– И что дальше? – спрашивает он, наконец справившись с приступом веселья, и поднимается так же, как спускался, по стеночке, потому что не уверен, что его не согнет новый приступ смеха. – Дверь изнутри не открыть, решетки пилить нечем, с улицы нас не услышат… Как выбираться будем?

– Утром вернется домовладелица. Может, даже в школу успеем.

– Я, конечно, все понимаю… Ты в школе бываешь редко, но завтра как бы выходной, – на это Шерлок высокомерно и демонстративно безразлично приподнимет брови. – А если эти вернутся?

Уотсон слегка поводит рукой, обозначая отсутствующих похитителей.

– Не вернутся. В лаборатории их Майк встретит, – Шерлок закатывает глаза, понимая, что Джон так же, как и все остальные, не может дойти до всего своим умом. Обычно Шерлока это раздражает. Но сейчас, когда дело закончено, а Уотсон смотрит на него таким искренне наивным и восхищенно заинтригованным взглядом, Шерлок даже не против поговорить. Совсем немного.

– Откуда твой брат?..

– Я скинул ему смс еще на улице, – Холмс стягивает перчатки и бросает их на вычурную каминную полку.

– Ты знал, что нас?..

– Предполагал. Им нужна была моя программа, – шарф скользит по изгибу плеча и укладывается рядом с перчатками.

– А почему ты был уверен, что?..

– Потому что охранник вряд ли бы прислушался к тому, что там говорит по телефону пара хулиганов. И уж тем более не сказал бы об этом интересующимся школьникам, – Шерлок делает осторожный шаг вперед.

– Значит, он?..

– Он оказался весьма продажным, что неудивительно, с учетом его пристрастия к игре, – еще один шаг.

– Значит, мы?..

– Заперты здесь до утра.

Комната маленькая и следующие полшага не оставляют между ними и пары лишних сантиметров.

– И?..

– А вот на этот вопрос отвечай сам.

Бесконечно долгие мгновения Джон смотрит в глаза Холмсу, словно бы всерьез раздумывая над ответом, и в тот момент, когда Шерлок уже почти делает шаг назад, протягивает руку и зарывается пальцами в короткие завитки на его затылке. Притягивает ближе – и время стремительно несется вперед. Поцелуй жадный и нетерпеливый, слишком сумбурный и слишком короткий, потому что есть так много другого, что хочется изучить губами: Шерлок прослеживает, не отрываясь, линию от подбородка, опускается до ворота рубашки и раздраженно отстраняется, наткнувшись на грубую вязь свитера. Его пальцы оказываются на поясе Джона, поглаживая поясницу, проходятся по границе ремня и подныривают под злополучный свитер, тянут его вверх, вынуждая Уотсона поднять руки над головой, стягивают до конца, превращая аккуратно причесанные короткие волосы Джона в невероятно милый, слегка помятый ежик. Так гораздо лучше, но остается еще рубашка, а Шерлока отвлекает новый поцелуй.

Джон распахивает холмсов плащ и пытается его сбросить. Насколько это трудно, он понимает лишь минутой спустя, потому что, кажется, ничто в мире не способно заставить Шерлока оторвать руки от изучения линии спины партнера, позвонков, выступающих под рубашкой, ягодиц, скрытых джинсами. Джон раздраженно стонет и, на секунду перехватив запястья, стягивает с Шерлока плащ, а потом возвращает ладони туда, где они были; туда, где сейчас им самое место.

Шерлок точно помнит, что на той модели рубашек, которые носит Джон, должно быть меньше десятка пуговиц, и не понимает, почему сейчас их такое бесконечное количество. Зачем производители делают такие узкие петельки?! Шерлок возмущен и, когда, наконец, добирается до последней, решает, что за манжеты он даже браться не будет. К тому же, на Джоне очень удобный пояс – так легко расстегивается.

Есть множество вещей, которые неудобно делать стоя. Например, снимать с кого-то штаны, и Джон с трудом фокусирует взгляд на кровати. До нее всего пара шагов, нужно только оторваться друг от друга и сделать их. Но он теряет координацию, когда восхитительно длинные пальцы Шерлока начинают поглаживать его через ткань. Нужна всего пара шагов.

– Шееер-лок, – наконец-то можно произносить это имя именно так, как хочется.

Холмс поднимает глаза, не прекращая едва касаясь скользить пальцами вдоль уотсоновой ширинки. Джон кивает в сторону кровати, он почти не чувствует прикосновения сквозь грубую джинсовую ткань, но все равно наслаждение застилает глаза, а комната начинает медленно вращаться. Он толкается бедрами к этой руке, желая ощутить больше, заставить двигаться быстрее. Но Шерлок лишь с силой проводит по его бедру и прижимает Джона к себе крепко, обеими руками, втягивая в жесткий поцелуй, и вновь проходится ладонями по ребрам, но на этот раз уже под рубашкой. От нехватки кислорода у Джона перед глазами расплываются радужные пятна, он почти отталкивает Холмса и падает назад. Под спиной пружинит матрас. Уотсон не помнит, как они преодолели эти пару метров и сняли обувь. Он чуть передвигается, когда Шерлок широким жестом сдергивает с кровати покрывало, сбрасывая его на пол. Джон приподнимается на локтях и, вцепившись в ворот холмсовой рубашки, опрокидывает его на себя, прижимает и перекатывается на середину кровати, оказываясь сверху. От губ Шерлока, таких мягких, податливых и влажных, невозможно оторваться. Холмс тяжело дышит и откидывает голову назад, подставляя под поцелуи длинную шею и плавный мягкий изгиб плеч. На рубашке Шерлока чертовски много пуговиц – странный фасон для школьника – но сейчас Джону доставляет удовольствие каждая из этих пуговичек, потому что это отвлекает от собственного возбуждения и дает возможность пристально изучить тело под собой. Джон зажимает пальцами пуговки и проталкивает их сквозь петли, целуя и лаская каждый обнажающийся сантиметр. Кожа под губами прохладная и невероятно бледная. Быть может, у таких, как Холмс, под ней действительно бежит голубая кровь. Джон добирается до груди, прослеживая линии ребер, выступающих отчетливей, когда Шерлок выгибается. Переходит на соски, твердеющие от контраста горячего языка с прохладным воздухом комнаты. Джон проводит языком по темному ореолу, чувствуя, как быстро бьется сердце Шерлока, а его пальцы скользят по затылку, щекоча короткие волосы, поглаживают шею, с неконтролируемой силой сжимают плечи. Он возвращается к пуговицам, расстегивая нижнюю половину рубашки уже значительно быстрее.

В комнате не слышно шумного таинственного Лондона – только прерывистое поверхностное дыхание и тихий звон, когда Уотсон добирается до чужого ремня. Тяжелая холодная пряжка точно такая же, как сотни других, которые Уотсон полжизни застегивал на себе, но сейчас он как будто растерял все простейшие навыки, и на вытягивание металлического язычка уходит неприлично много времени. Сложности создает еще и Шерлок, который толкается бедрами вперед без ритма, просто стараясь чувствовать больше, он отвлекает Джона своими вздохами, приоткрытыми губами, беззастенчиво ласкающими пальцами, и шепчет его имя снова и снова, так же без ритма и так же крышесносно, как он делает все в своей жизни.

Холмс подается вперед, стараясь опрокинуть Джона на спину, но тот лишь сильнее сжимает коленями его бедра и, хватая за запястья, удерживает их над головой. Наклоняется, прижимается лбом ко лбу Шерлока, чувствуя теплое дыхание на губах, и смотрит. Холмс улыбается. Не как обычно, не губами – это где-то в глубине, но отражается в глазах. И, как ни странно, мозг Шерлока к этому не имеет никакого отношения. Джон чувствует, как слабеют запястья под его ладонями, как опускаются плечи Шерлока и расслабляются мышцы – так постепенно и последовательно, словно Холмс может управлять по отдельности каждым из тех мускулов, о существовании которых обычные люди даже не подозревают.

Джон повторяет путь по груди Шерлока, но на этот раз только кончиком языка, задерживаясь на животе, проводя широкие влажные полосы под выпирающим бедренными косточками. Шерлок стонет, выгибая спину, неосознанно стремясь быть так близко, как только возможно. И способность Уотсона к самоконтролю и последовательности испаряется быстрее, чем вода на тонком металлическом блюде в центре пустыни. Он нетерпеливо тянет язычок молнии на брюках Холмса и обхватывает его твердый горячий член, высвобождая из тесного плена. Джон облизывает мгновенно пересохшие губы, мягкими движениями лаская его. Холмс, тяжело дыша приоткрытым ртом, притягивает Уотсона ближе и пытается поцеловать, но рука на его члене ускоряется – и Шерлок отстраняется, зажмурившись и откинув голову назад. Джон не отрывает взгляда от изгиба шеи, прижимается к ней губами, с удовольствием оставляет пару красочных отметин, и его джинсы еще никогда не были настолько тесными. Левая рука занята, а правой непривычно и неудобно, но Джон все же пытается расстегнуть собственные джинсы, не прекращая ласкать Шерлока. Скоординировать движение рук сложно и в спокойном состоянии, а сейчас и вовсе невозможно. Когда Джон уже решает, что с собственным удовольствием ему придется немного повременить, он чувствует руки Шерлока на своей ширинке и благодарно стонет. Холмс стягивает его джинсы вместе с боксерами до середины ягодиц, перемещает руку Уотсона, переплетая их пальцы так, чтобы теперь они ласкали оба ствола одновременно. Горячая, скользкая от смазки кожа под пальцами и идеальный ритм. Джон наклоняется к Шерлоку, соприкасаясь плечами, оставляя только самый необходимый минимум пространства для движения их рук, целует, уже не исследуя, а утверждая, кусая чужие губы и чувствуя, как сталкиваются зубы. Движения ускоряются, простыни сбиваются жесткими складками, а взгляд теряет фокусировку. Прерывистое дыхание и имя партнера на выдохе. Удовольствие сводит мускулы, но Джон лишь сжимает пальцы плотнее и двигает ладонью еще быстрей. Он слышит, как Шерлок долго, почти неслышно стонет, и тогда, наконец, делает последнее сильное движение. Сперма липко увлажняет их пальцы. Джон опускает лоб на часто вздымающуюся грудь Шерлока. Дышать. И дышать. Он не расцепляет соединенных ладоней, только перемещает их на живот Холмса, проводя по белесым разводам.