— Конечно. Господи, конечно. Никогда, Шерлок, никогда.

И Джон не был уверен, кто был инициатором, но внезапно он понял, что обнимает Шерлока. Шерлок зарылся лицом ему в волосы. Пальцы Джона легонько поглаживали шею Шерлока, осторожно, нежно.

— Больше никогда. Я обещаю, — прошептал он, уткнувшись лицом между его шеей и плечом — Больше никогда.

***

На биологии Молли была очень счастлива, заполучив слушателя, которому она могла излить свои чувства о Джиме.

Все, что понял Джон — Джим перевелся в Бартс где-то в ноябре, но не звал Молли гулять до недели, предшествовавшей Рождественским каникулам. Их первое свидание было в доме Молли, они смотрели “Glee”, а между ними сидела ее кошка. Джон молча отметил, что это свидание было даже хуже, чем его собственное.

— …и он такой добрый, и слушает все, что я рассказываю, и называет меня красивой, и…

(Джон был счастлив за Молли. По-настоящему. Поэтому он не заговаривал о том, что Шерлок вычислил, что Джим — гей, увидев как тот утром болтается около их двери комнаты.)

Лицо Молли порозовело, с энтузиазмом рассказывая, она махала ручкой.

— Но хватит обо мне. Как твои каникулы?

— Хорошие. Нормальные. Глупые.

Молли кивнула, задумавшись, щелкая ручкой по столу.

— А у Шерлока?

(Джон не имел ни малейшего понятия, почему она слегка улыбнулась, когда спрашивала это, как будто знала что-то, что не знал он.)

— У него… нормально? Совсем не мое дело, правда? Мы просто соседи по комнате, вот и все.

— Конечно.

Но полуулыбка никуда не делась; это заставило Джона мучиться от любопытства, ему нужно было знать, к чему Молли ведет.

И внезапно он догадался; она думала, что они вместе. О боже. Его лицо покраснело, он отвел глаза.

— Молли, ты знаешь, что я не… ну, ты знаешь… не гей.

Она засмеялась, стукнув ручкой о парту так сильно, что колпачок полетел через весь класс.

— Я никогда этого не говорила. Это просто он, да? С тобой? Я видела, как ты смотришь на него. Как будто возвращаешься к жизни, как-то так.

Джон внезапно почувствовал, что ему не хватает воздуха, он попытался придумать хоть что-то в ответ.

— Я не… Мы не… Нет. Он даже не заинтере… Нет. Боже, нет.

Он сгреб в охапку вещи и рюкзак, прежде чем Молли смогла задать еще какие-то вопросы и выскочил из комнаты. В ванной комнате он три раза помыл руки и затем посмотрел на себя в зеркало.

Те же светло-русые волосы, которые никогда нормально не лежали, те же голубые глаза, те же оттопыренные уши. Так почему он чувствовал, что сильно изменился?

Между ним и Шерлоком ничего нет. Он знал это, и Шерлок знал это, и Молли должна была знать. И не может быть. Джон был натуралом, а Шерлок был… ну, Шерлок был, кем бы там ни было Шерлок не был, но определенно, не заинтересован Джоном. Если честно, Джон вообще не был уверен, что Шерлок вообще не заботился о таких чувствах, когда у тебя в лучших традициях пересыхает во рту и болит живот, когда ты видишь конкретного человека.

(И “конкретным человеком” Джона был не Шерлок. Он снова и снова повторял себе это, смотрясь в зеркало.)

Кроме того, если Шерлоку и небезразличны были чувства, почему он был бы заинтересован кем-то вроде Джона? Джон был зауряден, хуже, чем зауряден — он был сломлен и напуган, тем, кому нужен терапевт и чье плечо украшено шрамом. А Шерлок был стихией, тем, кто делает все вокруг целым, и блестящим, и восхитительным.

Он мог заполучить все, что бы ни захотел, так, черт возьми, зачем бы он выбрал Джона?

***

Дом Пеков был маленьким и тесным, заставлен стульями, в нескольких углах гостиной, греясь на солнце, лежали невероятно толстые коты. Джон и Шерлок оба были втиснуты на плюшевый зеленый диван, неловко пялясь на фотографию, сделанную в лучшие времена: мистер и миссис Пек с молодой девушкой, скорее всего, с их дочерью; ждали, пока сама миссис Пек вернется с чаем.

— Это ошибка, — прошипел Джон. — Пустая трата времени.

Шерлок тихо рассмеялся, но в ответ ничего не сказал.

Миссис Пек появилась из кухни моментом позже, несла поднос с тремя кружками. В одной практически ничего уже не было, в двух других налито до края. Она протянула мальчикам полные.

— Это было очень мило с вашей стороны, мальчики, что вы пришли и помогли мне с вещами, прежде чем я уехала из города, — сказала она, усаживаясь в кресло. Одна из кошек запрыгнула ей на колени, мурча; миссис Пек улыбнулась, отпивая из своей кружки. — Будет хорошо — отвлечься ото всех воспоминаний о моем бедном Альфи.

Джон посмотрел на Шерлока, ожидая, что тот ответит, но тот был слишком увлечен размешиванием сахара в своем чае, так что Джону пришлось кивнуть и слабо улыбнуться.

— Вы двое живете где-то поблизости? — спросила она, поглаживая кошку. Раздался громкий звон, когда Шерлок уронил на поднос ложку.

— На самом деле, в Лондоне, — сказал Джон. — Сорок минут ехать.

— Как жаль, что у вас рядом ни семьи, никого, — мягко произнесла она. — Пейте чай, дорогие, пока не остыл.

Джон поднес кружку к губам, но, прежде чем он успел сделать глоток, Шерлок со всей силы наступил ему на ногу. Он подавился проклятьем. Он свирепо-вопросительно уставился на Шерлока, тот посмотрел на кружку, потом на Джона, сжав губы. Послание было ясным: не пей. Джон осторожно поставил кружку обратно на стол, как будто это была бомба.

С кухни раздалось громкое динг, и миссис Пек, сняв с колен кошку, побежала в другую комнату.

— Это просто бисквиты! Буду через минуту! Наслаждайтесь чаем!

— Спасибо! — прокричал Шерлок в ответ, взяв свою и кружку Джона и выливая содержимое в ближайший горшок с растением.

— Что за фигня? — прошептал Джон.

Шерлок сунул свою теперь уже пустую кружку ему под нос. Пахло чаем, но сквозь запах пробивался еще один, резкий и горьковатый.

—Яд, — произнес он, наклоняясь так близко к уху Джона, что его губы почти касались кожи. — Поэтому она повторяла, чтобы мы пили.

Джон очень сильно старался сосредоточиться на факте, что их только что могли убить, вместо того, чтобы думать о том, как близко находились губы Шерлока к его лицу.

(Попытка была не очень удачной.)

— Полагаю, мы уже уходим.

— Лучшая твоя мысль за всю твою жизнь.

Они схватили свои пальто и выскользнули за дверь, стараясь не наделать шума, чтобы миссис Пек не заметила их побега.

Они уже подходили к школе, когда молчание между ними нарушилось.

― Это действительно случилось? ― спросил Джон, засовывая замерзшие руки в карманы. ― Нас действительно почти убила чертова пенсионерка?

Шерлок кивнул.

― Боже, представь, какая бы это была недостойная смерть. В окружении салфеток и кошек.

― Прямо-таки неловко было бы так умереть.

Мгновение они молчали, а потом их взгляды встретились, и оба рассмеялись, долгим заразительным смехом, от которого тряслись их животы и слезились глаза, пока колени Джона не подогнулись, и он почти упал, вызвав новый приступ смеха.

Джон вытер слезы с глаз, успокаиваясь. Шерлок все еще смеялся, его плечи тряслись; этот низкий смех, от которого в уголках его глаз появлялись морщинки.

И внезапно, как будто зажегся свет в темной комнате, Джон понял.

Он любил его.

Он был по уши влюблен в своего лучшего друга, в своего чокнутого, великолепного, веселого, (немного пугающе прекрасного) лучшего друга, который почти наверняка не чувствовал ничего такого.

И он никогда не может рассказать ему.

(Это было бы грустно, если бы не было так чертовски смешно.)

И Джон знал, что это чувство не было новым. Он не знал, когда влюбился в Шерлока или почему так долго не мог понять этого. Может, это случилось, когда он прочитал э-мейл с извинением Шерлока, где тот обнажил душу. Может, это случилось после их ссоры, когда последнее, что видел Джон ― как что-то сломалось в нем, и он понял, что почти потерял что-то невероятно важное, и как ему нужно было сделать все как прежде, но он не мог из-за своей гордости.