Гавань(«Сквозь туманы город дальний снится…») Сквозь туманы город дальний снится. Где, когда? — припомнить но могу, но я вижу — у моря ютится город на скалистом берегу. Розовая гавань полукругом, к морю с невысокого холма, тесные как соты, друг над другом — черепицей крытые дома. На закате гавань молчалива, рынок у причалов опустел. Частоколом над водой залива мачты плосконосых каравелл. Город спит… И в зареве туманном, замирающую вдалеке, слышу песню на каком-то странном, на давно забытом языке. Плиты(«Где-то, где-то на бугре песчаном…») Где-то, где-то на бугре песчаном обреченной, вымершей земли стелется покоище: бурьяном сплошь могилы заросли. Ни венка, ни урны и в помине, все сломали заступы веков. Преданные пыльной паутине — только плиты без крестов. Надписей иных не разбираю: буквы стерлись, имена — не те. Призрачное что-то вспоминаю, от плиты брожу к плите. Боже, как давно-давно под ними затаилось мертвое жилье! На одной с трудом прочел я имя полустертое — мое. ВОСЬМИСТИШИЯ «Принять, как схимы чин, удел печали…» Принять, как схимы чин, удел печали, сует земных преодолеть гордыню — смиренью научась, увидеть неба дали, от ближнего уйти в свою пустыню. От звука к слову и от слова к звуку, от мысли тайной к тайне воплощенья — отдать всего себя за сладостную муку, за горькую отраду озаренья. «Зарницами иных миров…» Зарницами иных миров сквозящие люблю мерцания и звуки смутные, как зов потустороннего молчания. И пусть на дне души темно недосягаемо-желанное — мне слово смертное дано, чтобы сказалось несказанное. «Слова, слова… Но ни одно…» Слова, слова… Но ни одно излиться сердцу не поможет, признаний, звуков — так полно, что ничего сказать не может. И душно, как перед грозой, но вдохновенье все безмолвней — томит и жжет звенящей мглой: из этой мглы ни слез, ни молний. «В пылу наития не думай…»
В пылу наития не думай, что краток озаренный миг: порой дается долгой думой нечеловеческий язык. Ищи, — смиренно и сурово свой тихий подвиг возлюбя, найди решающее слово, единственное для тебя. «Все слезы к старости да сны воспоминанья…» Все слезы к старости да сны воспоминанья, душа утихшая — как озера вода в предсумеречный час, когда свое мерцанье отдаст ей нехотя вечерняя звезда. Померк усталый день, а все — воды зеркальной не гаснет глубина: в лазури озерной, покинув небеса, клубится остров дальний и озаряется последней тишиной. «Не о своей судьбе немилой…» Не о своей судьбе немилой, не о себе моя печаль, но плачу я о всем, что было, всего, что не вернется, жаль, и этой грусти первородной не умолкает темный зов, звучит, как благовест подводный из потонувших городов… «Не мысль — предчувствие, прозренье…» Не мысль — предчувствие, прозренье земля и мир и жизнь моя — как сон небес, как привиденье неузнанного бытия. Преображающим рассветом сияет полдень надо мной, и нет границы между светом, бессмертием и тишиной. «Любовь, балуя напоследок…» Любовь, балуя напоследок, опять наведалась ко мне. Вкус любви все так же едок, нет воды в ее вине. Причастье страстное все то же и так же чаша глубока, — счастье на тоску похоже, счастьем кажется тоска. «Только небо узрят очи…» Только небо узрят очи, только день забрезжит твой, уж витают тени ночи над поникшей головой. Вещий Гамаюн проплачет, и конец, конец судьбе… А подумать — только начат путь, назначенный тебе. «Когда проходит жизнь, когда прошла…» Когда проходит жизнь, когда прошла, и цели нет и нет возврата, — как старый сыч, из своего дупла жди сумеречного заката. Очами дневными нельзя постичь, во мраке зорче видят очи. Напрасно дня угасшего не клич — дождись всеозаренья ночи. |
