— Мое сердце, Ливи. Мое сердце быстрее всего оправляется. — Он моментально теряет контроль, с рыком толкаясь в меня.

Грудь сдавливает от его признания.

— Дай мне тебя видеть, — извиваюсь под ним. — Пожалуйста, мне очень нужно тебя видеть.

— Черт побери! — ругается он и быстро из меня выходит, позволяя мне перевернуться и схватить его за плечи, прежде чем он снова погружается в меня, двигаясь бесконтрольно. — Ливи! — кричит он, вытягиваясь надо мной на руках. Он замирает, тяжело дыша и пристально в меня всматриваясь. — Я просто цепенею от тебя.

Бедрами подаюсь ему навстречу, заставляя его опустить голову, отчего ему на лоб тут же падают непослушные пряди.

— Я тоже тебя боюсь, — шепчу я. — До ужаса.

Он поднимает взгляд, возобновляя круговые движения бедер.

— Я эмоционально непорочен, Ливи. Ты у меня первая.

— О чем ты говоришь? — спрашиваю тихо.

Он начинает говорить, потом, как будто, лучше всё обдумывает, взглядом блуждая по моему лицу.

— Я влюбился в тебя, Оливия Тейлор, — шепчет он.

Кусаю нижнюю губу, в попытке сдержать слезы. Только это имеет значение.

— Ты меня пленишь, — заявляю я. Просто еще раз убедилась в своих чувствах, ничего не изменилось. Я потеряла так много драгоценного времени, отталкивая Миллера — времени, когда я могла бы ему помогать и сама становиться сильнее.

Он опускается на локти и начинает не спеша двигать бедрами, унося меня в экстаз.

— Пожалуйста, не бросай меня, — шепчет он.

Качаю головой и концентрируюсь на ощущениях его внутри себя, встречая каждое его движение идеально подходящим покачиванием бедер. Я не знаю, что происходит, но знаю, что мои чувства сильны. И теперь они только окрепли.

— Меня спасла прекрасная сладкая девочка, — шепчет он, глядя на меня. — Она заставляет мое сердце биться быстрее, а ощущения — замедляться.

Закрываю глаза, позволяя ему продолжать, совершенство этого момента врезается мне в душу.

— Я кончаю, — выдыхает он. — Оливия!

Распахиваю глаза, дрожа под ним всем телом. Его темп нарастает, так же, как и мое наслаждение. Наши тела приклеены друг к другу, как и наши глаза, эта связь остается неразрывной, пока нас обоих одновременно не накрывает волна оргазма с такой силой, что мы стонем друг другу в лица. Странное ощущение наполняет меня. Буквально. Внутренности согреваются, даря хорошие чувства. Слишком хорошие.

— Ты не использовал презерватив, — говорю я тихо.

Осознание тенью опускается на его совершенное лицо, делая резкими мягкие черты. Он тщательно все обдумывает несколько секунд, а потом, наконец, заговаривает.

— Полагаю, я не такой уж джентльмен, за которого себя выдавал.

Не стоит мне улыбаться, учитывая всю серьезность ситуации, и все же я улыбаюсь. От необычного для Миллера проявления чувства юмора, путь даже оно неуместно, становится невозможным сдержаться.

— У тебя плоский юмор.

Он толкается в меня, глубоко и уверенно, его полутвердый член ласкает меня, напоминая о правильности отсутствия его защиты.

— Нет ничего плоского в нашем нынешнем положении.

Я смеюсь. Миллер Харт не перестает меня удивлять.

— Это ужасно!

— А по мне, так чертовски хорошо ощущается, — он озаряет меня мальчишеской улыбкой и наклоняется, покусывая мою щеку. Он прав, ощущения невероятные, но от этого проще не становится.

— Мне нужно будет записаться к врачу, — тянусь к его губам и собираю остатки сил, чтобы крепко его удержать.

— Поедем вместе. Всю ответственность я беру на себя, — отстранившись, он изучает меня пристально. — Даже лучше, чем я себе представлял. Сложно будет вернуться к презервативам.

И тут я кое-что понимаю:

— Ты знал, так ведь? Все это время ты знал.

— Это было слишком хорошо, чтобы остановиться, — он невинно целует мое полное тревоги лицо. — Кроме того, мы сможем попросить доктора подобрать тебе таблетки, раз уж там будем.

— Можем?

— Да, — отвечает он уверенно. — Теперь, когда я обладал тобой без каких-либо преград, я хочу большего.

Мне нечего на это сказать.

— Не возражаешь, если мы поспим на диване в моей студии? — спрашивает он.

— Зачем?

— Там мне спокойно, а еще и с тобой в моих объятиях я буду спать чертовски хорошо.

— С удовольствием.

— Хорошо, не то чтобы у тебя был выбор, — он берет меня в охапку и переносит обратно в студию, где осторожно сажает на старый, поношенный диван, после чего устраивается сам и прижимает меня спиной к своей груди. Кладет голову мне на макушку так, что перед нами обоими открывается потрясающий вид. Обволакивающая нас тишина дает мне возможность поразмыслить над вопросами, которые мне по-прежнему необходимо задать.

— Почему ты не позволял мне тебя целовать? — шепчу я.

Спиной чувствую, как он напрягся, и мне это не нравится.

— Я не буду больше отвечать на твои вопросы, Ливи. Не хочу, чтобы ты опять убежала.

Беру его руку и прижимаюсь к ней губами в ласковом поцелуе.

— Я не убегу.

— Обещай мне.

— Обещаю.

— Спасибо, — он тянет меня, помогая перевернуться и устроиться к нему лицом. Хочет зрительный контакт, когда мы будем говорить.

— Поцелуй — это очень личное, — говорит он, притягивая меня к себе и даря долгий, медленный, пьянящий поцелуй, от которого мы оба довольно мурлычем.

— Так же, как и секс.

— Ошибаешься, — он отстраняется и изучает мое сбитое с толку выражение лица. — В сексе личное есть только при наличии чувств.

Я тут же парирую:

— У нас есть чувства.

Он улыбается и совершает искусный чувственный жест, покрывая мое лицо влажными поцелуями. Я его не останавливаю. Позволяю ему абсолютно себя поглотить. Тону в его любви, пока он не решает, что мое лицо получило достаточно личного. Знание правил Миллера, запрет на поцелуи и прикосновения, посылает теплое чувство удовлетворения глубоко в самое мое существо, облегчая боль, которая сжимала меня с момента откровения. Он позволяет мне целовать его, прикасаться к нему и чувствовать. Все те женщины лишены чего-то до безобразия приятного.

— Ты не спал с женщинами с тех пор, как мы встретились?

Он качает головой.

— И все же у тебя были, — останавливаюсь, раздумывая над подходящим словом, — заказы?

— Свидания, — поправляет он. — Да, у меня были свидания.

Любопытство Уильяма съедает меня. Ему было интересно, как Миллер умудрялся ходить на свидания, избегая секса с теми женщинами. Если свое любопытство я ненавижу, то любопытство Уильяма я просто презираю.

— Если они платят за лучший трах в своей жизни, как ты умудрялся его избегать?

— Не без сложностей, — он убирает с моего лица волосы. — Я не поклонник пустой болтовни.

— Ты болтал? — спрашиваю шокировано.

— Может и сказал пару слов, уделяя внимание. Большую же часть времени я думал о тебе.

— Ох.

— Мы закончили? — задает он вопрос, чувствуя явный дискомфорт от нашего разговора, хотя я нет. А должна бы. Я должна быть довольна предоставленной им информацией, радоваться, что он мне открылся и просветил меня, радоваться, что там не замешаны чувства. Но я не рада. Я слишком заинтригована.

— Я не понимаю, почему женщины хотят тебя… того, — Господи Боже, если бы те женщины почувствовали то, что я чувствую с Миллером Хартом, если бы их боготворили, они бы, я уверена, вышибали двери, чтоб его получить.

— Я даю им оргазм.

— Женщины платят тысячи за оргазм? — взрываюсь я. — Это… — хочу сказать пошло, но потом вспоминаю каждый подаренный Миллером оргазм, и, судя по едва заметной улыбке Миллера, понимаю, что он знает, о чем я думаю. Я продешевила. — Ты заставляешь женщин чувствовать то же, что чувствую я, когда мы в постели?

Он кивает.

— Значит, со мной нет ничего особенного, — говорю обиженно. Мне обидно.

— Готов поклясться в обратном, — возражает он, и я уже хочу поспорить, но он закрывает мне рот своими потрясающими губами, лениво лаская языком. Мысли спутались, и я напрочь забываю, что собиралась сказать. — С тобой есть что-то очень особенное, Оливия.