Литмир - Электронная Библиотека

Признание Карпано смутило самого Плаггенмейера; прошло несколько секунд, пока он продолжил допрос:

— Вы не лжете? И не станете опровергать свои показания на суде?

— Нет. Пусть господин Кемена занесет мои слова в протокол, я подпишу.

В голосе Карпано слышался отзвук металла. Может, дело в усилителе мегафона, может быть, именно поэтому слова Карпано прозвучали так, будто он выучил их на память. Неужели он не понимает, что сам сунул голову в петлю? Почему он не стал все начисто отрицать? Поверил, что Плаггенмейер действительно приведет свою угрозу в исполнение? (Честно признаюсь, я в этом сильно сомневаюсь. Но не я стоял перед выбором…)

К Карпано подошел Бут, взял у него мегафон из рук и проговорил:

— Здесь стоят сотни свидетелей, слышавших признание, господин Плаггенмейер. Я беру на себя ответственность за то, что на суде все будет зафиксировано как полагается.

Он передал мегафон Карпано, странно посмотрев на него при этом.

— Почему он не остановился? — услышал я голос Плаггенмейера. — Он врач. Оказать помощь — его обязанность!

Карпано промолчал.

— Я хочу знать, почему вы не остановились, Карпано?

— Потому, что я… — пробормотал Карпано, опустив голову.

— Не понимаю. Говорите громче, чтобы все слышали!

Карпано приблизил мегафон к губам.

— Меня словно замкнуло. Нажал на педаль газа, вот и все. Последствий я себе тогда не представлял.

Конечно, подумал я. Нервы не выдержали. Случается. Был, например, за рулем под градусом и опасался, что окажется замешанным в историю, которая повлияет на его карьеру. Но в любом случае все сложилось для него хуже некуда. Ни одна собака знать его не захочет.

Или он все-таки клевещет на себя? Чтобы потом, на суде, взять свои слова обратно, ибо он признал себя виновным с единственной целью — образумить Плаггенмейера. Если преступление действительно совершено им, почему на его машине не найдено никаких следов?

О чем-то подобном подумал, очевидно, и Плаггенмейер, потому что он крикнул:

— Вы лжете! Будь оно так, крыло вашей машины было бы смято. Как вы это объясните?

— Оно и было смято! — прокричал в ответ Карпано.

— Однако полиция ничего такого не обнаружила…

В это мгновенье раздался выстрел.

Один-единственный выстрел, сделанный откуда-то со стороны водонапорной башни.

Карпано ранило в правое плечо.

— Внимание! — крикнул Кемена. — Ахтунг!

— Все в укрытие! — зарычал Бут и потянул Карпано за мешки с песком.

— Это не мои люди! — громко объяснял всем офицер из ГСГ.

Охваченная страхом толпа растекалась по дальним углам Старого кладбища и даже двинулась в сторону Кнохенхауэргассе. А те, кто сохранил присутствие духа и трезвость рассудка, укрылись за надгробиями, каменной стенкой школьного двора или опять-таки за мешками с песком.

Чуть погодя раздалось еще несколько выстрелов. Неизвестный стрелок, как оказалось, выбрал своей мишенью исключительно доктора Карпано— и на сей раз с большим успехом.

Карпано, укрывшийся за мешками, которые оказались укрытием неудовлетворительным, рухнул на землю.

— Окно наверху в водонапорной башне! — крикнул офицер из спецгруппы ГСГ-9.— Обезвредить его. Не то он перебьет тут людей.

Его снайперы переключились на новую цель — на башню из красного кирпича. Прозвучало всего несколько выстрелов: одинокий стрелок не ответил, он, видимо, спрятался в глубине комнаты, а внизу полицейские уже взламывали дверь башни.

Я снова направил бинокль на Плаггенмейера… Его лицо напоминало сейчас лицо опьяненного победой боксера, пославшего своего противника в глубокий нокаут.

Убийца его невесты мертв.

Свершилось.

И вдруг с ним произошло то, что я мысленно назвал «синдромом Куфальта»: он затосковал по размеренной жизни и полной безопасности в тюремной камере. На последней странице своего романа «Кто однажды отведал тюремной похлебки» Ганс Фаллада пишет: «Куфальт натянул одеяло на самые плечи. В камере приятная тишина, спаться тут будет прекрасно… И никаких забот… Здесь он совершенно спокоен… Вилли Куфальт мирно засыпает с мягкой улыбкой на губах…»

Я отчетливо видел в бинокль, как расслабилось лицо Плаггенмейера.

Он мысленно обрел уже убежище, единственно возможное для него сейчас. Теперь можно сдаваться. Он разоблачил и покарал убийцу Коринны. Цель достигнута. Представление окончено.

Совершенно неожиданно, без всякой причины выражение умиротворенности исчезло с лица Плаггенмейера, оно исказилось, стало чуть ли не безумным.

Ошеломленный, наблюдал я за этой переменой в нем. Что стряслось? Не находя ответа, я опустил бинокль, огляделся. И сразу понял, в чем причина.

Я увидел, что Карпано, которого все сочли убитым, поднялся на ноги, автоматически потирая кровоточащий висок. Вряд ли рана тяжелая, скорее всего просто царапина.

А то, что последовало вслед за этим, было хуже всего, случившегося утром. Когда Плаггенмейер вошел в класс с пистолетом в руке и бомбой в сумке, он был готов к переговорам и соглашениям. У него была цель, и он добивался ее своими средствами.

Но сейчас Плаггенмейер счел себя обманутым, об-краденным, у него отняли победу — и им овладела истерика, ему захотелось не просто мести, а мести кровавой. Я понял это, хотя он не произнес еще ни слова.

— Слушайте меня! — заорал он. — Больше вам меня не провести! Хватит кривляться! Одно из двух: либо вы убьете доктора Карпано, либо я взорву доктора Рейнердса и весь класс.

От ужаса никто из стоявших за окнами не произнес ни звука.

Голос Плаггенмейера едва не обрывался, когда он кричал:

— Давайте разделайтесь с Карпано! Даю вам ровно полчаса, ровно тридцать минут — нет, тридцать две минуты, пока часы на церкви Святого Матфея не пробьют половину третьего. И если Карпано к этому времени останется жив, умрем все мы.

13 часов 58 минут — 14 часов 05 минут

В течение дня Плаггенмейер уже не раз объявлял ультиматум, потом несколько отступал, соглашался на переговоры и ставил новые требования. Но никто из нескольких сот человек, явившихся свидетелями его последней вспышки ярости, не усомнился в том, что на сей раз он шутить не намерен. Катастрофа, во что бы она ни вылилась, была неотвратимой.

Если в первые секунды воцарилась тишина — и у всех дыхание перехватило, — то теперь началось всеобщее волнение и суматоха. Женщины всхлипывали, слышались отдельные возбужденные выкрики, вздымались кулаки. Мне почему-то показалось, что толпа поднажала и оттеснила цепь ограждения.

Полицейские сбились плотнее, взялись под руки, цепь стала монолитной. Слышались выкрики: «Назад, назад!», «Для тревоги нет причин!», «Мы с этим негодяем управимся!». Два последних утверждения ни в малой степени не убеждали.

За спиной я услышал голос Бута. Можно относиться к нему как угодно плохо, во всяком случае, он был первым, кто понял, что отстукивают минуты, драгоценное время, оставшееся для спасения жизней, и что, если ответственные люди стоят сложа руки, добра ждать не приходится. Он не придумал ничего конструктивного, но вырвал, по крайней мере, нас всех из состояния летаргии.

— Итак, господин Кемена, что мы предпримем? Что вы предлагаете?

Кемена бросил на него взгляд, словно желая сказать: «Почему я должен за всех отдуваться?» А потом, кряхтя, выдавил из себя:

— Лучше всего будет… э-э… я, правда, своей властью не могу этого решить… может быть, слезоточивый газ…

— От этой мысли мы отказались с самого начала, — сказал офицер из ГСГ-9,— и причины для отказа остаются неизменными. — Не обращая внимания на Кемену, повернулся к Буту: — Попытайтесь несколько урезонить безумца. Я свяжусь по телефону с нашим психологом, проконсультируюсь. Я быстро, — он зашагал в сторону грузовика с рациями и радиотелефонами.

Бут решительно взял в руки мегафон:

— Плаггенмейер, вы меня слышите?

Ответа не последовало.

— Мы оказались в тупике, господин Плаггенмейер, — голос Бута с металлическими нотками отчетливо слышался в школьном дворе. — И мы и вы. Почему бы нам не поискать выход вместе!

61
{"b":"563489","o":1}