Делая вид, что разминаю плечи, я шагнула чуть вперёд. Взгляд направо, на выход из переулка. В руках офицера - шар из полупрозрачного зеленого камня, за спиной - двое солдат. Вооружены скорострелами. На взводе.
- Ух ты ж…! – послышалось из телеги.
Это солдаты на телеге взялись за огромные корзины с рыбой, мясом, выпивкой.
Собраться, собраться! Я напряглась, проводя свертку. Так, так, ещё немного! Тщетно. Едва прогнувшись, пространство отпружинило и… ударило поддых.
Рвать было уже нечем. Сплёвывая тягучие слюни на мостовую, я беспомощно следила, как последние корзины переставили в сторону. Коробка, другая. Крышка в сторону, под ними - ворох листовок.
Сжимая в руках заточенные мечи из театрального реквизита, Отто и Перт рухнули на землю. Из шеи у каждого торчал полосатый дротик.
Я прислонилась затылком к холодной стене, и закрыла глаза.
***
Одиночка, стылая и сырая, из освещения – банка размером с два кулака, в которой трепыхаются полудохлые светляки. Окон нет, кандалов нет, скамьи нет, только дырка в полу, из которой пасёт местной смолой, и соломенный матрац. Хорошо, что никаких насекомых не видно. А то монторп знает, какие в Мерран вши да клопы. Может, тоже с щупальцами.
Завернувшись покрепче в истасканное, но чистое одеяло, я сжалась в комок. Холодно. Но всё равно, условия роскошные - вон, даже укрыться дали. Интересно, это для всех, или политические на особом счету? Очень уж всё справно: не орали, не били, к врачу перво-наперво отвели (отравление? Ктюк? Да, не первый случай). Потом покормили – пусть невкусно, но сытно, и отоспаться дали. Обыскали, правда, по-настоящему тщательно – и одежду перетряхнули, и во все щели физиологические залезли, и даже пространственные «карманы» проверили. Ну, за исключением тайничка с тройным дном, который я для медальона с Огнём вырезала – его не нашли. Как и золотого паучка, которого дала мне старая пауриха в Пенном заливе, и которого я так и не стала продавать. Слишком уж странная вещица: передвигается сам, пульсирует, словно маленькое сердце, от чужих глаз прячется. И глаз, и рук. Да уж. Кто бы мог подумать, что личное пространство, оказывается, так легко выворачивать?
Мда. Пространство. Я подумала о ребятах и поёжилась. Они ведь так рассчитывали на меня. А теперь что? Где они? Как? Нас везли отдельно, не знаю ничего. Но знаю точно, что с теми, кто сопротивляется при аресте, цацкаться не будут. Тем более, с идейными. С них ведь станется лозунги выдвигать и даже хамить «кровавым псам режима». И всё – прощай, театральная ячейка. Да и сам театр…
Ха! Представив, в какую истерику впадёт Дарн, я даже села. Какое крушение планов и надежд, а? Его собственные артисты попались с политической макулатурой. А если выяснится, что и в подрыве лорда Ириана в Дельте участвовали… Директору самому головы не сносить, будь он… да кем угодно. Но, пока это всё фикция, единственная вина - не вернулись к представлению. Интересно, кем он нас заменил? Укротителей много, из огнеходцев Равора мог поставить. А меня наверняка Халнер прикрыл, как тогда, в Озёрном.
Халнер. Ох-хо-хо. При одной мысли о его реакции, под ложечкой неприятно буркнуло. Тут не знаешь, что хуже – в тюрьме посидеть или этот его взгляд заработать. «Я же говорил, я же говорил». Он же говорил. Нет, ну правда ведь, говорил. Да уж, вляпалась. «Надо меньше пить, надо меньше пить». Зануда.
В затылке на миг зазудело, потолок прошел рябью. Вот и помянула директора. Через Орры дёргает, не иначе. А вот и хренушки! Инквизиция на то и Инквизиция, может даже такие штуки блокировать. Интересно, а снять могут? Скорее всего, да, причём даже чище, чем Сопротивление. Хм… есть, над чем подумать.
Тут раздался каменный стук, в стене открылся лаз.
- Адони, на выход! – рявкнул кто-то.
Я послушно встала, и просочилась в ярко освещённый коридор. Набросив на меня тонкий поясок из матово-синей кожи, тюремщик - сухопарый тип в застиранной общевойсковой форме без знаков различия – сказал мне идти вперёд, а сам поправил дубинку, и пошёл следом
Шли долго. Из полутёмной галереи с многочисленными каменными дверями, попали на узкую винтовую лестницу. Темно – фонарь где-то за поворотом наверху. Потом опять галерея, уже светлая и красивая. Стена слева - прозрачная, с видом на ухоженный газончик, справа - деревянные двери. Все в узорах, ни одного одинакового.
Выбрав ту, на которой солнечный диск наполовину погрузился в море, тюремщик запустил меня в комнату. Посреди неё стояло два простых стула и стол, всё из крепких, едва оструганных досок. Стены - обшиты чем-то похожим не то на ткань, не то на кожу. Незнакомый материал отражал свет от длинного светильника, в котором сонно шевелились голубовато-белые гусеницы светляков.
За столом сидел человек. На нём была такая же форма, что и на тюремщике, только чёрного цвета, на плечах – черная же епитрахиль с тонким белым узором по краю и крупной эмблемой на концах. Меч на фоне солнца. Хм. Где-то я это уже видела…
- Доброго времени суток, Аделаида. Присаживайтесь. Брат Явон, инквизитор шестого круга, округ Жемчужный, - любезно сказал человек.
И мы начали общаться. Он спрашивал то про жизнь, то про работу в театре, то про моё мнение о политике государства. Иногда про листовки. Иногда просто так, ни о чём. В общем, ничего особенного, очень вежливая, спокойная, даже милая беседа.
- Листовки? Какие листовки? Ну, мало ли, я по чужим телегам не рыщу.
- Плохо, да. От кютюка несварение, я ж уже лекарю сказала. Да, редкая вещь. Сама страдаю. Но вот так.
- В смысле «как оказалась»? Говорю же, подвезли ребята меня. В театре ж месте работаем. На улице увидели после ярмарки, и предложили с ними поехать.
Хоть происходящее и казалось игрой, но я не расслаблялась, и аккуратно подбирала каждое слово. Потому что не раз слышала, как отец допрашивает высокопоставленных военнопленных за бокальчиком вина. Вопросы прямые и косвенные, вопросы наводящие и сбивающие с толку. Одно и то же по нескольку раз, или просто какая-то ерунда. Подцепить на мелочах, на несовпадениях, на искажениях. Да уж. Со стороны вопросителя всегда веселей.
Вдруг в дверь постучали. Вошел ещё один человек, тоже в чёрной форме, только без епитрахили, и что-то быстро сказал на ухо брату Явону. Тот поморщился, закатил глаза, и вышел. Да так и не вернулся.
Потом меня снова отвели в камеру. Принесли еду. Унесли. Принесли. Унесли. Светильник сдох окончательно. Теперь я сидела в темноте и тишине, ведь из-за толстых стен не доносилось ни звука. Казалось, мир замер в абсолютном спокойствии, даже Орры перестали зудеть. Только лезли беспокойные мысли, да подташнивало от местной баланды.
Наконец, дверь снова распахнулась. Опять лестница, коридор с деревянными дверями. Та же комната, тот же брат Явон. На столе – кипа бумаг.
- Здравствуйте, верноподданная Адони, - отрывисто сказал инквизитор, - вот, кое-что на подпись.
На листах - мои показания под заголовком «опрос свидетеля». Уже свидетеля? Это мне больше нравится.
- Так. И вот здесь ещё, пожалуйста.
Вторая часть бумаг - по возврату моих вещей, отобранных при обыске. Выпускают, что-ли? Ну-ну… Интересно, а ребят? Не спросила, лишние подозрения сейчас ни к чему.
Внимательно прочитав бумаги, расписалась и, по здешним правилам, припечатала кровь на каждый лист.
Брат Явон собрал всё, проверил, положил обратно в папку.
- Ну что же, пойдёмте, - вздохнул он, вставая, - за вами уже пришли. Я провожу.
Снова коридоры и лестницы – выше, дальше, с узкими решетчатыми окнами, через которые проникал тусклый вечерний свет. Хм. Ещё пара часов, и я бы пропустила второе представление. Или третье?
Мы вошли в небольшую комнату, похожую на холл гостиницы: полукруглые стены, ковёр на полу, при выходе на другом конце зала – стойка перед стеллажами с ящиками и папками, прикрытая тонкой прозрачной мембраной. За стойкой - боец в той же чёрной форме, что и у брата Явона, но опять без каких-либо лычек. Рядом со стойкой стоял человек в гражданском, и расписывался в толстой книге, другой рукой придерживая прозрачную коробку с моими вещами. Я непроизвольно замедлила шаг.
