Да. Судьба журналиста. Мне заказана целая серия репортажей на шесть — восемь номеров под общим заголовком: «Провинциальна ли наша провинция?» А до того, что статья об этом городке лишь повод для моего появления здесь и что я не просто так прогуливаюсь по тоскливому берегу Брамме, никому дела нет.
Пережевывая без всякого удовольствия бутерброд с джемом, я начал изучать материал, который вчера вечером передал мне из рук в руки Корцелиус. Корцелиус пишет для «Браммер тагеблатт», но в остальном производит вполне приличное впечатление. Если ему когда-нибудь удастся уехать отсюда, из него, глядишь, и выйдет что-то путное.
Итак, о Брамме.
Брамме на Брамме (речушка, по которой перевозят искусственные удобрения), город в Нижней Саксонии с населением в 81 300 человек (на 1965 год. По словам Корцелиуса, за последние годы оно на несколько человек выросло); есть суд первой инстанции, гимназии и профессиональные училища, кинотеатр, краеведческий музей (наверняка с поражающей воображение выставкой «Брамме во времена переселения народов»), промышленность: машиностроительная (дистиллированные аппараты для производства «Доппелькюммеля»), текстильная (мешки для картофеля), пищевая (шиш с маслом), мебель, сборные дома.
Мои примечания суть не что иное, как предрассудок на предрассудке. Причина этого — каждодневное общение с интеллектуалами из западноберлинских редакций, которые ради красного словца отца родного не пожалеют.
Брамме можно увидеть и в ином свете — как город, в котором можно доживать жизнь на покое, если ты в соответствующем возрасте и особых претензий к миру больше не имеешь. Построить себе где-то за городской чертой на лужайке в гектар величиной дом с баром в цокольном этаже и комнатой для собственного хобби, проложить во все стороны от него дорожки, удобные для прогулок на велосипеде, выкопать крохотный пруд. Идеально! И никакого смрада над головой! И никакой суеты и толчеи в метро после пяти вечера. И никакого скопища уголовных элементов. И никакого сброда бесчинствующих леваков. Разве не так? Моей жене Брамме наверняка понравился бы.
Я взял в руки рекламный проспект. Жители Брамме гордятся своим городом, одним из старейших между Бременом и голландской границей. Первые поселения на берегах Брамме относятся к 3000 году до нашей эры. В 15 году до нашей эры маленькое поселение было захвачено солдатами императора Тиберия[10]. Не повезло Тиберию, что в 37 году нашей эры он не оказался снова в Брамме, тогда ему не пришлось бы погибнуть в тот год при Миссенах… В 780 году нашей эры крещение местного населения англосаксонским священником Виллихадом… В 820 году архиепископом Бремена сооружена деревянная базилика… В 1012 году император Генрих II даровал Брамме статус города с правом заключения торговых сделок. Право заключения торговых сделок…
Я выглянул на ярмарочную площадь, которая, к ужасу местных уроженцев, была во время второй мировой войны разрушена на целые тридцать пять процентов. Явная несправедливость, если учесть, что 5 марта 1933 года всего-навсего тридцать два и две десятых процента избирателей Брамме проголосовали за местных нацистов.
Только я хотел углубиться в тоненькую книжечку стихов местного гения всех времен Харма Клювера с многообещающим названием «Обзорины», когда увидел бегущего по исторической брусчатке ярмарочной площади Корцелиуса. Заметив меня за столиком кафе, он возбужденно замахал руками. Я понятия не имел, что стряслось.
Да, быстренько несколько слов о Корцелиусе: если разобраться, человек он достойный. Некий реликт из добрых старых времен внепарламентской оппозиции, все еще несколько восторженный и горячий. В застиранных джинсах и шикарной рубашке, с волосами до плеч, Корцелиус ощущал себя левым пророком и борцом против системы. О чем говорит и его личный девиз: «Ни дня без нового голоса для СДПГ!»
А вот и он: одинокий волк, интеллектуал с младых ногтей и до мозга костей.
— Разве вы не слышали сирены? Тут полицейские не проезжали?
— Нет. Вы сами говорили мне: в это время суток проезд по ярмарочной площади запрещен.
— Да-да, что это я… Взлетело на воздух надгробие бургомистра Бюссеншютта.
— Этот огромный памятник?
— Он самый, в конце Старого кладбища.
— Кто же взорвал? Уже выяснили? Во вкусе этому человеку не откажешь…
— Да, Плаггенмейер…
— Плаггенмейер?..
— Полукровка, о котором я вчера вечером рассказывал.
— A-а, это тот парень, который в последнее время никому не дает покоя, потому что уверен, будто его не-весту убил кто-то из отцов города. Ведь это он, не так ли?
— Да, Герберт Плаггенмейер. Сейчас он в гимназии имени Альберта Швейцера и грозится взорвать весь выпускной класс, если убийца не явится в полицию.
— Господи ты боже мой…
— А в доказательство того, что шутить он не намерен, Плаггенмейер с помощью дистанционного взрывателя для начала распотрошил усыпальницу бургомистра… Пойдемте же!
Пока мы торопливо спускались по узенькой Кнохемхауэргассе, Корцелиус еще раз коротко повторил то, о чем вчера рассказывал мне как бы между прочим.
— Примерно недели три назад, в начале июня, значит, невесту Плаггенмейера сбила машина, и вскоре она умерла от полученных ран. Он провожал ее к последнему автобусу, они, наверное, опаздывали, и она перебегала улицу, чтобы успеть. Несмотря на туман, водитель гнал машину со скоростью километров в сто и не остановился, сбив ее, хотя не заметить случившегося не мог. Свидетелей, которые сообщили бы что-либо существенное, нет — кроме самого Плаггенмейера. Он утверждает, будто видел темный «мерседес» с номером не то BE, не то ВА-С или О, первая цифра — сорок два, а последняя скорее всего единица.
Я чуть не сбил с ног ковылявшую впереди старушенцию. Похоже, весь Брамме торопился к гимназии. Когда играет «Герта»[11], на улице между станцией метро и Олимпийским стадионом народа не больше.
— BE — это Брамме, ясно, а что такое ВА? — Я покачал головой.
— Браке-Унтервезер, соседний городок, чуть ниже по реке за Бременом. В общем так: очевидно, это были буквы ВА или BE, Плаггенмейер с гарантией отвечает только за В. Не исключено, машина была из Брилона — В1, из Брюкенау — ВК, это между Вюрцбургом и Фульдой, В — Бланкенбург-Браунлаге в Гарце или В — Бремервёрде, что опять-таки совсем рядом.
Пока он все это перечислял, я пытался впитать в себя атмосферу Кнохенхауэргассе. Ее, очевидно, скоро будут перестраивать; здесь всего несколько современных зданий, а то сплошь — покосившиеся домишки мелких буржуа с обшарпанными серыми стенами. В основном двухэтажные, с надстройками-мансардами, взирающими на мир своими оконцами, напоминающими иллюминаторы. Полдюжины лавок и магазинчиков. Обувная лавка Доппа. Электротовары Брунса. Зоомагазин Вахмана. Один-единственный врач: уролог доктор Харьес. Маленькая гостиница «Городские весы». Пансион Мейердиркса. Влево спускается Кирхгассе, откуда хорошо видна сложенная из красного кирпича церковь Святого Матфея, Старое кладбище и двор гимназии имени Альберта Швейцера, на котором между бело-зелеными полицейскими и несколькими пожарными машинами сгрудились и снуют туда-сюда человек пятьдесят.
— Уголовная полиция пока на след не напала, — услышал я голос Корцелиуса.
— Неудивительно.
— Если Плаггенмейер не ошибся с номером «мерседеса», то подозрение падает на двоих: на жителя Браке Эрнста Георга Блеквеля, торговца автомобилями, и главного врача районной больницы Брамме Карпано, доктора Ральфа Карпано.
— Но в обоих случаях ничего доказать не удалось?
— Нет. У Блеквеля есть темно-серый «мерседес», причем номер у него ВА-О четыреста двадцать один, и вскоре после несчастного случая — или после убийства, если угодно, — сменили правое грязезащитное крыло. Сменили в его собственной мастерской. После чего оно пропало, словно сквозь землю провалилось.
— Какое любопытное совпадение!
