— Конечно, согласна, мам. Бросит, это ежу понятно.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — всплеснула руками мать. — А для чего вы тогда вообще живете, для чего все?!

Валерия с грустью смотрела в упрямое лицо матери. Она так уверена в собственной правоте! Как ей объяснить, что бывают люди, которые мыслят не так, как она, хотят не того, чего хочет она, думают о другом, счастливы другим… Как объяснить, что это для Изабеллы жизнь — монолит, застывший, неделимый, где при обламывании одного краешка нарушается целостность всей фигуры; а жизнь Валерии — это мозаика, где кусочки меняются, перекладываются с места на место, и от этого ничего не рушится, наоборот, создается новая, более интересная картина. Как же хочется донести все это до упрямой, законсервировавшейся в своем маленьком чинном мирке женщины! Как же хочется, чтобы она наконец поняла, одобрила, пожалела! Как хочется просто молча обняться и сидеть, давая друг другу ничем не заменимое душевное тепло… Как жаль, что такого никогда не будет.

— Я тебя люблю, мам, — с чувством выдавила Лера, ощущая, как на глаза набегают сентиментальные слезы.

— Я тоже тебя люблю. Ты думаешь, я бы тебе все это так просто говорила? Я же о тебе забочусь, чтобы тебе было хорошо…

— Да, мам, — горько усмехнулась Лера. — Я знаю. Я пойду, ладно? Уже поздно, а завтра дел много.

— Иди, — согласилась Изабелла. — Звони завтра вечером.

— Конечно… Мам, все-таки кто тебе сказал про взлом? — уже стоя в дверях, неожиданно спросила Валерия.

— Да не знаю я! — разозлилась мать. — Белобрысая такая девка, всеми там командовала.

— Юлия?!

— Может, и Юлия, я не спрашивала.

— Ладно, мам, спасибо, пока.

— Счастливо, — наконец по-человечески, с нежностью попрощалась мать.

Подперев щеку рукой, Юлия рассеянно наблюдала, как племянник накрывает на стол. Красивый ребенок. Даже не ребенок, а юноша уже, молодой человек. Впрочем, ее это совсем не радует. Куда как спокойней было, когда он был пухленьким обаятельным крошкой, радовался копеечным игрушкам и упрашивал ее пойти на выходных в зоопарк. А теперь… С каким удовольствием она теперь пошла бы в этот зоопарк!

Но ее ребеночку надо уже совсем другое. Клубы, девушки и возможность небрежно демонстрировать свое превосходство, свою исключительность. Она сама виновата, это она так его воспитала. Она всегда говорила, что он самый лучший, самый талантливый, самый замечательный, других таких нет, другие и рядом не стояли! Она так хотела, чтобы ее ребеночек любил только ее. Ее, а не своих родных родителей. Не ее бестолкового брата и его пустую, легкомысленную жену, которые только и могут мотаться по ближнему зарубежью в непрекращающихся поисках легких денег. Юлия давно подозревала, что они сами уже всерьез не рассчитывают ни на какие существенные заработки, просто им нравится такая жизнь — беспечная, беззаботная, в вечном бездумном движении. Им не были нужны ни дом, ни стабильность, ни собственный ребенок. Если честно, последнее Юлию только радовало. Она с готовностью забрала племянника и старалась сделать все, чтобы он как можно реже вспоминал о родителях. Боже, как она старалась! Все, что она делала, все было только для него. Но как же ужасно, что вместе с детьми растут и их желания, и вот ей уже остается только растерянно смотреть на своего выросшего мальчика, не зная, что еще она может для него сделать. Хорошо, что он хотя бы ни в чем ее не упрекает и ничего не требует. Нежданное, незаслуженное счастье. Ведь на самом деле она должна ему так много! Хотя бы за то, что сумела отобрать его у родной семьи.

— Я так тебя люблю! — невольно вырвалось у Юлии.

— Я тоже тебя люблю, теть, — племянник мимоходом поцеловал ее в седеющий пробор в волосах. — Тебе чай зеленый или черный?

— Черный, — зевнула Юлия. — И покрепче.

— Что, трудовые будни невыносимы без допинга? — хмыкнул Артем.

— Ты же знаешь, у нас сейчас ужас что творится. Лерка как с ума сошла, вчера до часа ночи продержала меня на работе, чтобы сегодня уже открыться как ни в чем не бывало.

— Ты, конечно, все там реанимировала, — с непонятным выражением произнес племянник.

— Конечно, — согласилась Юлия. — Лерка за это премию обещала.

— Здорово, — с иронией восхитился он. — Слушай, может, нам это на поток поставить — я буду ночами все громить, ты потом восстанавливать. Заработаем!

Юлия встревоженно вскинула голову:

— Кстати, она про тебя спрашивала.

— Кто, твоя горгона? По поводу?

— Она спрашивала, как развлекается современная молодежь. По-моему, она считает, что это ты мог все устроить, — Юлия пытливо смотрела на племянника.

— Я? — тот легкомысленно пожал плечами. — Ну и пусть думает, нам-то что. Мне она никогда не нравилась.

— Между прочим, это благодаря ей мы сейчас живем по-человечески, — совершенно не желая переубеждать Артема, просто для порядка заметила Юлия.

— Ну да, — хмыкнул он. — Точно. А я-то думал, это благодаря тому, что ты пашешь на нее днем и ночью. Ты заметила, что я из-за твоей работы уже научился сырники жарить? Порядочный человек давно бы сделал тебя совладелицей.

— Ну ты что! — неуверенно, скорее себе, чем ему, возразила Юлия. — Она одна все создавала, поднимала с нуля…

— Того, что она поднимала, больше вообще нет! — резко обрубил Артем. — Это были средние магазинчики для домохозяек, через пару лет их бы пришлось закрывать из-за конкуренции!

— Неправда! — в Юлии все же проснулось чувство справедливости. — Там все было вполне прилично, и если уж она продержалась на рынке целых двадцать лет…

— Какая разница! — со свойственной его возрасту категоричностью Артем не признавал полутонов. — Все равно, то, что есть сейчас, сделала ты!

Юлия согласно кивнула головой и только потом, спохватившись, жалобно возразила:

— Мне за это и платят.

В душе снова вскипало раздражение. Даже школьник понимает, что ее труды заслуживают большего, чем жалкая ежемесячная подачка! Однако нельзя, даже племяннику нельзя признаваться, что она тоже так считает. Как там у Тютчева? «Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои…» Вот, особенно мечты. Особенно если ты что-то делаешь для их осуществления.

Юлия с нежностью улыбнулась.

— Нам и так повезло. Представь, что могли бы до сих пор жить в съемной халупе.

Прекращая бессмысленный полуспор, Артем крепко обнял тетушку, поцеловал в прохладную щеку. Юлия счастливо вздохнула.

— Липатов Павел Арсеньевич, — докладывал начальнику старший лейтенант Кузовков. — Родился в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году, первые семь лет жизни провел в детском доме, потом его усыновили Каролина и Арсений Липатовы. Обычная семья, она всю жизнь проработала экскурсоводом в музее, он — педиатр в районной поликлинике. В общем, все как у всех. А потом Липатов — в смысле Павел, приемыш, — начал зарабатывать. Не так давно, лет пять назад. Сначала пробовал себя в качестве модельера, я видел несколько фотографий, вполне приличные вещи. Но потом, видимо, понял, что одним творчеством много не заработаешь, и сосредоточился на продажах. Набрал штат, создал торговую марку «Каролина» — видимо, назвал в честь приемной матери.

Два года назад старшие Липатовы погибли в аварии. С Меркуловой Павел завязал контакт еще в самом начале творческого пути. Если считать его фигурантом, — старлей позволил себе высказать личное мнение, — то все хорошо сходится. Появились возможности, недавно потерял приемных родителей. Самое время отомстить родной мамаше.

— Ты не философствуй, — поморщился следователь, предпочитавший придерживаться только фактов. — Еще что-нибудь есть?

Старлей пожал плечами:

— Пожалуй, нет.

— Так, Миша, съезди-ка ты завтра к этому Липатову, — Свиридов решительно потер руки, будто собираясь вступить с подозреваемым в рукопашную. — А я пообщаюсь с Валерией Павловной.

— Понял. Можно идти?