Что Вы сейчас творчески (стихи) безмолвствуете[25] — меня не пугает. Помолчать бывает даже полезно… И никакое молчание не проходит бесследно, это всегда период накопления внутренних сил. Моя первая (детская еще) книга стихов вышла в 1917[26], вторая была принята (но не смогла быть издана) изд<ательст>вом «Петрополис» в 1923[27], а после этого я молчал 20 лет, но это отразилось на мне скорее благоприятно. Так, думается мне, и Ваше молчание Вас тревожить не должно, тем более что Вы молоды.

Очень порадовало меня Ваше упоминание о Вашей счастливой семейной жизни. Порадовало потому, что я и моя жена — тоже исключительные друзья. В сочельник мы отпраздновали (вдвоем у елочки) нашу серебряную свадьбу, чего в дальнейшем от души желаем и Вам с супругой.

Читаете ли вы «Рус<скую> мысль»? Заметили ли Вы там высказывания об эмигрантской поэзии некоего К. Померанцева, который подвизается, кроме того, там же и в «Возрождении» как поэт, романист, философ, историк и т. д., и т. д. Нечто совершенно умопомрачительное по апломбу и безответственности! Меня от его писаний в дрожь бросает! И не находится никого, кто бы поставил его на место… Я, к сожалению, для сего недостаточно зубаст. Жму Вашу руку.

Д. Кленовский

8 марта <19>54

Дорогой Владимир Федорович!

Получил В<аше> письмо. Вы правы! И ne faut pas brusquer les choses[28], как говорят французы. Если Вы не испытываете влечения к антропософии, не доверяете ей — не нужно себя неволить. Все придет в свое время, само «прорастет», притом (с точки зрения антропософа) если не в этом, то в… следующем воплощении!! Но «бояться» антропософии, пожалуй, тоже не следует. Не обязательно стать ее рабом! Я лично (таков был и М. Волошин) беру от нее не все, а то, что находит отклик, согласие в моей душе. Вы очень верно подметили подозрительную способность антропософов находить ответы на все вопросы. И «публика» на антропософских собраниях, как Вы тоже правильно заметили, частично «юмористическая»… С другой стороны, иные антропософы грешат тем «бездейственным самосовершенствованием», о котором Вы тоже упоминаете. Мне все это, однако, не мешает. Дело в том, что многое, очень многое в антропософском миросозерцании (ведь это не религия, не секта, а именно миросозерцание) представляется мне наиболее вероятным, правдоподобным, а главное — справедливым объяснением волнующих нас вопросов. В частности, о бытии животных, растений (и минералов), острое ощущение которого Вы у себя признаете, антропософия рассказывает замечательные вещи. Я не хочу Вас агитировать, но какое-то предрасположение к антропософии у Вас несомненно есть. Знаю по себе: знакомясь впервые (это было в 1916 г.) с антропософией, я странным образом ощущал некоторые основные ее тезисы как нечто давно уже мне известное и только основательно позабытое. Это ощущают многие. Невольно думается: откуда такое ощущение? Налицо, по-видимому, именно какое-то предрасположение.

Вы пишете, что Вам надо сперва «найти подлинный и прочный путь в христианство из советского равнодушия к вопросам веры». Мне кажется, что именно антропософия, которая является христианским миросозерцанием, может как раз наилучшим образом привести к подлинному пониманию христианства (так было со мной), и притом особенно тех, кто, находясь в советских условиях, стоял от христианства в стороне. «Практическое» христианство — великая вещь, но оно не должно подменить или затемнить мистический его смысл. Вы правильно говорите о синтезе того и другого. Но вот что Вы больше хотите «разобраться в себе, чем в мире» — мне кажется неправильным. Как отделить себя от мира? И как понять себя вне мира? Тут тоже должен быть синтез, и как раз антропософия способна его дать.

В связи с нашим разговором об антропософии Вам, м. б., будет любопытно прочесть в только что вышедшем № 20 «Граней» мою статью: «Оккультные мотивы в русской поэзии нашего века»[29]. Я жду, между прочим, от нее всяческих неприятностей, ибо обычно от одного лишь слова «оккультизм» люди шарахаются как черт от ладана, к тому же в статье я рикошетом задеваю Адамовича и Терапиано[30], и последний наверняка вцепится мне в горло на страницах «Н<ового> р<усского> с<лова>», где он как раз рецензирует «Грани». Я даже долго колебался, прежде чем опубликовать статью, а редакция сопроводила ее оговоркой[31]. Все же, хорошо или плохо, но я затрагиваю в ней тему, которую, насколько мне известно, еще никто не затрагивал.

Ваше впечатление от моих стихов до и после 1946 вполне правильное с такой, впрочем, оговоркой: мое мироощущение, нашедшее свое выражение в стихах после 1946 г., было моим и раньше, но, очевидно, разного рода военные и послевоенные испытания (мы с женой пережили много тяжелого и даже страшного) его временно захлестнули. Я очень рад, что, перечтя теперь мои стихи, Вы ощутили их иначе, вероятно так, как я ощущаю их сам. Это встречаешь редко и особенно ценишь. Ведь объяснять себя и не хочется, и нетактично, это случается лишь в беседе «по душам», какая произошла у нас. Приблизить в этом же смысле к читателю Ходасевича, Гумилева, Волошина и др. и является как раз целью моей статьи.

Очень грустно, что учебная работа мешает Вашей литературной. «Гурилевские романсы»[32] я, конечно, не только знаю, но люблю. Но и помолчать поэту не плохо, а иногда даже и полезно. Молчание — не пустота: что-то оседает в душе и находит впоследствии свое выражение. Тем более что Вы еще молоды! Статьи Ваши представлялись мне всегда очень ценными. Вспоминая те из них, что появились после войны в русской прессе в Германии[33], я поражаюсь, как много Вы не только впитали в себя за годы пребывания вне СССР, но и привезли с собой оттуда, и притом не как литературный багаж, а как багаж душевный. От всего сердца желаю Вам дальнейших творческих удач!

Какое впечатление произвела на Вас ивасковская антология?[34] Если Вас можно было упрекнуть в том, что Вы «недопоказали» советскую поэзию, то Иваску, наоборот, можно поставить в вину, то, что он «перепоказал» эмигрантскую (в смысле, и у него и у Вас, количества авторов). Можно было, на мой взгляд, включить в сборник меньше авторов, но показать каждого полнее. Жаль, например, что в отношении таких поэтов, как Ходасевич и Цветаева, Иваск не последовал Вашему примеру и не представил каждого из них вдвое большим количеством стихов. Между прочим, под благодарностью Иваска жене за корректуру книги я не подписываюсь, ибо в моих стихах я нашел три «досадных опечатки».

Я очень тронут Вашим вопросом о том, как мне живется. На это можно коротко ответить: живем мы с женой как птицы небесные. Хуже всего, что мы оба болеем разными, нередко весьма мучительными, хроническими болезнями. Это лишило нас возможности как уехать за океан, так и работать здесь. Жена провела в 1950-51 гг. 17 месяцев в больнице и вернулась оттуда такой же больной, да еще с разрушенным сотнями инъекций сердцем. Ходит она на костылях. Вообще жизнь нас сильно потрепала, и это дает сейчас себя знать. Вот эти болезни еще хуже бедности, к которой мы уже привыкли. Искренне Ваш

Д. Кленовский

Я попросил изд<ательст>во «Freies Geistesleben» в Stuttgart послать Вам каталог антропософ<ских> книг. Это Вас ни к чему не обязывает. Вы просто сможете по названиям составить представление о многогранности антропософских тем.