— Придется, наверное, звонить в аварийную службу. Не хватало еще тут замерзнуть…

Запрокинув голову, мальчик допил газировку:

— А кто важнее, член консультативного совета по инвестиционной политике или председатель инвестиционного комитета?

— Смотря какой совет, — пожал плечами Георгий. — Почему ты спрашиваешь?

— У тебя на визитке написано. Там, в машине.

— С форума, наверное. У меня этих должностей целая простыня.

Георгию захотелось курить, но сигарет не было. «Зачем, куда я его тащу, — подумал он внезапно, глядя, как Игорь настраивает навигатор в телефоне. — Зачем исполняю чужую недобрую волю?»

— Нам надо на Чигасово или на Иславское?

— А, вот мы куда заехали, — Георгий понял, что сделал небольшой крюк. — А давай вернемся? Если отсюда налево, к Ильинскому мосту, по дороге будет шашлычная. Столы деревянные, кормят вкусно. По шашлыку — и домой.

Игорь поставил пустую банку на снег:

— А что, у твоего политика, там не кормят?

«Еще как. Обратно лезет», — Георгий выругался про себя и сел за руль. Машина завелась так же неожиданно. Они развернулись на дороге и уже минут через двадцать подъезжали к первому посту охраны.

На ступени барского крыльца навстречу им высыпали ряженые, кто в наизнанку вывернутом овечьем тулупе, кто в цветастой юбке и с соломенной бородой. Похабные рты, размалеванные гримом, вразнобой заорали встречальную:

— К нам приехал, к нам приехал Георгий Максимыч дорогой!

Придворный шут Семенков, обвязанный поверх штанов цыганской шалью, в кое-как нахлобученном черном парике, тряс бубном:

— Эх, барыня, барыня, барыня-сударыня, какая барыня ни будь, все равно ее е…!

Георгий узнал козла отпущения, номинального директора сомнительных фирм, который вечно ходил под следствием и раза три отбывал сроки за чужие хищения. Он, кажется, приходился родственником Масе, покойному финансисту семьи. Плясал среди ряженых и высоченный угрюмый толстяк, первый телохранитель Владимира Львовича, бывший гимнаст, когда-то поражавший красотой рельефных мускулов.

Семенков бросился к Игорю:

— Позолоти ручку, красавица, всю судьбу скажу! Муж у тебя богатый, видный, да больно гордый!

Игорь брезгливо отстранился от бренчащего бубна, оглянулся на Георгия. «Сам напросился», — ответил Георгий взглядом, но, сделав шаг вперед, раздвинул ряженых, освободил дорогу.

— Хобяка, черт веревочный! Ты где опять пропадал? — затрубил над их головами иерихонский глас.

Дебелая сестра хозяина Алена возвышалась на верхних ступенях лестницы, как статуя Свободы над Гудзоном. Наряд ее пошел бы скорее Хеллоуину, чем доброй Масленице. С торчащей мочалкой бороды, в китайском колпаке, в собольей женской шубе и с дворницкой метлой вместо посоха, она изображала не то Деда Мороза, не то Вия из украинской сказки.

— Не целуй, простыла! Фуфел под носом вскочил! — Алена замахала на Георгия руками, выставила из бороды криво накрашенный глаз. — А это кто? Твой?

— Игорь, это Алена Львовна, она тут хозяйка и главный человек, — представил Георгий.

— Пери, гурия, цветок страсти! — взвыл пляшущий вокруг Игоря Семенков.

— А ты не бухыкай, — оттолкнула шута Алена и поманила Игоря пальцем. — Водку пьешь, гурия?

— Смотря с кем, — задиристо ответил мальчик.

— Со мной-то выпьешь, куда ты денешься!

— Алена Львовна, не спаивай мне парня. Он меня обратно повезет.

Алена сделала разворот всем килем в сторону Георгия:

— Сложный ты человек, Измайлов. Эгоист! Но вот люблю я тебя, безсоромная баба…

Забыв о своей простуде, она обхватила Георгия ручищами. Ряженые закудахтали, застучали скалками и разделочными досками, прихваченными с кухни.

Два великолепных дога выскочили на крыльцо, затесались в гущу ряженых, радостно облаивая скалки, бубен и дикие рожи. Георгий, Игорь, а за ними вся процессия вошли в дом. Посреди холла все еще стояла наряженная ель; два парня в черной униформе, с серьезными лицами ангелов Мемлинга, наблюдали за ужимками ряженых.

— Стих, стих! Мальчик должен прочесть стих! — кричал Семенков. Кто-то уже тащил золоченое, обитое бархатом кресло.

— Читай стих! Читай стих! — вопили ряженые, стуча по доскам скалками.

Георгий придержал Семенкова за плечо, сдернул парик с его маленькой плешивой головы:

— Раз мальчик должен, пускай читает.

Смекалистые ангелы-охранники переглянулись, подхватили Семенкова под мышки, помогли Георгию водрузить его на кресло.

— Да, я тоже был мальчик в поисках бога! — стареющий шут взмахнул руками, удерживая равновесие.

Игорь переводил по кругу тяжелый потемневший взгляд — на юродствующего Семенкова, на великаншу Алену, на золотоволосых ангелов и размалеванных бесов с козлиными харями. Георгий отдавал себе отчет, что напрасно привез парня в змеиное логово, но после той истории в офисном центре его не покидало желание провести с ним какое-нибудь воспитательное мероприятие.

— Сусальным золотом горят / В лесах рождественские елки! / В кустах игрушечные волки / Глазами страшными глядят!..

Герман, личный охранник Володи, враз превратившийся из тоненького, как стебелек, подростка в матерого, начавшего жиреть придворного лакея с оловянными глазами, подскочил к Георгию:

— Владимир Львович вас ждет.

— О, вещая моя печаль, / О, тихая моя свобода…

— Побудь здесь, я недолго, — обратился Георгий к Игорю, повернулся к Алене. — Присмотришь за парнем? Водки не давай, он буянит во хмелю.

— Да не съедим твою гурию! Иди, иди к нему, — Алена показала наверх взмахом бороды. — А после у нас блины, народные гулянья! Тройки с бубенцами и сани, как у Михалкова. Масленицу будем жечь.

— И неживого небосвода / Всегда смеющийся хрусталь!

Володя лежал на кровати наряженный, как покойник, — в смокинге, лаковых туфлях, с гримом на лице. Он прятал озябшие руки под покрывалом из мягких шкурок. Не сразу открыл глаза.

— Представь себе, сегодня слушал «Реквием». Казалось бы, страшно затасканная вещь, а приходит новый дирижер и… Словно реставратор отмыл картину от слоев вульгарного опереточного исполнения. Пушкин, конечно, извратил непосредственное восприятие. Тут ведь не про собственную смерть, а про высокую трагедию. Чума, апокалипсис, гора черепов и триумф войны. Вот что я называю космическим сознанием. Придвинь кресло.

— А что ты думаешь о войне? — спросил Георгий, усаживаясь. Второй год вокруг говорили только об этом. Удержится ли пожар на лоскутах украинской карты или начнет расползаться, пожирая соседние территории?

Володя сбросил на пол меховое одеяло:

— Я думаю, мир неизбежно вернется к идеям коммунизма. Как ни странно это сейчас звучит. А война — такая же иллюзия, как и все прочее в человеческой жизни. Всего лишь один из видов смерти, которой никто не избежит. Один вздох вселенной, и мы разлетимся по ветру, как семена одуванчика.

— Образно, — кивнул Георгий. — Меня, признаться, больше волнуют земные материи. В частности, финансовая проверка. Ты в курсе, что они теперь трясут и банк?

В спальню бесшумно вошла азиатская девочка с тугими косами на затылке. Георгий никак не мог отделаться от несколько неприязненного любопытства к этому существу, искалеченному природой. Всякий раз глядя в лицо с опущенными утолщенными веками, с обкусанными губами и смуглым румянцем на щеках, он ловил себя на том, что мысленно заглядывает полудевочке под юбку и воображение послушно рисует ему маленькие сдвоенные половые органы — наполовину женские, наполовину мужские.

— Я могу организовать тебе встречу с людьми, которые принимают решения, — предложил Володя.

— То есть ты сам не можешь это решить? — вскинулся Георгий, чувствуя досаду.

— Разве я обещал?

Он снял пиджак. Девочка достала из шкафа аппарат для измерения давления, деловито села на кровать. Володя не глядя протянул ей руку. Георгий едва сдерживал зреющее внутри бешенство. Конечно, обещал и, конечно, будет это отрицать.