– Ну, сам ты тоже мозгами особо не блещешь, судя по подбору окружения…

Один из громил мгновенно оказывается рядом и обрывает слова Холмса резким ударом. Уотсон тут же инстинктивно бросается вперед, но его тело все еще дезориентировано, а руки скованы. Даже говорить получается с огромным трудом.

– Шерлок?

– А ты вообще кто? – мужчина переводит взгляд на впервые подавшего голос Уотсона, легким движением поглаживая усики.

– А ты? – Джон не уверен, стоит ли отвечать, он вообще с трудом понимал, что происходит, еще когда они ехали в такси, а сейчас, под действием препарата, голова и вовсе отказывалась соображать.

– Можешь звать меня Саймоном, – Саймон требовательно оглянулся на парня у двери. – Кто он?

– Какой-то случайный школьник…

– Слишком много случайностей, – мужчина вновь цокает языком и внимательно смотрит на школьников напротив. – Ладно, вы с приятелем посидите здесь, пока мы, наконец, навестим лабораторию, а потом я решу, что с вами делать.

Саймон подает знак телохранителям выходить, один из них на ходу подхватывает за шиворот избитого напарника и вытаскивает за порог. Второй достаёт из кармана мобильник Джона, вытаскивает сим-карту, сгибает ее пополам и демонстративно разламывает телефонную трубку посередине, сжав в ладонях. Джон тяжело вздыхает: за это ему точно дома голову оторвут.

***

Шерлок прислушивается, по характерному щелчку определяя защелкнувшийся снаружи навесной замок, и тяжело вздыхает, ведь это означает, что изнутри дверь не открыть, даже если бы у него был набор отмычек. В древних средствах защиты – амбарных замках и железных засовах, доведенных до совершенства в своей простоте, – есть свое безусловное преимущество относительно современных цифровых технологий.

С трудом сохраняя равновесие, Шерлок приподнимается, перетягивает скованные наручниками за спиной руки под колени, и, переступив через соединяющую их цепочку, вытягивает перед собой. Уотсон старается повторить этот нехитрый маневр, но тело не слушается, и он лишь заваливается на плечо сидящего рядом Холмса. Джон прикрывает глаза, стыдясь своего бессилия, и пытается отодвинуться обратно к стене. Очень холодной стене, надо отметить, а на нем не было даже, так не вовремя пострадавшей сегодня, куртки. Плечи инстинктивно передергиваются, а по рукам бегут мурашки. Он не замечал раньше, но в полуподвальном помещении с холодным камином и явным переизбытком влажности, изо рта при выдохе вырывается едва заметное облачко пара. Шерлок чувствует его дрожь и, верно оценив причины, обхватывает Джона кольцом скованных рук, притягивая к себе.

– Куртку все-таки не стоило выбрасывать сразу, – почти шепчет он на ухо однокласснику.

Становится теплее. Уотсон жмурится и улыбается, радуясь, что Шерлок не может этого видеть. Идея выкинуть несчастную куртку сейчас кажется ему самой лучшей и правильной за всю жизнь. Холмс, конечно, не может видеть лица Джона, но чувствует, как расслабляются мышцы прислоненного к нему тела, и чуть наклоняет голову, почти касаясь открытой шеи.

– Полагаю, нам вкололи смесь на основе кетамина. Полный контроль над телом восстановится минут через двадцать. А голова будет в порядке еще часа через пол.

– И все-то ты знаешь, – Уотсон откидывает голову на плечо единственного гения, знакомого ему лично.

– Только то, что может оказаться полезным, – Шерлок наклоняется еще ниже и почти беззвучно выдыхает, касаясь губами мочки уха Джона. – Говорят, что кетамин помогает избавиться от многих негативных моральных шаблонов и даже иногда пережить катарсис.

Мысли Джона все еще водят веселый безумный хоровод. И он, про себя решив, что у него будет оправдание, случись что, и поворачивает голову. Губы Шерлока оказываются так близко, как нужно, чтобы ему даже не пришлось тянуться за поцелуем. Губы мягкие и теплые, а поцелуй – медленный и осторожный, но долгий, как на первом свидании, когда перед самой дверью наконец получаешь то, чего ждал так давно. Управлять руками и ногами все еще сложно, а вот губы движутся словно сами собой, в голове гудит, сердце стучит угрожающе быстро. Когда сбившееся дыхание заставляет разорвать поцелуй, ни один из них не попытается отодвинуться. Есть что-то очень правильное в том, чтобы сидеть вот так – запертыми и в наручниках, но вместе – прижимаясь к партнеру лбом и чувствуя чужое дыхание на своих губах. Закрыв глаза, понимая, что все правильно. Безумная мысль, но все так, как и должно быть.

– Хм, катарсис. Кто же писал про телесную экспрессию… На полчаса? И сколько у нас там осталось времени?

Шерлок смеется и увлекает Джона в новый, куда более глубокий поцелуй. Уотсону неудобно целоваться, поворачивая голову. Он отрывается от Холмса, с тяжелым вздохом делая новую, на этот раз удачную, попытку переместить руки из-за спины и понимает, что может двигаться уже почти свободно.

– Почему ты смог сделать это гораздо раньше? – Джон растирает покрасневшую под металлом наручников кожу.

– Есть несколько способов ускорить процесс. Я тебя научу. К тому же, мой организм чуть более натренирован в том, что касается психотропных веществ.

Джон едва заметно хмурится: ему не нравится, что Холмс говорит об этом, как о достоинстве. Если у него появится хоть малейшая возможность объяснить Шерлоку, насколько тот не прав, подвергая свое здоровье такому риску, он обязательно попробует его отговорить. Но сейчас Джона гораздо больше волнуют текущая ситуация и тот факт, что Шерлок бодро встает и начинает с преувеличенным вниманием рассматривать внутренности бутафорского камина. Джон с недоумением хлопает ресницами, все еще не привыкнув к постоянной смене деятельности, естественной для Шерлока, и поднимается на ноги. Холмс поворачивается к нему, растягивает губы в улыбке, обозначившей ямочки на щеках, и с торжеством демонстрирует сожженную на четверть спичку. И Джону отчаянно хочется усадить его обратно к стене, прижав собственным телом. Он зажмуривается и пытается сосредоточиться на более своевременных вещах. Как они будут выбираться, например.

– И чем нам поможет спичка? – Джон с интересом наблюдает, как Холмс быстро трет обгоревшим концом о шершавую стену.

– Если я не ошибаюсь, а я, конечно, не ошибаюсь, – Шерлок тянет Джона за запястья к себе и просовывает заостренный конец спички под зубчатую дужку наручников, – эти наручники – самые простые, даже без фиксаторов. Тебе отец разве не должен был дать начальную военную подготовку?

– Откуда ты знаешь, что мой отец… А, ну да, ты, конечно, знаешь, – Джон морщится, когда Холмс до предела сдавливает браслет. – Но он, вообще-то, хотел вырастить честного гражданина, а честным гражданам вроде как незачем наручники открывать.

– Ну что ж, теперь у тебя будет навык, который честному человеку иметь не положено, – Шерлок тянет дужку наружу, еще раз повторяет все действия, освобождая второе запястье, и протягивает к Джону руки, перекатывая между пальцев другую спичку. – Как насчет потренироваться?

Уотсон всегда был хорошим учеником, получающим отлично за все возможные дисциплины, и нет ничего удивительного в том, что на открытие наручников он тратит даже меньше времени, чем рассчитывал Холмс. Заработав этим полную одобрения ухмылку, Уотсон идет по периметру комнаты, дергая за решетки и ручку двери. Отметив отсутствие замочной скважины, и осознав безуспешность попыток выбраться самостоятельно, он решает обратить все свое внимание на топчущегося у кровати Шерлока. Джон поворачивается и округляет глаза.

– Зачем? – Уотсон переводит полный ужаса взгляд со светящегося авантюризмом лица Шерлока на изголовье кровати, где по сторонам на столбиках теперь висят наручники.

– Думаю, это весьма позабавит миссис Хадсон!

Джон еще пару секунд ошалело смотрит на спинку кровати, а потом начинает хохотать, медленно сползая по стене. Это была бы истерика, если бы все, что произошло, вызвало в нем страх. Но страха нет, только азарт, ощущение картины, которая стремительно разворачивается перед глазами, и ему вдруг приходит в голову мысль, что если изложить все на бумаге, то получится детективчик на уровне бульварного чтива, пока без особой интриги, а вот если пообщаться с Холмсом подольше…