— Почему ты все еще в моей жизни, сладкая девочка?

— Потому что ты боролся за то, чтобы я в ней была, — напоминаю ему, не колеблясь, и при этом стараюсь звучать уверенно. — Ты грозился вырвать позвоночник каждому, кто попытается забрать меня у тебя. Жалеешь об этом?

Готовлю себя к нежеланному ответу, когда он поворачивается ко мне, только глаза его опущены.

— Жалею о том, что затянул тебя в свой мир.

— Не надо, — бросаю резко, не хочу, чтобы он потерял свое мужество теперь, когда Уильям ушел. — Я пришла добровольно и добровольно остаюсь. — Решаю игнорировать упоминание фразы «мой мир». Меня уже тошнит от слов «мой мир», едва ли так же сильно, как от всего остального.

Новая порция виски опрокинута в него.

— Я подразумевал это, — он делает попытку сфокусироваться на моих глазах, но сдается, и вместо этого проходит по гостиной.

— Подразумевал что?

— Мои угрозы. — Он опускается на низкий кофейный столик и аккуратно ставит стакан рядом, несмотря на свое нетрезвое состояние. Даже покручивает его перед тем, как отпустить, довольный местоположением. Непослушные волосы снова дают о себе знать, падая на его лоб, и он убирает их, после чего опускает взгляд на свои руки, локтями упираясь в колени. — У меня всегда был взрывной характер, Оливия, но когда речь заходит о сверхзащите тебя, я сам себя пугаю.

— О чувстве собственности.

Он поднимает голову, и на лбу проступают морщинки:

— Прости?

Уголки моих губ приподнимаются в крохотной улыбке, когда его манеры проступают даже в настолько пьяном состоянии и в такой убогой ситуации. Подхожу к нему и становлюсь на колени между его ног, он смотри на меня, наблюдая за тем, как я убираю его руки с коленей и беру их в свои.

— Чувство собственности, — повторяю я.

— Я хочу защищать тебя.

— От чего?

— От тех, кто вмешивается. — Он погружается в свои мысли и смотрит мимо меня какое-то время, прежде чем вернуть взгляд ко мне. — Все закончится тем, что я кого-то убью. — Его признание должно шокировать меня, только вот то, что ему известно о его необъяснимых срывах, до странного меня успокаивает. Собираюсь напомнить о существовании психологической помощи, управлением собой, о каких-то методах, что помогут ему себя контролировать, но что-то меня останавливает.

— Уильям вмешивается, — сбалтываю я.

— У нас с Уильямом взаимопонимание, — Миллер спотыкается на собственных словах. — Хотя, ты никогда раньше не замечала. Он находит баланс между двумя сторонами. — Отвращение в его нетрезвом голосе почти осязаемо.

— Что за взаимопонимание? — Мне это не нравится. У них обоих ужасный темперамент. Полагаю, они оба осознают, какой вред могут причинить друг другу.

Он качает головой, раздраженно матерясь.

— Он хочет защитить тебя так же, как я. Ты, вероятно, самая сохранная девушка в Лондоне.

Распахиваю глаза от его некорректного замечания и отпускаю его руки. Не согласна. Чувствую себя самой уязвимой девушкой в Лондоне. Но не говорю ему этого. Я борюсь с желанием продолжить спор Уильям-Миллер. Уильям ненавидит Миллера, и это чувство абсолютно взаимно. Я знаю, почему, так что мне просто нужно с этим свыкнуться.

— Хочешь услышать сначала хорошие новости или плохие? — говорю, вставая, и предлагаю ему свою руку. Моя неуверенность немного угасает, когда замечаю в глазах Миллера блеск. Мне он знаком и нужен.

— Плохие. — Он кладет свою ладонь в мою и смотрит на наши переплетенные руки, я же усиливаю хватку и тяну его руку, приглашая встать, что он и делает с довольно большим усилием.

— Плохая новость заключается в том, что у тебя дьявольски сильно будет болеть голова, — отвечаю на его крошечную улыбку и веду нас в его спальню. — Хорошая в том, что я буду здесь, чтобы ухаживать за тобой, пока ты будешь себя жалеть.

— Ты позволишь мне тебя боготворить. От этого я почувствую себя лучше.

Сомневаясь, оглядываюсь на него и поднимаю брови, когда мы входим в спальню.

— Ты хоть сколько-нибудь будешь в форме?

Он садится на постель, получив от меня несильный толчок в плечо.

— Не сомневайся в моей способности удовлетворить тебя, сладкая девочка. — Он ладонями накрывает мои ягодицы и прижимает их сильно, толкая меня в пространство между его широко расставленных ног. Он смотри на меня плотоядным взглядом, который может привести только к одному.

Качаю головой:

— Я не буду спать с тобой, пока ты пьян.

— Готов поклясться в обратном, — заявляет он, его руки перемещаются на мой живот и скользят под топ. Он взглядом бросает мне вызов остановить его, и хотя меня накрыло желание, я не поддаюсь. Понадобилась каждая крупица силы, но я пользуюсь ей быстро, пока не оказываюсь под его властью. Не хочу, чтобы меня боготворил нетрезвый Миллер. Убираю его руки, снова качая головой.

— Не отвергай меня, — выдыхает он, толкая меня к себе на колени и обвивая себя моими ногами. У меня не остается выбора, так что я рукой обнимаю его за плечи, приближаясь к его лицу. Запах алкоголя только подпитывает мою силу воли.

— Прекрати, — предупреждаю его, не готовая стать жертвой его тактики. — Ты не в том состоянии, и если я тебя поцелую, то и сама, вероятно, опьянею настолько же.

— Я в порядке и идеально способен, — бедрами толкается в мой зад. — Мне нужно снять стресс.

Он нервничает! Это мне нужно снимать стресс, но, если быть честной, мысль позволить Миллеру обладать мной под воздействием алкоголя заставляет меня нервничать. Знаю, что он старается держать себя в руках во время наших встреч, а организм, накачанный алкоголем, не самый лучший в этом помощник.

— Что? — спрашивает он, глядя на меня подозрительно, очевидно чувствуя мои любопытные мысли. — Скажи мне.

— Ничего. — Стряхиваю его беспокойство и пытаюсь слезть с его колен. И ничего не выходит.

— Оливия?

— Позволь мне дать тебе твое.

— Нет, скажи мне, что беспокоит твою прекрасную головку. — Он настойчив, усиливаю на мне давление своих рук. — Я не стану больше просить.

— Ты пьян, — выпаливаю тихо, стыдясь сомнений в том, что он обо мне заботится. — Алкоголь заставляет людей терять доводы и контроль. — Теперь я съеживаюсь. Миллеру не нужен виски, чтобы потерять контроль, и обе стычки с Грегори явное тому свидетельство. И та встреча в отеле…

Сижу на его коленях и позволяю ему осмыслить мои переживания, сама же нервно верчу колечко, желая переформулировать слова. Он каменеет подо мной, каждый мускул на его теле, кажется, оставит на мне синяки. А потом он обхватывает мое лицо, ласково сжимая щеки, и располагает его точно напротив себя. Он полон раскаяния, и это только усиливает мое чувство вины и стыда.

— Когти ненависти к себе самому впиваются в мою темную душу ежедневно. — Он как будто почти протрезвел за это короткое время, вероятно, моя оплошность его подкрепила. Взгляд синих глаз стал яснее, слова теперь четкие и ясные. — Никогда не бойся меня, умоляю. Я бы никогда не смог причинить тебе вред, Оливия. — Его безрадостное заявление ослабляет мое чувство отчаяния, только немного. Миллер не осознает, какой вред может причинить мне, обидев эмоционально. Больше всего я боюсь именно этого. Потерять его. Я смогу оправиться от физических ран со временем, если нечаянно попаду под один его психических срывов, но никакое время не сможет исцелить внутренние раны, которые он может мне нанести. И это приводит меня в ужас.

— Ты как будто теряешь рассудок, — начинаю осторожно, тщательно подбирая слова.

— Так и есть, — шепчет он, прежде чем кивком дать мне знак продолжать.

— Я не боюсь за себя, мне страшно за твои жертвы и за тебя.

— Моя жертва? — Он откашливается. Ему не нравится мой выбор слов. — Ливи, я не бросаюсь на ни в чем не повинных людей. И прошу, не волнуйся за меня.

— Я волнуюсь за тебя, Миллер. Ты окажешься в тюрьме, если кто-то обратится в суд, и мне не нравится видеть, как тебе причиняют боль. — Поднимаю руку и провожу по бледному синяку на его поврежденной щеке.