Не то чтобы Джон собирал фотографии Шерлока, использованные им салфетки или хранил исписанные его рукой тетрадные листы. Нет, конечно. Но он хранил другое – воспоминания. Как Шерлок склоняется над очередной склянкой, пытаясь одновременно посмотреть, что получится при добавлении кислоты, и удержать свой шарф от попадания во что-нибудь едкое. Как Шерлок рассеянно улыбается своим мыслям, исключительно мыслям, потому что людям он никогда не улыбается, для них припасены исключительно презрительная, насмешливая ухмылка или еще более презрительная клоунская гримаса. Как Шерлок грызет кончик карандаша, как кидает в сумку учебники, как яростно спорит с директором, как неодобрительно поглядывает на молодого, чем-то похожего на самого Шерлока, мужчину, который иногда заезжает за ним. Джон помнит сотни взглядов Шерлока и десятки его слов, помнит микромимику и интонации. Может, это любовь, а может, какое-то нездоровое влечение. Джон сомневается, потому что это всегда было чем-то отвлеченным, скорее созерцательным, чем реально существующим. Разве с тем, кого любишь, не положено пытаться заговорить? Подружиться, наладить хоть какой-нибудь контакт? В конце концов, разве не естественно представлять себе объект любви, запираясь в душе или быстро двигая рукой под одеялом?

Джон не делает ничего подобного. Он просто смотрит. И думает, что если бы представилась возможность, он… Теперь она представилась. Последний урок.

Уотсон идет по коридору к кабинету химии – к нему пристроена лаборатория, которой разрешают пользоваться ученикам, имеющим допуск преподавателя. Джону было несложно его получить. В положении отличника и признанного пай-мальчика есть и свои плюсы.

В кабинете пустые столы, за исключением первого, на который лаборант уже установил все требуемые для работы реагенты и инструменты. Пока Шерлока нет, Джон решает заняться оформлением: цели, задачи, описание оборудования… Совершенно ненужная писанина, по его мнению. Важны сами опыты, реакции, преобразования, а не перечисление форм склянок.

– Привет.

Джон резко оборачивается.

– Я думаю, в этом нет смысла, мы оба знаем ответы на все эти задания. Они для идиотов,– Шерлок стоит, прислонившись к столу. В лаборатории на нем должен быть халат, но ему, конечно, все равно. И Джон прослеживает длинные линии пальто, округлые линии черных перчаток, темный шарф, оборачивающий тонкую шею, и волосы – черные кудри, мягкие на вид, как с картинок с белокрылыми пухлыми херувимчиками.

– Да. Но мы должны это сделать. Зачет дифференцированный, а Фелпс – дотошный старикашка.

***

Шерлок пару секунд смотрит на Джона, оценивая, стоит ли тратить на все это время, и, пожав плечами, все-таки садится за работу.

На самом деле, его по-настоящему увлекают формулы. Чем больше в них переменных, тем больше комбинаций. Эти комбинации для него как лабиринт – бесконечное число тупиковых ветвей, и лишь один-единственный верный путь – тот, что приведет к верному ответу. За это он и любит химию – за уравнения химических реакций.

У каждого человека есть лимит внимания – то количество времени, которое он может потратить на определенное действие. Если человек – посредственность, его лимит может быть неисчерпаем. Но для таких, как Шерлок, даже исчисляющийся минутами отрезок времени – уже редкость.

И на любимую науку Холмс может потратить час непрерывной концентрации. Но более длительное отсутствие смены деятельности мучительно. Они с Джоном работают уже пятьдесят две минуты. А лабораторная выполнена лишь наполовину: в ней слишком много формальностей и описательных упражнений. Они даже не разговаривают больше, чем необходимо для синхронности действий: подожги фитиль, держи, добавь из пятой мензурки.

За окном не то чтобы темнеет, но солнце начинает садиться, тени становятся мягче – и все вокруг приобретает теплые оттенки. Пятьдесят девять минут. В тот момент, когда Шерлок думает, как бы сказать напарнику о том, что ему надоело и пора бы заканчивать на сегодня, в лабораторию входят двое.

Джон с недоумением смотрит на них, продолжая по капле добавлять катализатор в один из их предыдущих растворов. А Шерлок понимает, что день закончится даже хуже, чем начался. Это те двое, что лезли с ним в лабораторию – черт знает, как их выпустили и как они его нашли. Об этом Шерлок решает подумать чуть позже, а пока в голове со скоростью, превышающую скорость света, мелькает цепочка из размышлений о том, что, если они пришли в общественное место, непонятно как миновав охрану, они явно не собрались вести дружескую беседу. В школе учится только одна смена и уже почти никого не осталось, камеры есть только в коридорах и звук не передают – значит, двое школьников против пары бандитов.

И Шерлок просто смотрит, как они подходят с двух сторон, поигрывая тупыми на вид ножами-бабочками. Но это не важно, что они тупые: на самом деле это только хуже, только больнее.

– Ну привет, Шерли… Поговорим? Зачем ты нас сдал?

– Я не сдавал… – Шерлок умеет думать, действовать – не его специализация. Его инстинкты кричат о том, что надо бежать, но мозг знает, что бежать некуда.

– Интересно, что ты за нас получил… Или это инспектор получил, а ты просто позволил ему позабавиться?

Шерлок ничего не получил. Ему просто нужно было попасть в лабораторию. Он отключил сигнализацию и нашел способ обойти датчики, и он не виноват, что охранников оказалась дюжина, а не двое, как на планах безопасности. И обход они, соответственно, совершали гораздо чаще. Так. Дюжина. Слишком много для рядовой крошечной лаборатории на окраине. И датчики. Инфракрасные. Акустические. Емкостные. Магнитоконтактные. У него ушли часы на их преодоление. Слишком много. И… нет, позже, конкретно сейчас действительность требует внимания.

– Если бы вы, идиоты, потрудились достать мне правильные данные!..

Кулак врезается в скулу Шерлока, мешая закончить фразу. На щеке остается царапина от дешевой подделки, вероятно, выдаваемой обладателем за старинный перстень. Все происходит слишком быстро для неподготовленного в подобном плане Шерлока, но у Уотсона, видимо, с этим дела обстоят гораздо лучше. Потому что в тот момент, когда до Джона доходит, что именно собираются делать незваные гости, он бросает склянку с реагентами в сторону обступивших Шерлока парней. Колба разбивается с шипением, выпуская едкий газ, с которым, по правилам лабораторной работы, можно контактировать только в защитной маске.

И Шерлок с удивлением наблюдает, как Джон подсекает опешившего от неожиданности нападающего и хорошо прикладывает об пол. А после так же мастерски укладывает второго, кинувшегося на него с ножом. Джон выкручивает ему запястье, пока лезвие со звоном не падает на пол. И почти спокойно говорит, обращаясь к Холмсу:

– Думаю, стоит позвать дежурного охранника.

***

Со смесью восхищения и возмущения Джон наблюдает, как умело врет Шерлок, объясняя охраннику, что двое нападавших – всего лишь хулиганы, пытавшиеся что-то стащить и, по-видимому, не ожидавшие застать кого-то в лаборатории. Холмс врет так гладко, с широко открытыми ясными глазами, что Джон и сам бы ему поверил. Охранник тоже верит и настойчиво отправляет их по домам. В этот момент Уотсон и Холмс, наверное, впервые в жизни думают об одном и том же – что охранник хочет получить славу героя, поймавшего грабителей. И они едины в своем желании не иметь к этому инциденту никакого отношения. Шерлок – потому что не хочет в участок по-новой, а Джон – потому что имеет небольшую проблему. Эту проблему он сейчас зажимает правой ладонью, чтобы остановить кровь или хотя бы не попасться никому на глаза, пока не удастся сделать перевязку. Это всего лишь большая царапина, но мать, если узнает, обязательно поднимет панику.

Охранник не обращает на Джона внимания, а вот от Шерлока ничего не укрывается. И как только они выходят в коридор, Холмс хватает его за руку, скидывая куртку с левого плеча. Там неглубокий, но длинный порез, и кровь стекает Уотсону под рукав.

– Надо перевязать. Идем в медпункт.