
Ослабив поводья, вперед не спеша
Он едет, тревогой объята душа.
«Владыка, — Пиран прозорливый спросил, —
От горя какого лишился ты сил?»
А тот отвечает: «Покой мой исчез,
Страшусь приговора высоких небес.
Как дивно ни блещет мой царственный дом,
Как много сокровищ ни собрано в нём,
Все в руки врагу моему попадёт,
6470 Всесильный раздавит меня небосвод.
[249] Мой город прекрасен, — такой красоты
Нигде на земле не увидел бы ты.
Его помогли мне искусно создать
Удача, рассудок, Творца благодать.
Мой стройный дворец выше горных вершин.
Главой достигает он светлой Первин.
[250]Поныне я, град украшая, тружусь,
Твореньем любимым всё больше горжусь.
Когда же невиданно он расцветёт,
6480 Исполнен сокровищ и дивных красот —
Мой город отнимет безжалостный рок,
Другому отдаст озарённый чертог.
[251]Увы, недалек моей жизни конец,
Не нужен мне будет высокий дворец.
Не я наслажусь им, не сын мой родной,
Не родич, не друг, почитаемый мной, —
Царить в нем владыке туранской страны;
На смерть он осудит меня без вины.
Таков небосвода извечный закон:
6490 То горе, то счастье нам жалует он».
«О славный, — ему отвечает Пиран, —
Напрасно тревогою ты обуян.
Надёжна, как царского перстня печать,
[252] Властителя дружба. Тебя защищать
Он станет, и я наш священный союз
Хранить до последнего вздоха клянусь.
Не дам на тебя даже ветру дохнуть,
Не дам волоска на тебе шевельнуть!»
«О славный, — услышал воитель в ответ, —
6500 Твоя доброта мне отрада и свет.
Да здравствуешь, бодрый, исполненный сил!
Дозволь, чтобы тайну тебе я открыл.
Я волю Йездана познал, я не слеп,
Открылись душе начертанья судеб.
Завесу сорву я с грядущего дня;
Про все, что постигнет мой град и меня,
Услышь, дабы после подумать не мог:
Несчастный не знал, что судил ему рок!..
Тебе, о Пиран, предводитель мужей.
6510 Поведаю ныне о доле своей.
Недолгое время, узнай, пролетит,
По воле владыки Турана убит
Безвинно я буду враждебной рукой,
Престол мой займет повелитель другой.
Ты честен, ты верность хранить мне готов,
Но грозных небес приговор уж таков!
Мне вражьи наветы готовят беду,
Я жертвою жребия злого паду.
Иран на Туран ополчится тогда,
6520 Вновь смуту зажжёт роковая вражда,
Вновь звоном мечей огласятся поля,
Наполнится горем великим земля.
Лиловы и алы, желты и черны,
Взовьются знамена иранской страны.
Немало в Туране захватят добра,
Алмазов и золота, и серебра.
От конских копыт изнеможет страна,
И станет в потоках вода солона.
В речах и делах безрассудных своих
6530 Раскается после владыка, но их
Назад не вернуть, не загладить, когда
Разгромлены сёла, горят города.
Стон встанет повсюду, весь мир закипит,
Услышав, что я Афрасьябом убит.
Так, верно, назначило небо с высот;
[253]Что небом посеяно, то и взрастёт.
Вкушая, даря, не тужи ни о чём,
Жить станем, а смерть подоспеет — умрём.
Казной не гордись, не страшись нищеты!
6540 Покинув земное убежище, ты
Другому оставишь казну,— для чего ж
Лелея врага, на земле ты живёшь?..»
Внимая словам Сиавуша, Пиран
Невольной тревогою вдруг обуян.
Он мыслит: «Несчастью себя я обрёк,
Коль вправду познать он грядущее смог.
Не я ли, посеяв раздор и вражду,
В Туран Сиавуша завлёк на беду?
[254]Забыл я владыки разумный наказ,
6550 Хоть слышать его доводилось не раз».
Но сердце свое успокоил затем:
«Небес начертанья разгаданы кем,
И стали откуда известны ему?
Он, знать, по Ирану опять своему
Тоскует, припомнив Кавуса и трон,
И светлое счастье минувших времён.
Печалью предчувствия те внушены
Ему, вдалеке от родимой страны».
Весь путь рассуждали об этом они,
6560 Пытаясь провидеть грядущие дни.
Но вот воротились мужи во дворец,
С коней соскочили — беседе конец.
И стол золотой перед ними накрыт,
И пенятся чаши, и песня звенит.
