– … А-де-ла-и-да – французский вариант древнегерманского имени Адельгейда, где корень адель означает: благородный и знатный… Нет, нет, не надо извиняться – вы делаете очень нужное дело. – Положив трубку, пояснила. – Составляют очередной каталог сохранившихся дворянских семейств. Увы, с каждым годом у них всё меньше работы… Кстати, почему ты на обеде без пиджака?

– Жарко.

– Это не повод, чтобы превращаться в простолюдина. Пожалуйста, надень.

– Дай хоть десять минут посидеть так – потом надену.

– Хорошо. Но помни: я этого не люблю… Пожалуйста, не съедай всю икру, оставь чуточку для Кэт.

Кэт – это кошечка, пушистая, голубоглазая и распутная. Она любыми способами выскальзывала из дома и немедленно вступала в преступную связь с первым же встречным котом. Была перманентно беременна, быстренько рожала, оставляла котят на попечение хозяйке и мчалась навстречу новым приключениям. Если её не выпускали, она выпрыгивала из окон. Однажды сломала лапу, а в другой раз повисла на дереве и, в попытках освободиться, оторвала хвост. Но это её не останавливало, наоборот: неприкрытая хвостом попа вызывала повышенный интерес мяукающих донжуанов и ускоряла развитие романов. Её кастрировали, но это не помогло: она всё равно убегала из дома и, уже по инерции, флиртовала с ухажёрами.

Аделаида обожала эту четвероногую Месаллину, терпела её загульный образ жизни, выхаживала её котят и раздавала их соседям. Кошка дожила до глубокой кошачьей старости, уже не могла ходить, лежала в своём домике, куда Аделаида носила ей еду и воду.

– Говорят, её надо усыпить. Но я откладываю. Усыплять кошку или не усыплять? Вот так, наверное, и Господь решает, дать мне ещё немного жизни или нет.

– Мама, пожалуйста, прекрати себя оплакивать!

– Я не оплакиваю, я изрекаю истину: в этой ситуации, я – Бог для кошки! Я решаю: быть ей или не быть? Усыпить или подождать? И я решила: буду добрым Богом, дам ей ещё немножко пожить.

Нельсон решил воспользоваться моментом.

– Мама, я знаю, что ты добрая, поэтому я опять решил тебя попросить: избавь меня от клятвы – я хочу позвонить Ленке, помириться, узнать про их жизнь.

Аделаида стукнула ладонью по столу.

– Ни в коем случае!

– Мама, ну прости их: прошло уже столько времени!

– Да, много. А они так и не извинились!

– Но…

– Никаких но!.. Ты поклялся моим здоровьем!

– Своей шлюхе-кошке ты всё прощала.

– Она меня никогда не оскорбляла… Впрочем, решай сам, что тебе важнее!.. – И как бы между прочим, сообщила: – Кстати, мне назначили облучение.

– Когда? Кто?.. – испуганно спросил Нельсон. – Почему ты молчала?!

– Этим не хвастаются.

Наступила пауза. Потом Аделаида вдруг попросила:

– Пожалуйста, не осуждай Кет: она повторяла мою жизнь, она, как и я, стремилась к любви, она, как и я, искала своего единственного. Поэтому я и родила тебя только в сорок шесть лет. В сорок шесть – первого ребёнка! Врачи боялись, что не смогу родить – сделали Кесарево сечение.

– А почему так поздно?

– Меняла мужей – искала для тебя достойного отца, искала потомка Рюриковичей.

– И нашла француза.

– Да, он служил военным атташе во французском посольстве, но, я тебе не раз уже повторяла: он из русских эмигрантов, которые бежали от революции. Его дед был прославленным офицером!.. Любимец царя, кавалер ордена Святого Георгия!.. Они сохранили традиции и язык – он по-русски говорил лучше, чем твоя учительница литературы.

– И по-русски послал свою жену вместе с сыном и смылся во Францию.

Аделаида возмутилась.

– Это не он, это я его послала!

– Почему?

– Он пропитался Парижскими нравами: не пропускал ни одной юбки. Я боялась, что он станет для тебя плохим примером, поэтому прогнала его, вырастила тебя сама и неплохо воспитала… Кстати, пора надеть пиджак.

– Хорошо, мама.

Он снял пиджак со спинки стула и покорно натянул на себя.

На подмосковной даче Валентина и Анюты, на веранде, в шезлонгах, сидели и беседовали Анюта и упитанная блондинка лет под пятьдесят, соседка по даче. Во дворе, под развесистым деревом – стол, на котором тарелки, бутылки, бокалы – этакое «послеобедье». У стола Валентин и Яков Петрович, один в шезлонге, другой – в гамаке, покуривая, продолжали разговор.

– А чего Леночка не приехала?

– Она сегодня на дне рождения у одного из своих ухажёров.

– Ты его знаешь?

– Конечно. Они у нас часто бывают.

Дубинский удивлён:

– Что значит – они?

– А их двое, – объяснил Валентин, – два друга, оба в Ленку влюблены по уши.

– А тебе какой из них больше нравится?

– Оба славные – пусть сама разбирается.

Яков Петрович улыбнулся.

– Уверен, у неё ещё их будет и будет.

– Ты знаешь: нет! Эти двое за неё крепко взялись – уже с полгода она только с ними. Давай выпьем за Леночку, за её счастье!..

Он потянулся к бутылке, но Дубинский её отставил.

– Мы уже за неё пили.

– Давай ещё!

Снова потянулся к бутылке, но Дубинский снова её решительно отставил.

– Валя, послушай: самое трудное испытание – это испытание благополучием. Ты его не выдерживаешь.

– В чём ты меня обвиняешь?

– Ты стал много пить. Я буду уносить из твоего дома спиртное.

Валентин рассмеялся:

– Не поможет, Яшенька! Русский человек, если захочет выпить, сквозь стенку пройдёт. У меня был институтский товарищ, вот тот, действительно, много пил. Они тогда жили в коммуналке. Отец, уходя на работу, запирал его в комнате и уносил ключ. Он звонил мне: выручай, надо опохмелиться! Я приезжал, наливал водку в блюдечко и подсовывал ему под дверь… – Видя, что Яков Петрович даже не улыбнулся, попытался его отвлечь. – Чем читать мне нотации, лучше скажи, когда мы на твоей свадьбе погуляем?

– Ищешь лишний повод напиться?

– Хочу, чтобы ты, наконец, женился.

– Чего ты меня подгоняешь?

– Боюсь, что ты засидишься до критического возраста.

– Что это значит?

– Это значит, что когда тебя обвинят в изнасиловании, ты уже не сможешь предъявить орудие преступления.

Дубинский, наконец, рассмеялся.

– Я это учту. И ускорю поиски.

Обрадовавшись, что ему удалось «перевести стрелку» на друга, Валентин продолжил натиск.

– Я тебя уже со столькими классными бабами знакомил, но ты же переборчив, как царевна Несмеяна. Например, вот, наша соседка по даче, – он кивнул в сторону веранды, где беседуют женщины, – чем не вариант: вдова, симпатичная, обеспеченная, хороший коттедж, большой участок, любит копаться в огороде, у неё много земли, и у коттеджа, и на участке…

– … И плюс ещё чернозём под ногтями, – завершил его фразу Дубинский. И продолжил. – Кончай быть свахой. Помни, что сказано в Библии: не пожелай жену ближнему своему!

– Мальчики, – кликнула с веранды Анюта, – пора ехать, скоро стемнеет: не люблю ездить в темноте.

– Мы готовы, – откликнулся Валентин.

– Валя, как ты после выпивки сядешь за руль? – встревожено спросил Яков Петрович. – Давай я отвезу вас, а ты завтра вернёшься за своей машиной.

– Яшенька, не боись! Мой «Мерседес», если поставить на него пушку, может работать танком – в нём я чувствую себя защищённым.

Мужчины поднялись и вместе с Анютой направились к калитке. Соседка провожает их.

– Почаще приезжайте, а то мне тут одной тоскливо, – призывно смотрит на Дубинского. – Вместе капусточку будем квасить.

Дубинский поёживается и вполголоса говорит Валентину:

– Тогда я здесь вообще больше не появлюсь – не терплю квашеную капусту.

Садясь в машину, Валентин командует другу:

– Езжай за нами, я знаю кратчайший путь – через полчаса будем дома!

Если бы это была аудиокнига, то через несколько минут мы бы услышали грохот от столкновения двух тяжёлых машин, сирены полиции и скорой помощи. Но поскольку моя повесть ещё не озвучена, придётся об этом рассказать.