– Знаю, – как-то грустно отвечает она, и я запоздало прикусываю язык.

– Он помнит тебя.

– И это я тоже знаю, – улыбается она. – Слишком много мы пережили, чтобы эта головная боль забыла меня.

Странное дело – в этот раз я никак не реагирую на ее слова. Слишком много теплоты и ласки было в них, чтобы я начинала задумываться о собственном эгоизме.

– На самом деле, – она чуть медлит, глядя на меня сверху вниз, – я хотела сказать тебе спасибо. Ты изменила его, Беатрис. В лучшую сторону.

– Мне казалось, он остался прежним, – пожимаю плечами я.

Отношения наставник – ученик выбивают из колеи обыденности, и ты не особо задумываешься над тем, кто и как изменился.

– А теперь, я хочу показать тебе то, что еще никто и никогда не видел прежде.

В этот раз ее рука совсем мягко сжимает мое предплечье. Будто она больше не боится отпустить меня. Мысли мои далеко от происходящего, но я заметно напрягаюсь, когда понимаю, что это еще не конец «поездки».

– Выбирай дверь.

– Но я же не знаю, что будет за ними.

– Этот мир был создан Аидом. В его понимании – это хранилище для тех, кто не нашел своего покоя. Заблудшие души, погибшие не в свое время и не своей смертью, обремененные чужой смертью…

– И что изменилось? – нетерпеливо спрашиваю я.

– Сменился хозяин – сменились правила, – поверхностно отвечает Бьянка. – Теперь это место – хранилище его воспоминаний.

Понимая, о ком именно идет речь, я оборачиваюсь к дверям. Она предлагает мне заглянуть туда, где не бывала ни одна живая душа? Где захоронен тот самый – светлоглазый, счастливый, улыбающийся – Нико из моих снов? Но еще хуже от понимания того, что ди Анджело запер все свои воспоминания, все свои прошлые чувства в этом мрачном месте. Каждый раз замечая на его лице задумчивость, скованность и сердитость, я и подумать не могла, что ему пришлось поступить со своей прошлой жизнью именно так. Он замуровал все пережитое здесь, начиная заново и плохо понимая, что без прошлого у нас нет будущего.

Свет комнаты чуть ослепляет меня, учитывая, что до этого приходилось стоять в кромешной тьме. Будто кто-то неожиданно включил яркий свет прожектора, направив его на меня. Узнаю помещение спустя несколько невесомых мгновений: спортивные шкафчики, подоконник у окна, солнечный свет, заливающий помещение.

Я не только наблюдатель, но еще и участник этого действа. Но к моему удивлению, смотрю на себя другими, чужими глазами. Ссутулившаяся спина, напоминает мне о матери, а темные волосы, рассыпанные по спине, вызывают у меня смутные воспоминания. С ужасом я понимаю, что это не мои воспоминания.

Бьянка. Бьянка. Бьянка

Сердце сжимается от утихшей, закоченевшей боли. Почему я оказалась здесь? Почему боги снова шутят надо мной? Аннабет и Перси. Разве не здесь им следует быть? Вместо этого передо мной Бьянка с запрокинутой головой. Отхожу от оцепенения и понимаю, что она задыхается.

– Бьянка, – невольно срывается с моих губ.

Это не я.

Это Нико.

Он стаскивает меня с окна. Умело расстегивает рубашку на моей вздымающейся груди. Массаж сердца. Я бы залилась краской, если бы увидела это прежде. Теперь это кажется мне даже нормальным, учитывая, как много раз он сам видел меня в одном спортивном топе. Что-то в этих движениях граничащее с сумасшествием: четкое, резкое, умелое. Нико спасал меня. Как спасал до этого тысячи раз.

– Что здесь творится?! – рядом Перси.

Нико реагирует мгновенно. Отскакивает в сторону с невозмутимым видом. Все эмоции: страх, отчаянье, проскочившие на мгновение, тут же испаряются. Только сердце. Только оно почему-то стало биться быстрее.

И я, наконец, открываю глаза. Разочарование. Черт, какое разочарование чувствовал тогда ди Анджело. Боль и горечь пронзают его словно иглы: одна за другой, не принося, как терапия, ничего, кроме боли. Словно весь мир обвалился у него на глазах, а все, что он продолжал делать – корчить гримасу безразличия.

И мир рушится.

Точнее рушится этот эпизод его жизни. Он стирается, словно оборвалась пленка и выключился прожектор. Второе место незнакомо мне. Это отвес горы. На краю я замечаю монстра, зажавшего в лапах Аннабет, хотя для Нико это всего лишь незнакомая девчонка, которая вместо того, чтобы испугаться, размахивает ножом. С ужасом я наблюдаю за тем, как она срывается в пропасть, а Перси – парень, защитивший нас с сестрой – бросается к ней. Это восхищение, жуткое, надрывное биение в груди, на мгновение становится моим нутром. Все в округе – ничто, по сравнению с тем чувством, что обуревает душу Нико. Я чувствую, как с каждым новым ударом по телу расползается чувство трепета и восторга. Ему хочется ринуться вперед, помочь храброму воину с мечом в руке, но ему страшно. И кому не было бы страшно?

Он слышит крик Перси. Как вслед за ним незнакомка срывается вниз под шум раскатистых волн где-то внизу. Застрявший в горле ком обдирает небо непривычной сухостью. Ладони сжаты, подобно ладоням Бьянка. Она напряжена, и я (Нико) сжимаю ее руку, говоря тем самым: «Я с тобой, сестренка».

Сестренка?!

Я не успеваю удивиться или хотя бы продолжить логическую цепочку размышлений: все мое нутро, все мысли занял Нико. Кадры сменяются один за другим. Двери открываются настежь, впуская меня в самую глубь забытых лет ди Анджело. Интересно, чувствует ли он, что я здесь? Миры, целые вселенные, казалось рушатся. Они растворяются в мириадах кружащих созвездий, теплом, вернувшемся ветре и суровом молчании тишины. Как будто здесь и сейчас я не открывала перед собой чужую душу, а просматривала кино, что тонет в немых паузах рекламы.

Следующий эпизод восстает в темных тонах. Вокруг меня темень, по коже дрожь, а в голове одна единственная мысль: «Это неправильно». Мало того, живот будто скручивает от отвращения. Я чувствую то, что чувствовать уже не должна. Можно подумать, что я – это я. А в этой полутемной комнате случилось то, что случалось довольно часто. То, что случалось по обоюдному решению. Я бы вздрогнула, не будь я в чужом воспоминании, и совсем не удивилась бы тому, что в дверь постучится Энди с очередным предложением «продолжить».

Но никто не стучался. А я оставалась в пучине чужих мыслей и поступков. Чужих, но, наверное, не совсем.

Меня (его) словно трусит. Чужой голос вторит о неправильности, а сердце, к моему удивлению, замирает, будто от счастья. Нико несчастен от счастья. Это настолько же абсурдно, насколько и понятно мне. Чувства, что он испытывает, слишком знакомы мне, чтобы удивляться. Ему вдруг захотелось того, что ему никогда не принадлежало.

Прохладный воздух забирается под стеганую куртку. Это не комната. Это густой лес, меж высоких деревьев которого витает запах сырости. Прошедший недавно дождь заставляет ноги утопать в густой, вязкой жиже. Он все бредет, не различая дороги, уставившись на носки своих армейских ботинок, погрязших в земле. Рядом кутаются уже знакомые мне тени. Они обнимают его, словно успокаивают, а ди Анджело превращает их в развеянный по ветру дым. Ему не нужна забота. Ему нужен покой. Он готов буквально выть от боли и непонимания, скопившихся внутри. Ему нужно развеять одну, одну единственную душу, что приносила несчастья так много лет.

Ему шестнадцать. Он едва не погиб от лап Геи. Но семерка жива. Они смогли. Они – герои. Вот только ему плевать на это. Все, что нужно – лишиться души. Отказаться от той боли, от той ненависти, которая так долго копилась в нем.

А затем он оборачивается. Слышит ее смех. И ненависть, будто тлеющий огонь, политый бензином, возносится пламенем в груди. Опять. Опять это приносит боль. Я не могу разобрать лиц, незваных гостей. Вижу лишь фигуры парня и девушки, а затем... затем узнаю смех.

Аннабет.

Аннабет?!

Все меняется. Краски, улица, даже я (Он).Я едва не слепну от яркого, кухонного света знакомых ламп. Сутулая спина. Знакомые волосы, заколотые в хвост. И погром на столах. Некая жидкость прилипла даже к поверхности некогда белого холодильника. Я бы отпрянула. Да я – это не совсем я.