Я киваю, а потом позволяю ему уложить меня обратно на стол. Он отпускает мои руки и тянется за чем-то в стороне от меня, берёт что-то и кладет руки мне на живот. Я опускаю глаза и вижу кончик его указательного пальца, испачканный красной краской. Смущённая, я смотрю ему в лицо, а он сосредоточен на моем животе. Потом он медленно пальцем проводит по моей коже, возобновляя движение бёдер, воскрешая томительное удовольствие. Меня трясёт и накрывает колоссальной волной удовольствия при виде сконцентрированного на своей задаче Миллера и ощущении его непринуждённых толчков.

Он спокоен и нетороплив в обоих своих действиях, рисуя на моём животе и занимаясь со мной любовью. Но я попадаю в цейтнот.

— Миллер, — выдыхаю, выгнув спину и стиснув кулаки. Я, закипая, балансирую на краю.

— Люблю чувствовать тебя, — шепчет он и, дёрнувшись, вырывает крик из меня и дикий рык из себя. — Твою пульсацию вокруг меня, — задыхается он. — Чёрт побери, Оливия!

— Прошу! — умоляю, в голове начинает стучать, меня бросает в водоворот невероятных ощущений. Мне не сбежать. Я разобьюсь на мелкие осколки. Он обеими руками хватает меня за бедра, насаживая на себя, не безумно жёстко, просто сильнее его размеренной тактики. — О-о-о…

Я отчаянно стараюсь собраться, отыскать в пучине наслаждения хоть немного контроля так, чтобы увидеть его лицо, когда он кончает. Смотрю на него, всё плывет, когда он запрокидывает голову, челюсть вот-вот хрустнет от силы, с которой он стискивает зубы. Теперь наши тела ударяются друг о друга, каждый удар — взрыв удовольствия.

И это происходит.

С нами обоими.

Миллер вколачивается в меня с рыком, останавливаясь глубоко во мне, и я выкрикиваю его имя. Взрываюсь. Перед глазами всё расплывается, спазм внутренних мышц такой же сильный, как дрожь тела.

— Боже, — делаю долгий, удовлетворенный вдох, наконец, возвращая себя что-то близкое к нормальному зрению, и вижу его вздымающуюся грудь и покрытое испариной лицо. Взглянув на свой живот, замечаю изгибы нескольких линий, но его ладонь быстро накрывает буквы и стирает их, повсюду размазывая краску, слова теперь превратились в большое красное пятно.

А потом он прижимается ко мне всем телом, найдя своими мои губы.

— Я стер их. Мне жаль. Мне так чертовски жаль. — Даря моим губам особое внимание, он обволакивает меня. Тело. Губы… Сердце.

Я улыбаюсь и льну к нему, обнимая, и отвечаю на поцелуй.

— Здесь были чувства, — произношу ему в рот. Дело было в их отсутствии на той встрече с наказывающим эскортом, не в том, как жёстко он брал меня. В том, каким нелюбящим и отстранённым он был.

Он прячет лицо в изгибе моей шеи:

— Я сделал тебе больно?

— Нет, — заверяю его. — Единственная боль, которую я чувствую, приходит, когда мы не вместе.

Он медленно поднимается, открывая свой испачканный краской торс.

— Мы только что нарисовали совершенство, сладкая.

Я улыбаюсь, вздохнув:

— Помурлычь мне.

Он отвечает мне той же улыбкой, даря одно из своих самых своих красивых выражений лица.

— Буду, пока есть воздух в моих лёгких.

Идеальная чашка кофе была бы сейчас очень вовремя, но я вряд ли справлюсь без прославленной кофе-машины, а выходить сейчас из квартиры без Миллера не самая лучшая идея.

Я стою на кухне в трусиках и одной из черных футболок Миллера и глазами сканирую всю столешницу в поисках чайника… и не нахожу. Фактически, я там мало что вижу — нет тостера, разделочной доски, кухонных полотенец, вообще никакой кухонной техники, если уж на то пошло. Всё подходящее пространство свободно от всего. Решив, что Миллер со своей навязчивостью чистоты всё убрал, я в поисках чайника начинаю открывать все шкафчики. Прохожусь по рядам полок и встроенных шкафчиков, открывая все по очереди и всё больше и больше выходя из себя. Всё содержимое расставлено слишком идеально, и всё же я быстро проверяю, что в каждом из них. Я по-прежнему не нахожу чайника. Хмурясь, я закрываю последнюю дверцу и пальцами начинаю стучать по пустой поверхности стола, но от загадки отсутствия чайника меня отвлекает сильное покалывание кожи. Пальцы замирают, и я улыбаюсь, продолжая стоять спиной к двери, покалывание перерастает в приятные вспышки внутри.

— Бум, — шепчет он мне в затылок, от чего каждое моё нервное окончание взрывается. Сильные руки забираются под футболку и, накрыв мою талию, разворачивают меня. Теперь я стою лицом к обнажённому, сонному Миллеру. — Доброе утро, — его губы шевелятся так же сонно, тут же гипнотизируя меня.

— Доброе.

Он улыбается, наклоняясь и захватывая мои губы.

— Я только что был немного шокирован, — произносит он мне в губы, целуя между словами.

— Чем?

— Заглянул в свою гардеробную. — Он отстраняется и смотрит, как я поджимаю губы, меня накрывает волной стыда и вины. О Боже, он… спокоен. Я расслабляюсь, но меня настораживает его реакция на разорванный в клочья гардероб. Он наклоняет голову. — Хотя, полагаю, теперь это больше похоже на лавку старьевщика.

- Я всё заменю, — обещаю искренне, а сама думаю, что, возможно, даже счёт, оставленный мамой, не покроет стоимость. — Прости.

Он рукой забирается под мои волосы и, прижав ладонь к затылку, тянет меня к себе, пока губами не прикасается к моему лбу.

— Уже простил. Что-то ищешь?

— Чайник, — отвечаю, заглядывая ему в глаза, поражаясь его спокойствию.

- У меня его нет.

- Тогда, как ты готовишь горячие напитки? — ладонями провожу вверх по всей длине его рук и останавливаюсь на плечах, как раз когда он усаживает меня на столешницу.

Он не отвечает, вместо этого оставляет меня сидеть на столешнице, а сам отворачивается к раковине. Мне любопытно, но не настолько, чтобы заставить себя смотреть, что он делает, намного приятней наблюдать за потрясающим видом его задницы, мышцы которой сокращаются с каждым его шагом. С довольной улыбкой я задумчиво наклоняю голову, а потом он разворачивается, и вот я уже лишена этого зрелища.

— Земля вызывает Оливию, — от его ласкового голоса я глазами медленно скольжу вверх по его торсу, в конце концов, встретившись с полным понимания намёком на улыбку. Он кивком головы показывает, куда мне следует посмотреть, и я вижу, как он нажимает кнопку на хромированном, ультрасовременном кране. Из головной части тут же начинает клубиться пар. — Постоянно кипящая вода.

Я, опустив руки на колени, закатываю глаза.

— Так аккуратно, — насмешливо бормочу я. — Готова поспорить, ты был безумно рад, когда эту штуку изобрели.

В попытке сдержать улыбку он поджимает губы.

— Это чертовски хорошая идея, согласна?

— Да, для помешанных на чистоте, таких же, как ты, тех, кто ненавидит беспорядок, идея идеальна.

— Дерзить не обязательно. — Он выключает воду и тут достает из-под раковины тряпку, вытирая капли воды, появившиеся в результате демонстрации. От моего внимания не ускользает, что он решил не замечать моего намеренного упоминания об обсессивно-компульсивном расстройстве, я не утруждаю себя заметить, что причины для дерзости есть, вместо этого я просто продолжаю его подстрекать.

— Я тобой горжусь, — говорю ему, как ни в чём не бывало, с интересом осматривая пространство кухни и понимая, что он будет смотреть на меня с любопытством.

—В самом деле?

— Да. Ты усадил меня на свою столешницу, придав ей немного неряшливый вид, и подверг себя риску. — Обращаю свой взгляд обратно на обнажённый, пытливый силуэт Миллера.

— Я довольно хорош в оценке и снижении рисков, — он делает несколько шагов ко мне, взгляд становится голодным. — Но мне хотелось бы знать, в чём заключается риск моего поступка.

— Справедливо, — согласно киваю, заставляя себя не опускать глаза ниже уровня его шеи. По его затуманенному взгляду, понимаю, что он возбуждён. Если увижу доказательство, то сдамся, а мне слишком нравится над ним подтрунивать. — Я расскажу тебе про риск.