Трейси Чепмен воркует о быстрых машинах¹⁴, и это заставляет меня улыбнуться просто потому, что Миллер сейчас ведет машину невероятно медленно. Спокойный и чистый воздух между нашими промокшими телами осязаем. Никто не произносит ни слова, да они и не нужны. Сегодня было лучше, чем я когда-либо могла себе представить, за исключением небольшого недоразумения. Миллер разрешил несколько сложных ситуаций, и это не только вызвало во мне чувство гордости, но и умножило чувства, которые я испытываю к Миллеру. Но самое приятное заключается в том, что он выбрался из своего совершенного кокона, и ему понравилось то, где он оказался. И то, что я сижу в его роскошной машине и мерзну, не смея трогать регулятор температуры, становится неважным.

— Замерзла? — мое внимание привлекает не заботливый тон Миллера, а его вопрос. Он ведь не собирается подарить мне тепло, так же как пикник, почти повседневный вид и поцелуй под дождем?

— Порядок, — лгу, заставляя себя перестать дрожать.

— Оливия, ты далеко не в порядке, — он тянется и поворачивает регуляторы, убедившись, чтобы они были на одном уровне, приближая температуру в машине к желанным двадцати пяти градусам.

Чувство эйфории зашкаливает, и я тянусь коснуться его приятной щетины, жесткой и колючей, но родной и успокаивающей.

— Спасибо.

Он нежится об мою руку, после чего берет ее и целует кончики моих пальцев, переплетая наши пальцы, и кладет их к себе на колено, предпочитая вести машину одной рукой.

Не хочу, чтобы этот день заканчивался.

— Тони, — Миллер кивает в знак приветствия и, держа руку на задней части моей шеи, направляет мимо своего администратора, как будто не замечая его взволнованного взгляда. Он выглядит по-настоящему встревоженным, и если для Миллера нормально игнорировать это, то для меня нет.

— Ливи? — Тони произносит это как вопрос, будто он удивлен меня здесь увидеть. Однажды он сказал мне, что Миллер счастлив в своем маленьком педантичном мире. Но мне лучше знать. Миллер не был счастлив. Он мог притворяться, но я знаю точно, — ведь он сам мне говорил — что сегодняшний день ему понравился.

Похоже, Тони не знает, что и думать об этом насквозь промокшем, неопрятном мужчине перед собой. Я ничего не говорю, только посылаю ему скромную, понимающую улыбку, прежде чем мы скрываемся из виду.

— Я ему не нравлюсь, — бормочу тихо, почти неслышно, и мне интересно, потрачу ли я свое время зря, пытаясь узнать причину.

— Он слишком сильно беспокоится, — слышу короткий, резкий и окончательный ответ Миллера, пока мы идем по лабиринтам коридоров к его кабинету. Понимаю, что Тони против нас, так же как и все остальные, Почему же его неодобрение беспокоит меня больше, чем остальных создателей помех? Дело во взглядах? Словах? И почему Миллера не расстраивает это так же сильно, как когда дело касается других?

Миллер набирает код и открывает дверь своего кабинета, и я тут же оказываюсь перед совершенством этого помещения. Все так, каким должно быть.

Кроме нас.

Опускаю глаза на свою промокшую одежду, потом смотрю на Миллера и думаю, в каком ужасном мы беспорядке. Странно, теперь, когда я нахожусь в окружении знакомого и педантичного мира Миллера, я чувствую себя абсолютно неуютно и… неправильно.

— Оливия? — смотрю на Миллера, пока он в другом конце кабинета наливает в стакан виски одной рукой, другой развязывая галстук.

— Прости, задумалась, — стряхиваю с себя глупые мысли и закрываю за собой дверь.

— Проходи, садись, — жестом показывает на свое кресло. — Выпьешь чего-нибудь?

— Нет.

— Садись, — повторяет он, когда я, спустя несколько секунд, продолжаю стоять у двери. — Проходи.

Я смотрю на свое платье, потом на роскошное кресло Миллера. Волнительным испытанием было сидеть промокшей в его машине, а теперь я стою перед его прекрасным кожаным креслом.

— Но я вся мокрая, — приподнимаю подол платья и демонстративно отпускаю, позволяя ему шлепнуться, прилипая к моим ногам. Я не просто промокла, меня хоть выжимай.

Стакан замирает у его губ, и Миллер осматривает меня с головы до ног, улавливая бардак, в который я превратилась. А может и нет. Его взгляд останавливается на моей груди, потому взлетает к моим глазам. Взгляд затуманился.

— Мокрая ты мне очень даже нравишься. — Он указывает на меня стаканом, разгоряченный взгляд пробивается сквозь холод, пробуждая во мне желание. Тело загорается, а дыхание сбивается под жаром синих глаз.

Он не спеша подходит ко мне, вальяжно, спокойно, только в глазах вспыхивает миллион эмоций. Желание, похоть, страсть, решительность и тысячи других, у меня нет времени думать об этом, так как он свободной рукой прижимает меня к себе, обрушиваясь на мои губы. Чувствую и пробую вкус виски, напоминание о пьяном Миллере, но оно с легкостью стирается вниманием его божественного рта. Наша промокшая одежда слипается, я руками зарываюсь в его растрепанные волосы. Поцелуй медленный, основательный и сладкий. Он довольно стонет, прикусывая мою нижнюю губу каждый раз, когда отстраняется, чтобы потом снова погрузить свой язык мне в рот.

— Мне нужно снять стресс, — шепчет он, заставляя меня смеяться. Он, вероятнее всего, в самом расслабленном состоянии из всех, что я когда-либо видела. — Что смешного?

— Ты, — отстраняюсь, дав себе время вглядеться в его лицо — насладиться жесткостью его щетины. — Ты забавный, Миллер.

— Я?

— Да, ты.

Он задумчиво наклоняет голову, одной рукой неся меня к своему рабочему столу.

— Меня никогда еще не называли забавным. — Он усаживает меня в кожаное кресло и лицом разворачивает к наичистейшему столу; чувствую глупое чувство спокойствия, когда замечаю, что все на своих местах, точнее единственная вещь, когда-либо бывшая на рабочем столе Миллера — телефон.

— У тебя нет компьютера? — спрашиваю я.

Он выдвигает отдел стола, в котором скрыты все экраны, и я кротко, понимающе улыбаюсь. Как… аккуратно.

— Я обещал, что быстро.

— Обещал, — соглашаюсь, расслабляясь в его кресле. — Что тебе нужно сделать? — только сейчас у меня возникает мысль, где хранятся документы, так же как договоры и файлы.

Серый галстук, украшавший его шею, снят вместе с пиджаком, так что теперь он в жилетке и рубашке.

— Пару звонков, всякая всячина.

— Всякая всячина, — шепчу, наблюдая за тем, как осторожно он ставит свой стакан на стол и опускается на колени с другой стороны, локтями упирается на белую поверхность и смотрит на меня задумчиво. От этого взгляда я вжимаюсь в кресло. Что он собирается сказать?

— У меня просьба.

Это не смягчает мою настороженность:

— Какая?

Он улыбается, очевидно, заметив мое явное беспокойство, и кладет руку в карман.

— Хочу, чтобы ты взяла это. — Кладет что-то на стол, но руку не убирает, так что я не вижу, что там.

Глаза мечутся между ним и рукой, тревога только растет:

— Что там?

Его улыбка немного угасает, и я улавливаю нервозность. Она только подогревает мою.

— Ключи от моей квартиры. — Он поднимает руку, показывая ключи от автоматического замка.

Мышцы расслабляются, голова отказывается концентрироваться на том, к чему вели мои дурацкие мысли.

— Ключи, — выдыхаю я с улыбкой.

— Ты можешь оставаться в моем доме, когда пожелаешь. Приходить и уходить, когда захочешь. Возьмешь? — с полным надежды взглядом он передвигает их по столу ближе ко мне.

Закатываю глаза, а потом вздрагиваю, когда дверь в кабинет распахивается, и входит Кэсси.

— Блин! — ругаюсь себе под нос, сердце бешено колотится от страха. Миллер уже на ногах и пересекает кабинет.

— Кэсси, — устало вздыхает Миллер, широкие плечи сутулятся, когда он резко останавливается.

— Ну, привет! — она смеется, для равновесия цепляясь за дверь. Она пьяна, и не слегка, а вдрызг. Я не была готова к такому, и все же злюсь, потому что она по-прежнему до тошноты идеальна. Ее нетрезвый взгляд прирос к Миллеру так прочно, как только возможно, учитывая ее состояние. Она даже не заметила, что я здесь. Я невидимка.